"Узором по траве"

Дикая, необъезженная Америка – тёмно-зелёная хвойная страна с золотым солнечным узором; он ложится на леса и травы, как нить на ткань, греет и призывает к жизни скрытые во тьме земли ростки новых растений. Земля тянется к ней, как жеребёнок к молоку матери, и солнце поит его нектаром своих лучей, как поит река своей живительной влагой пришедших на водопой. В плохих местах солнца не бывает – так рассказывали Спириту другие, там дожди и страшное мокрое серое небо, холодными волнами заполоняющее серый кислый воздух. В плохих местах не бывает солнца, Спирит знал это твёрдо. Он встал на дыбы, затягивая Весеннюю Песню: хорошо же, думал он, и песня растянулась низким грозовым гулом по траве. Где-то позади вторила ему Гроза, лёжа на траве за кустарником; и нечего им было бояться, остерегаться, прятаться от людей – всё здесь было их, такое родное, такое… безопасное. Другие – там, у людей, — говорили Спириту, что дом, это куда не страшно возвращаться: своё стойло, своя конюшня, заботливые руки юных хозяек, меняющим им воду и что-то ещё. Спирит ненавидел стойла, конюшни и жалкую воду, ограниченную железным тазом, а не свободно текущую по земле, ограниченной лишь полоской берега. Ненавидел даже тогда, когда стал почти что ПРИРУЧЕННЫМ – так, кажется, люди называют объезженных лошадей, потерявших естественную волю к свободе. Сломленные. Рабские. Покорные. ПРИРУЧЕННЫЕ. Хорошо, что он таким так и не стал. Но дом – это действительно то, куда не страшно возвращаться. Здравствуй, степь; здравствуй, семья. Здравствуй, солнце. Он всё-таки вернулся.