Песня

- Завтра я встречаюсь с русским графом Алексеем Григорьевичем Орловым, - сказала Елизавета, облачаясь в длинную белоснежную сорочку. Холодная ткань была приятна разгоряченному телу. Перекинув свои длинные волосы на одно плечо, она сладко и очень соблазнительно потянулась. – Думается, мне присягнет весь русский флот, если я с ним буду подчеркнуто мила. А как вы считаете, Доманский? Он сглотнул, увидев нежный изгиб ее шеи, и опустил взгляд долу, чтобы более не воспламенять собственный разум. Елизавета крутилась перед зеркалом и напевала песенку, очень популярную нынче на английских балах. Лондон И ленивую Женеву… - Я считаю, - вздохнул он, - Что вам не следует делать столь спешных выводов насчет о человеке, которого вы знаете всего день. - Умоляю вас, - улыбнулась Элизабет, поворачиваясь к Доманскому. – Об этом Орлове слухи ходят по всей Англии. То, что я встретила его здесь – большая удача. Судьба сама дает мне нужные карты, так ответьте, Доманский, почему мне ими не воспользоваться? – она подошла к нему чуть ближе и рассмеялась. – Назовите хоть причину. Темные глаза мужчины блеснули. Его умудренное опытом лицо на мгновение стало каменным. - Риск. - Риск? – повторила Елизавета с придыханием. – Я не стану владычицей русской земли, если не подружусь с этим словом. - Но здесь кроется опасность… Елизавета нахмурилась; теперь в ее лице не осталось и следа озорства. Губы сжались в тонкую нить. - Я не вижу, почему вы до сих пор со мною, коли боитесь опасности. Доманский замолчал, глядя на нее наполовину умоляюще, наполовину назидательно. Он был вдвое старше ее и свысока своих лет мог попытаться образумить самозванку, но не стал. Она сперва называлась его королевой, а потом уже юной девушкой, хотя последнее время на ее юность и беспечность он обращал все больше внимания. Покорила эта дева Голубоокая… Елизавета старательно повторяла движения прилагавшегося к песенке танца. Она была подобна юле, которой никак не остановиться, пока она во что-то не врежется со всей силы. «В этом и вся Лиза», - подумал Доманский, и, несмотря на горечь этой мысли, лицо его приобрело по-юношески мечтательное выражение. Заметив это, Элизабет перестала крутиться. Склонила голову к плечу, замерла. Вопрос, прозвучавший из ее уст, заставил Доманского вздрогнуть. - Скажите, а не ревнуете ли вы с Радзивиллом? – она хохотнула. – У меня раньше были только вы, но наша семья растет, и теперь за мною следуют другие люди тоже. И многие из них отдали бы все, - она провела пальцами по ткани сорочки, словно обрисовывая свою фигуру. – За то, чтобы быть ко мне так близко. Доманский помрачнел. Разумеется, Елизавета имела право найти себе другого советника, едва ей наскучит его скромное общество, но в тайне он надеялся, что Елизавета доверяет ему так, как никому больше. Что между ними есть некая положительная, светлая связь, недоступная тому же Радзивиллу, сколько бы Элизабет с ним ни кокетничала. Все это вроде как показное, а настоящее – здесь, сейчас, с ним. Впрочем, не было никакого подтверждения для этих мыслей. - Не все, - сказал Доманский, - Кто напрашивается к вам в друзья, желают вам добра. Хоть это вы должны понимать. - Я понимаю, - бросила Елизавета, выпятив подбородок. – Я ведь не глупая. А теперь оставьте меня, я очень устала после этого жуткого приема. Все эти английские танцульки действуют мне на нервы, не хватает русской души, - она вздохнула. – Вот я и рада буду обществу этого Орлова. Он много времени провел подле Екатерины, интересно его послушать. Но это уже мысли вслух, вам их необязательно слышать. Идите, идите. Доманский поклонился, не сводя взгляда с ее очаровательной хрупкой фигурки, и вышел из ее покоев. Спустя несколько мгновений, шагая по длинному холлу, он уже вновь слышал ту невероятно прилипчивую песенку. Понимали ли танцующие, что песенку эту сочинили именно о ней, об этой эффектной даме, явившейся на прием в платье лазурного цвета, потрясающе сочетающегося с ее небесно-голубыми глазами?.. Для всех она была таинственной незнакомкой, все норовили ангажировать ее на следующий танец, устраивалась целая очередь, но хотя бы один вальс Элизабет сохраняла для него, для Доманского, и это были единственные минуты, когда он мог прикоснуться к ее тонкой талии, объять ее обеими руками. Его сердце всегда пропускало удар, когда танец заканчивался. Заворачивая за угол, Доманский и сам начал напевать тот мотив. Ангел, И манеры и фигура…