Орион

Странник явился с востока. Ураган следовал за ним по пятам, и в деревню они вошли вместе: бледный мужчина, чьи плечи были укрыты огромным плащом, и беспощадный ветер, так развевавший этот плащ, что казалось, путник сейчас оторвется от земли. Первые его шаги по улицам деревни совпали с первыми ударами капель дождя, а открывая дверь трактира, он впустил за собой запах бури и цвет иссиня-черного предгрозового неба. Было раннее утро. Он заплатил, не торгуясь. Трактирщик окинул его оценивающим взглядом, словно не веря в свою удачу, — и вдруг передумал набивать цену. Взгляд странника хранил в себе отблеск священного Цвета, верный признак одного из немногих избранных, присутствовавших при Великом Вознесении. Нечасто оказывалась подобная честь обычному трактиру, нечасто вообще можно было увидеть Того, кто Видел, вне городских стен. Странник взял хлеба и сыра, сел к огню и погрузился в свои мысли. Трактирщик шепотом велел жене, чтобы звала детей, жена проболталась няньке, а нянька немедля разнесла новость по всей деревне. И ураган не станет помехой, когда священный Видевший сидит всего в паре шагов и можно просить его благословения, принести к нему детей, больных и немощных. Он был немолод. Черные волосы, остриженные коротко и небрежно, уже тронула седина. Кожа его была благородно-бледной, но посох и одежда явно были в деле не первый год. Он был красив той благородной красотой, которая притягивает взгляды, но не вызывает зависти. Закончив свою нехитрую трапезу, он без гнева и недовольства повернулся ко всем пришедшим. Раскрыл руки, словно обнимая всю толпу разом, и речи его были речами Видевшего. Известно, что каждое слово того, кто видел Сокровенный Цвет, есть тайная проповедь, а каждый жест его несет волю Спящего. — Узрите же цвет, дарованный вам духом Спящего, и возрадуйтесь, ибо не знаете вы нужды. Странник проповедовал о Великом Откровении, о Вертикали Духа и вечной последовательности Пределов. С надрывной самоотверженностью он рассказывал о подвиге Спящего, о великом даре из нижнего Предела, о прекрасной Сестре, что пожертвовала собой ради насыщения мира Сокровенным Цветом. Люди слушали его, и речи его касались их сердец, успокаивая их и обращая к воле всяких Цветов. Туманным и далеким миражом казалась им та жизнь, которую знал мир до Великого Вознесения. Не прошло и трех десятков Циклов, но память о прошлой, блеклой жизни уходила, просачивалась сквозь пальцы, ей больше не было места. Буря бушевала весь день, и весь день странник оставался под крышей трактира. Дети играли у его ног, женщины бросали на него ласковые взгляды, а мужчины старались выпрямиться и говорить с достоинством — такова была сила Цвета, оставшегося в его глазах. Ибо Золото смягчит любой гнев, любое сердце расположит к себе, а Сирень своим избранникам дарует знания тайные, недоступные во всём мире больше никому. Странник хотел расспрашивать о тамошних гостях, но не надеялся в самом деле преуспеть. Деревня, безымянная и безликая, стояла на отшибе. Гости в ней были редки — и, если не несли на себе благословения Цвета, частенько и не покидали плетеной ограды на своих ногах. Странник не знал, но под домом старосты была вырыта глубокая яма, где и находили приют неумные путники, что вышли на дорогу в одиночку. Староста про это говорил, что его сердцу покровительство Сирени и тайны важнее, чем склонность Золота даровать всем любовь и заботу. Немало страха пришлось выдержать деревенским жителям, когда поняли они, что Видевший идет по следам своего драгоценного друга, ушедшего этой дорогой десятком Циклов раньше. И словно назло, он расспрашивал, как выглядели те немногие, что проходили здесь, вместо того, чтобы самому описать того, за кем следовал. — Лицо его мне неизвестно, — сказал он, — ибо видел его я еще до Великого Вознесения, и с тех пор он должен был измениться куда как сильнее, чем изменился я. И, пытаясь помочь Видевшему в его поисках, деревенский охотник отложил все свои дела, сел рядом с ним и рассказывал о тех людях, которых видел в последние годы проходившими через деревню. Рассказ этот, хотя и не был слишком подробным, занял почти весь день. К вечеру, не смутившись ни надвигающейся темнотой, ни размытыми дорогами, странник собрался продолжать путь. Щедро заплатил он за постой, благословил добрых хозяев дома — и ушел в закат, в золото и сирень заходящего солнца. И жители деревни склонились ему вслед, и Великое Откровение озаряло их сердца. Через дыры в заборе, поздней ночью, тайно от семей и друзей, трое недородков, чьи сердца были глухи к Цветам, собирались на преступную охоту. Золото не смягчило их сердец, ярость и зависть душили их, ибо был Видевший красив, богат и добр. Сговорились преступники последовать за ним в ночи, убить его, поделить деньги меж собой. Всевидящая луна вздыхала над жестокостью их, но, по своему обычаю, молчала. — Видел я этого его друга, — сжав зубы, пробормотал охотник. — Вот на том самом месте, под каштаном, перерезал я ему горло, и смотрел он на меня своими глазами, своей сиренью и лазурью. Ничего, умер, как все умирают, — хрипел и кашлял, а потом кончился, и сбросил я его в овраг. А сейчас и с этим так же поступлю, и не побоюсь. А потом вскочил, натянул лук и закричал во весь голос: — Слышишь, ты? Я его убил! Убил и сбросил вниз, в овраг! И тишина звенела над дорогой, когда странник обернулся, и были речи его невнятны и странны. — В овраг, ты говоришь? О нет, ты сбросил его дальше, так далеко, что мне отсюда не достать. Тот, кто видел Цвет, падает иначе… И в ярости от этих бессвязных речей охотник натянул свой лук, пустил стрелу, и полетела она без промаха, и пронзила сердце странника. Застонали Цвета, заплакала мудрая Луна, когда под ночным небом мертвое тело в плащ заворачивали, веревками обвязывали, к глубокому оврагу за ноги тащили. В темную, сырую, холодную яму скинули — падало тело, билось по камням, а душа еще дольше падала, и смотрели, застыв, недородки, как оживают веревки, как душит, обматывает плащ, как порыв ветра подхватывает его и замораживает, как падает ниже, ниже убитая душа, проходит через Предел, богатый Цветом, в самый низ, в самую пустоту Кошмара, о котором знали они только из старых сказок. Этой ночью они не вернулись в деревню. Безразличная Луна могла бы сказать, что видение нижнего мира схватило их, притянуло их, извратило их и черными, вечно голодными тенями поселило в своих покоях. И о том, кто падал всё ниже и ниже, кто умирал, чтобы подняться снова, Луна многое могла бы сказать. Но Луна непостоянна. Она уже смотрела в другую сторону — туда, где по улицам старого города шел человек с глазами, сияющими Лазурью и Серебром. Он тоже искал своего друга, своего Ориона. Он не знал, что встреча им была суждена двумя столетиями позже и одним Пределом ниже.