Добро пожаловать в Париж.

Путешествовать одному с маленьким ребенком чертовски сложно. Тони устал, хочет спать или выпить чашечку бодрящего кофе, но, кажется, Тали это не заботит совсем. Она бьет его своей маленькой ручкой по колену и возмущенно восклицает: — Абба! — Знаю-знаю, — устало говорит Тони и наклоняется, чтобы поднять упавшую куда-то под сиденье машины игрушку. Тали выглядит откровенно довольной, и, Тони думает, что это единственная в мире женщина, которая так легко может руководить им. Даже у Зивы не всегда так получалось. — Вот держи, — протягивает он игрушку малышке, и та некоторое время хитро смотрит на него своими невозможными глазами, а затем снова, специально роняет её. — Абба, — смеётся Тали громко, заливисто и Тони приходится её придержать, чтобы она случайно не упала с сидения машины. Детское автокресло нужно будет купить в первую очередь. — Ваша дочь просто милашка, — с небольшим акцентом на английском говорит таксист, и Тони растеряно улыбается. Он всё ещё не может привыкнуть к этому слову — дочь. Оно кажется каким-то неправильным, чужеродным, невозможно пугающим. — Абба, — вновь повторяет Тали и дергает его за рукав, пытаясь привлечь внимание. Маленький ангелок, что перевернул его жизнь точно так же, как и её мать много лет назад. Так легко и просто, одним своим появлением. И Тони хотел бы злиться на Зиву, но просто не может. Он знает, почему она так поступила, почему скрыла правду и не поставила перед сложным выбором. Этот выбор он должен был сделать сам, много лет назад, без чьей-либо помощи, но у него не хватило сил. У него всегда не хватало на это сил. Тони смотрит на Тали и не может перестать думать, как часто? Как часто Орли, смотря на девочку, на его дочь, размышляла о том, на кого она вырастет похожей? Будет ли первоклассным агентом, как её мать, или вырастет таким же хитрым манипулятором, как её дед и дядя? Как часто Орли репетировала про себя слова, что скажет, когда наследница Илая Давида, с гордо поднятой головой, откроет двери Моссада и займет место, что по праву принадлежит ей одной. — Наша кровь никогда не переведется, — сказала бы она скорей всего и улыбалась, предвещая великие и ужасные дела. Тони знает, что Зива не допустила бы этого, она сделала всё, что в её силах, обманула и уничтожила всех и вся, лишь бы этого не случилось. Вот только, он всё равно не может перестать думать об этом. Сколько врагов, недругов осталось после смерти Илая Давида? Сколько врагов нажила себе Зива за свою насыщенную жизнь? Сколько людей смотрели на их маленькую дочь и предрекали ей великое и знаменательное будущее? Сколько людей лелеяли надежду, что она пойдет по стопам своего деда? Встанет у руля и закончит дела, что не закончил он. Какие страшные и опасные мысли вновь и вновь блуждали в их головах, пока они смотрели на их с Зивой дочь? Тони тошно от этих мыслей как никогда. Он расплачивается с таксистом, достает из багажника небольшую сумку с их вещами и ловко подхватывает Тали на руки. — Добро пожаловать в Париж, — ярко улыбаясь провозглашает на ресепшине отеля девушка, и Тони просто скупо кивает. Тали вжимается щекой в его плечо, сильнее прижимает к себе игрушку и с явным недоверием смотрит на всех вокруг. В дурацком номере ничего за это долгое время не поменялось, даже ремонт не сделали. Тони невесело хмыкает и бросает сумку на старую, продавленную кушетку. Ему вспоминается, как они останавливались с Зивой здесь много лет назад и нелепо ругались о том, кто спит на кровати. Воспоминание больно бьёт куда-то под дых, и Тони ставит Тали на пол, подходит к большому окну, неспешно раздвигает занавески, стараясь не поддаваться удушающей панике. Он справится со всем, он сможет. Даже если все его надежды были напрасными. За его спиной тихо скрипит дверь, а затем дочь радостно и громко кричит: — Има! Тони приходится вцепиться руками в подоконник лишь бы устоять на ногах. Он чувствует, как проваливается в черную бездну и задыхается от горя. Его откровенно трясет и взять себя в руки самое большое и невозможное испытание для него. Он так устал, выгорел изнутри, рассыпался от горя на мелкие осколки. Тони едва ли может дышать. В голове каша из мыслей, обрывков, воспоминаний. Столько вопросов, на которые нужно знать ответы, столько недопонимания и недосказанности, столько идей и вариантов о случившемся. Тони сцепляет зубы, его руки трясутся, и поворачивается. И, если быть честным, за долгих три года Тони уже и забыл, как это работает. Он смотрит на Зиву: живую, невредимую, столь же прекрасную и непоколебимую, как всегда, и вдруг всё понимает. Вот так просто. Одним щелчком. Он знает её лучше всех, возможно, даже лучше Гиббса (хотя тот знает всё и обо всех) и прекрасно видит страх и неуверенность в глазах напротив. Он бы перевернул верх дном весь мир, спустился в самый ад к Аиду, если б она позвала, но, возможно, проблема в том, что она никогда не звала. Ни единого раза, вот только он всё равно приходил. Снова и снова. Каждый раз. И этот не был бы исключением. Когда давно в Сомали, под сывороткой правды, когда они вместе с Тимоти полезли в горячую точку лишь ради неё одной, он сказал слова, что напугали его самого. Сказал честно и правдиво, глядя ей в глаза: — Не могу без тебя жить, полагаю. И это «полагаю» было как спасение, как последняя надежда утопающего, но Тони сам отказался за неё хвататься. Он не может жить без неё ни в одной вселенной, ни в одном варианте событий. Она — та причина, по которой ни одни отношения Тони не приводили ни к чему хорошему. Зива понимает его с полуслова, полувзгляда, и сколько бы Тони не искал этого в стороне, он никогда не найдет. — Из всех кто мог меня найти, это оказался ты, — сказала она ему тогда, измученная пленом и побоями. И Тони знает, что это всегда был он. Только он один. Тони делает шаг вперед, губы Зивы кривятся в неуверенной, усталой улыбке. Она столь красивая и родная, что у Тони сбивается дыхание. Зива его семья, его часть, его прошлое и будущее. Он знает её как никто другой, знает о чем она думает, и почему поступает именно так, а не иначе. Ему не нужны объяснения. Только не с ней. Тони и так знает. Он молча подходит к ней, дотрагивается кончиками пальцев до её щеки и точно так же прикасается к Тали, которую Зива держит на руках. Тони чувствует, как тепло переполняет его грудь и понимает — он дома. Там, где должен быть, со своей семьей. И к черту объяснения, извинения, к черту всё. — Ты же знаешь, — хрипло говорит он, стараясь сдержаться, чтобы его голос не дрожал, — что я не буду спать на этой дурацкой продавленной кушетке? Моя спина… Зива смеётся громко, заразительно, так прекрасно, что он тоже не может сдержать улыбки. Она утыкается лицом куда-то в шею, и её теплое дыхание щекочет кожу. — Нам троим определенно хватит места на кровати, — сдавленно говорит она, толи всхлипывая от смеха, толи от слез. Тони обнимает её за талию, прижимая ближе к себе и её и Тали. Он чувствует это каждой клеточкой своего тела. Он дома. Он счастлив.