Слезы...

Один (Горе) День, когда умер ее отец, вполне вероятно, один из худших дней в ее жизни. Воспоминания об этом дне — враг подбирается к отцу со спины, ее стрела летит мимо выбранной цели, ее отец сражен прямо у нее на глазах — все еще преследуют ее днем и ночью. Боль свежа так, словно это случилось несколько дней, а не лет назад. Это непрекращающаяся ноющая боль в ее сердце; притупившаяся со временем, но никогда не исчезающая полностью. Боль засела на краю ее сознания и эхом отдается сквозь ее мысли. Последствия от смерти короля Фергюса не многим лучше. Мерида помнит, как сразу по окончанию битвы, когда весть о смерти короля распространилась среди кланов, она наблюдала, как потемнели их лица, смятение и горе были написаны между гневными полосами. Она слышала ропот вопросов, начиная с «уверены, что это правда?» и заканчивая «как это случилось?» и «почему никого не было рядом, чтобы помочь?» и Мерида не чувствовала ничего. Мерида помнит, как спускалась (практически падая) с холма вниз на поле битвы, игнорируя все и вся вокруг, пробираясь к месту, где ее отец испустил последний вздох. Она помнит, как не отрываясь смотрела на его безжизненное тело часами (хотя на самом деле это были считанные минуты). После, она помнит, как отдает приказы, один за другим. Позаботьтесь о раненных, сверните лагерь, погрузите тела погибших (она не могла заставить себя произнести его имя), и затем она ушла к себе в палатку и упала на койку. Уставившись на изношенную ткань стен, Мерида несколько часов воспроизводила в памяти последние минуты жизни отца снова и снова, и снова, а потом осознание того, что он не вернется, словно камнем ударило ее по груди. Казалось, что ее тело собиралось рассыпаться изнутри и взорваться снаружи на миллион кусочков одновременно, и затем она заплакала. Нет, даже не заплакала. Зарыдала. Неконтролируемые, отдающиеся болью в теле всхлипывания, от которых перехватывало дыхание и обжигало нос. Она могла плакать десять минут или десять часов, она никогда не узнает на самом деле. Но, как внезапно это началось, так же внезапно всё ушло. Все, что осталось, это оболочка девушки, словно пустынная земля после бури. И там, в тишине палатки, Мерида заставила себя подняться и вытереть глаза. Да, причиненная ей боль была сверх всякой меры, но снаружи были ее люди, нуждающиеся в чьем-то руководстве. Так что, с высоко поднятой головой, она вышла из палатки и начала новую главу своей жизни. *** Два (Гнев) Легенды о знаменитом нраве королевы Мериды распространились намного дальше границ ДанБроха. Это правда, что она известна как справедливый и честный правитель, но ее нрав необуздан и горяч, и легко провоцируем, если нажать правильные рычажки. Некоторые говорят, что ее нрав поумерил свой пыл со временем (она не била никого по носу уже довольно давно, так то), хотя на самом деле, она просто сменила кулаки, мечи и стрелы на слова и уничтожающий взгляд. Все знают ее, как обладательницу языка более острого, чем лучший клинок, и она не боялась его использовать. В начале ее царствования, тем не менее, ее нрав все еще слишком буйный, огнем полыхающий в комнате, если не взять его под контроль. Он резкий, телесный и скверный, совершенно не такой, какой должен быть у королевы. И все же, очень редко ее гнев полностью выходил из-под контроля, но в тот день, когда один из ее советников (старый чванливый лорд, раздраженный женщиной, сидящей на троне без мужчины) фактически высказал предположение, что она была коронована благодаря ее умению… ублажать мужчин во всех самых вульгарных формах, она вышла из себя. Она привыкла к ехидным, закулисным комментариям о том, что ее пол делает ее непригодной для бремени лидерства, но это был первый раз, когда кто-то высказал столь смелое заявление ей в лицо. Так что, лично для нее, ее реакция не казалась чрезмерной, когда она резко подлетела к нему скидывая все, что было на столе, на пол в великолепном порыве ярости. И затем приложила лорду МакЗатхлыеШтаны коленом в пах. (Ее мать могла бы не согласиться с ее реакцией в последнем пункте, но ей плевать) Она ураганом выбежала из Зала Совета, игнорируя крики матери, советников и верных членов кланов позади нее… … и достигла сада до того, как осознала, что плачет. Она ударила по дереву, и оно затрещало от силы удара. Все ее тело дрожало и слезы катились все быстрей и быстрей, злые и неконтролируемые. Как он посмел обвинить ее в таком? Она молода и сильна, и упряма, но она не — никогда не была — совершенно неуязвима для оскорбительных, хлестких замечаний от тех, кто старше нее. Пока она изо всех сил пытается показать себя как камень, крепкий и неподверженный воздействиям человека или природы, на самом деле она больше похожа на сосуд. Каждое ядовитое слово и косой взгляд наполняют ее, и она может принять лишь так много, пока это не заполнит ее до краев, и она не взорвется. От дерева у нее кровоточат костяшки, а лицо наверняка опухло и раскраснелось от слез, и у нее все еще дрожат ноги от того огромного количества ярости в теле. Но в конце концов разум возвращается к ней, и она вспоминает, что там все еще осталась комната, полная лордов, ожидающих ее, чтобы закончить работу. Разумеется, ее мать может взять дело в свои руки (скорее всего она уже это сделала), но она, черт возьми, королева и она будет действовать как таковая. Так что она закрывает глаза, успокаивает руки и считает до десяти. Затем она считает до двадцати. К тому моменту, как она достигает пятидесяти, дрожь прекращается, и она способна направить свои ноги к замку. Шестьдесят, и она почти может дышать нормально. Восемьдесят — она достигает двери в Зал Совета. Девяносто, и делает очередной вдох, укрепляя собственные нервы. Девяносто пять — она вытирает глаза. Девяносто девять — она поднимает голову. Сто, она заходит в зал. *** Три (Смущение) Одним из любимых занятий Мериды в качестве королевы было посещение всех празднеств. Она упивается весельем и смехом, которыми всегда наполнено время, проведенное с народом ее королевства. Там всегда много вкуснейшей еды и трогательных историй, а напитки льются рекой. Разумеется, есть и дипломатические вопросы — убедиться, что она никогда не проводит больше времени с одной группой людей, чем с другой, вмешаться до того, как конфликты разгорятся слишком сильно — тяжесть короны чувствуется всегда, вне зависимости от того надета она или нет. Но она никогда не позволяет негативным эмоциям проникнуть глубоко в ее сердце, и всегда возвращается в свои покои с улыбкой на губах и отголосками песен по всему телу. Но она не танцует. Не из-за отсутствия попыток с ее стороны, если быть честной. Просто она родилась с двумя левыми ногами, вот и все, и от близости к людям, необходимой в большинстве танцев, у нее зудит кожа и потеют ладони. Так что чаще всего она избегает этого всеми возможными способами. Она обходит празднество по кругу, всегда держась достаточно далеко от открытого пространства с играющими музыкантами и танцующими людьми в надежде, что никто не свяжет их королеву с музыкой. Так что, на одном из праздников — в честь окончания осенней жатвы и хорошего запаса урожая на зиму — она именно этим и занимается, кружась по внешнему краю с кружкой эля в руках и небольшой улыбкой на лице. Она официально переговорила со всеми наиболее важными людьми (или с теми, кто думает, что важны и которые сделали бы ее жизнь невыносимой, позволь она не удостоить их вниманием), и сейчас у нее наконец-то был момент чтобы перевести дыхание. Когда она видит, что лорд Макинтош направляется прямо к ней, она знает, что ей нужно было повернуть в другую сторону. — Моя королева, — начинает он, слегка кланяясь ей, — Не согласитесь ли Вы составить мне партию в следующем танце? В его взгляде читается немного озорства (он чертовски хорошо знает, что она не танцует. Никогда) и она понимает, что он должно быть выпил пару кубков, а еще в его глазах полыхает огонек надежды, который заставляет ее сердце испытывать то, что она отказывается признавать. Так что она вздыхает и предпринимает отважную (слабую) попытку ему отказать. Но каким-то образом ему удается убедить ее позволить ему вести ее в танце. Впрочем, она может поклясться, что это только потому, что она чувствует себя великодушно, а музыка проникает в ее тело и душу. Это совершенно никак не связано с его дурацкой, кривоватой ухмылкой или теплыми глазами, в которых она могла бы заблудиться или этими глупыми (притягательными) синими полосами у него на руке. Вот как она обнаруживает себя, проделывающей путь к той единственной части празднества, в которой она никогда не хотела оказаться, в объятиях того мужчины, которого она точно никогда не ожидала. Да, она определенно собирается игнорировать бабочек у себя в животе, появившихся, когда он делает шаг ближе. И первую минуту или около того все хорошо. На удивление, лорд Макинтош вполне компетентный танцор и с легкостью ведет ее во всех танцевальных фигурах, хотя он определенно посмеивается над тем, как напряжено ее тело, и его дыхание щекочет ей ухо и шею, когда он наклоняется и шепчет: — Расслабься, дорогая, ты словно одеревенела. У нее чуть не случается сердечный приступ, и она еле выдыхает: — Королева для тебя, болван-переросток, — и он снова усмехается, а у нее кругом идет голова и тогда-то все и идет не так. Она делает поворот, чуть не сталкивается с танцующим рядом человеком и затем, зацепившись о подол собственного платья, эффектно летит на землю. Прямо в огромную лужу какой-то грязи. На мгновение воцаряется абсолютная тишина, все глаза направлены на королеву Мериду, с головы до ног покрытую грязью. И затем кто-то смеется. К нему присоединяются другие. И скоро бурный, пьяный смех охватывает толпу. Мерида в ужасе, стыд горит у нее на щеках, и она чувствует, как начинает щипать в глазах, и она знает, что, если она как можно быстрее не окажется в своих покоях, то разрыдается как дитя перед всем королевством. Она заставляет себя подняться, и, утирая глаза, уносится в направлении своих покоев, оглянувшись только раз, окинув взглядом своего забытого партнера. И если тот факт, что он не смеется с остальными, а только с беспокойством смотрит на нее, заставляет ее глаза гореть по совершенно иной причине, она никогда не признается. *** Четыре (Боль) Быть королевой — это ответственность, с которой Мерида великолепно справляется. Она понимает всю серьезность такого титула и относится к своей короне с почтением. Тяжесть ее короны напоминает ей о ее силе, а стол Совета, за которым она сидит наравне с другими, сохраняет ее смиренной. Но порой ее мятежный нрав берет вверх, а метафоричные цепи, что держат ее прикованной к замку, становятся слишком тяжелыми. Так что, когда ей наконец удается убедить Совет позволить ей вести небольшой отряд, чтобы очистить лес от воров, ее улыбкой можно было бы освещать город несколько недель. Она должна следовать каким-то бессмысленным мерам предосторожности, но ей на это абсолютно наплевать, потому что целых пять дней она будет свободна от замка, который полюбила. От разлуки любовь горячей, как говорится. Мерида скучала по своему мечу, прорезающему воздух и звенящему, при столкновении с мечом противника. Она скучала по звуку ее стрелы, летящей в цель. Но больше всего она скучала по возможности по-настоящему защищать свой народ. И все в этом задании сплошная рутина, вплоть до самого конца. Они наконец нашли поляну в самой гуще леса, где бандиты разбили лагерь. Их должно было быть только трое. Но трое на самом деле оказались пятнадцатью. Бой быстрый и жестокий, а плохо вооруженные неопытные воры не очень хороши в сражении с реальными людьми, так что десяти членам кланов с легкостью удается свалить большинство из них. В сознании осталось только двое, и Мерида отворачивается от сражения на краткое мгновение, только для того, чтобы услышать свист приближающейся стрелы позади нее и затем почувствовать, как она глубоко вонзилась ей в бок. Проходит целое мгновение, прежде чем она начинает качаться на Ангусе. Кровь гудит у нее в ушах и все звуки начинают отдаляться, когда она осознает, что готова потерять сознание. Кто-то орет подхватить ее прежде, чем она упадет, еще несколько секунд она слышит крики, пока все для нее не затихает. Кто-то стащил ее со спины Ангуса, и она борется, чтобы остаться в сознании, но, боги, эта боль, словно кто-то медленно разрывает ее внутренности. Она лежит на спине и на краткий миг замечает своих мужчин, стоящих вокруг нее, выглядящих обеспокоенными, но, по большей части, невредимыми (хвала богам), и затем она закрывает глаза, сдаваясь под натиском темноты на какое-то время. Когда она, наконец, возвращается, она лежит в замке в своей постели (боги, как долго она была без сознания?). Мир шатаясь фокусируется и на мгновение она забывает, что произошло. Воспоминание о стреле, глубоко вонзившейся ей в бок возвращается, когда она пытается сесть, только для того, чтобы почувствовать волну невероятной боли, пронесшейся по ее телу, заставляя ее задохнуться и снова упасть на кровать. Мерида закрывает глаза, медленно вдыхает и выдыхает, и осознает, что по ее лицу катятся слезы только когда они падают ей на руку. Она полагает, что это естественная реакция на боль, но это совершенно неприятно, и ей хочется ударить себя за неспособность справиться с маленькой раной от стрелы. (Позже она узнает, что это никаким образом не «маленькая рана», стрела застряла у нее в боку почти на четыре дюйма, и она потеряла много крови, и ей категорически, на неопределенный срок запрещено покидать замок). Она со злостью утирает влажное лицо и собирает всю волю в кулак снова, чтобы сесть. Когда ей это наконец удается без того, чтобы рухнуть обратно, она слабо улыбается и считает это личной победой. *** …и один раз, когда в этом не было необходимости (все сразу) Ревность — ужасная эмоция. Она делает людей подлыми и злыми, и Мерида делала все возможное, чтобы зеленоглазый монстр никогда не появлялся в ее жизни, и она хорошо справлялась с этой задачей. Так было, до одного дня, когда она сидела в Зале Совета, беседуя с кем-то из мужчин до начала собрания. Пора было начинать заседание, когда она заметила, что единственным отсутствующим был Макинтош. — Парни, кто-нибудь видел Мака? — спросила она присутствующих, и все начали перешептываться друг с другом, и она услышала, как кто-то упомянул, что он скорее всего сейчас в объятиях его новой девицы. Смех разнесся по комнате и Мерида заставила себя присоединиться. По какой-то необъяснимой причине, что-то в ней полыхало злобой, и она понятия не имела почему. Ее сердце успело сделать три удара, прежде, чем она поняла, что это было. Ревность. Густая и горячая, прожигающая себе путь сквозь ее вены. И только тогда двери распахнулись и танцующей походкой вошел лорд Макинтош со своей глупой ухмылкой, бормоча извинения по поводу своего опоздания. Мерида сглотнула вставший в горле ком, пытаясь игнорировать колющую боль где-то в районе груди и влиться в ритм собрания. Это работало на протяжении десяти минут, пока кто-то не начал разглагольствовать о налогах и сборах и Мерида совершенно потеряла интерес (скучные темы подобно этой никогда не были ее сильной стороной). Вместо этого она почувствовала, как мысли вновь возвращаются к ее кратковременной вспышке ревности. Это определенно была несвойственная ей эмоция, потому что пока она определенно была склонна к вспышкам ярости, для ревности просто никогда не было места. Тем не менее, она был бы дурой, обманывающей саму себя, если бы не определила главную причину, которой были ее постоянно растущие (все еще скрываемые) чувства к темноволосому кудрявому мужчине, сидящему рядом. Не то чтобы ей хотелось испытывать к нему что-либо — совсем наоборот, на самом деле. Но каким-то образом он проложил себе путь в ее разум и сердце, и стоило ему посмотреть на нее, как все в ее животе переворачивалось, а тело покрывалось мурашками, и затем неизменно он улыбался ей, и она таяла, а ее лицо приобретало яркий малиновый оттенок. Эмоции ужасны, сказала однажды Мерида матери, и Элинор только усмехнулась, погладила дочь по голове и пробормотала что-то о том, что она не будет говорить так вечно. И в разгар своих размышлений она, должно быть, совсем упустила нить заседания Совета, потому что, подняв взгляд, она встретилась с двенадцатью парами глаз, пристально смотрящими на нее в ожидании ответа на вопрос, который она совершенно пропустила мимо ушей. Она почувствовала, как у нее вспыхнуло лицо, запинаясь, выдавила извинение, попыталась подняться, чтобы взять воды со стоящего рядом стола, но подол платья зацепился за ножку кресла, и она чуть не поцеловалась с полом. От унизительного столкновения с камнем ее спасла сильная рука с синими полосами, крепко обхватившая ее за талию, удерживая ее в вертикальном положении, и, если она уже не была достаточно взволнована, подобный контакт скинул ее с обрыва в пучину заикания и извинений, и внезапно ее ноги унесли ее из зала так быстро, как только могли. Едва завернув за угол Мерида остановилась. Она понятия не имела, куда она направлялась или почему так поспешно удалилась. Так что, вместо этого она прикрыла глаза, сделала глубокий вдох и прислонилась любом к холодному камню стены. Холод отлично контрастировал с ее разгоряченным лицом, и она поймала себя на краткой мысли, что ей не помешало бы облить себя ведром ледяной воды. Громкий хлопок двери выдернул Мериду из ее мыслей, и затем кто-то прочистил горло слева от нее. Она слегка повернула голову только для того, чтобы встретиться взглядом с последним человеком в мире, которого ей хотелось сейчас видеть. — Мерида, ты в порядке? — услышала она вопрос Макинтоша, пропитанный заботой и беспокойством. «Нет!» хотела она крикнуть, она безусловно не была в порядке. Каким-то образом одна рука и красивые глаза сделали из нее безмозглую дуру. Во что превратилась ее жизнь? — Мм, да, я в порядке. И я королева для тебя, приятель, — произнесла она легким и беззаботным — как она надеялась — тоном, но что-то в ее голосе должно быть предало ее, потому что вместо того, чтобы согласиться и уйти, Макинтош сделала еще один шаг к ней, заключая ее в ловушку между ним и стеной, не оставляя возможности сбежать. — Ты уверена, потому что твой ужасно скоропалительный побег должен был иметь причину, я подозреваю, — поддразнивающе ответил он, и если бы она могла пошевелить рукой, то сбила бы эту глупую ухмылку с его лица. К несчастью для нее, сейчас он стоял прямо перед ней, и внезапно стало трудно дышать и миллион различных эмоций затопили ее тело, помутняя ее рассудок. Все, от смятения до отчаяния, до желания и вожделения обрушилось на нее огромной волной. И по всей видимости, единственным проявлением всего натиска эмоций, которое смогло произвести ее тело, были слезы. Мерида чувствовала себя совершенно до глупого смешно, стоя перед Макинтошем, плача навзрыд из-за переполняющих эмоций. Одна за одной слезы текут по ее щекам, падая на пояс платья. Долгое, тихое мгновение единственным звуком в огромном холле были рыдания и резкие вдохи Мериды. Она чуть из кожи не выпрыгнула, почувствовав, как его рука мягко приподнимает ее голову за подбородок, и встретилась взглядом с парой теплых глазах, пронизанных заботой. — Что не так, Мерида, пожалуйста, скажи мне, — и это все, что ей потребовалось, чтобы окончательно расклеиться. Мерида испустила раздосадованный вздох, зло отталкивая руку Макинтоша. Отойдя на несколько шагов, она резко повернулась, и вдруг все, что она начала чувствовать к нему, вывалилось в несдерживаемый натиск слов. — Ты! Ты — вот что со мной не так! Твои глаза и твоя глупая, глупая улыбка которая заставляет меня таять, и я не знаю, как это произошло, но внезапно мне стало тяжело дышать рядом с тобой, и я просто хочу, чтобы это закончилось… — Мерида остановилась, чтобы перевести дыхание, слезы все еще яростно падали, подобно сильному шторму. Она уже готова была продолжить изливать все свое недовольство на стоящего перед ней мужчину, но была остановлена ощущением мягких, теплых рук на щеках. Она хотела уже было спросить, что черт побери он делает, когда осознала, что он держал ее лицо в своих ладонях, нежно утирая слезы с ее ярких щек. — У тебя тут целый список. Я бы сказал, что мне жаль, моя королева, но я бы солгал, — последовал его тихий ответ, и она собралась было вспылить по поводу того, почему он не сожалеет, что причинил ей боль, когда почувствовала мягкое прикосновение его губ к своим. Шок был первой возникшей эмоцией, но после некоторой паузы, она расслабилась и начала отвечать на поцелуй. Начавшись как медленное и целомудренное соприкосновение губ, поцелуй быстро превратился во что-то большее, распространяющее жар по ее телу и в какой-то момент Мерида обнаружила себя прижатой к стене, в ловушке между холодным камнем и теплым телом перед ней, и желание бежало по ее венам. И так же быстро как началось, так же все и закончилось. И Мерида не могла найти слов. — Простите меня, моя королева, но я ждал годы, чтоб сделать это, — признался Макинтош с легкой улыбкой, и Мерида почувствовала разрастающееся в груди тепло, неожиданное и приятное. Она узнала эту эмоцию сразу. Надежда. И впервые за долгое время, какофония бурлящих в ее теле эмоций была приятной. Возможно ее мать была права. Эмоции не были так уж плохи.