Дальше

      Мама говорила, что моё имя похоже на бабочку — такое же лёгкое, крылатое. Воздушное.       Х-э-й-л-и-н.       Были до войны такое существа, похожие на маленькие летающие цветы. Я видела в довоенных энциклопедиях.       — Как давно ты состоишь в рядах Братства, скриптор?       Я метнула быстрый взгляд на Мэксона. И — снова опустила глаза.       — Пять лет, старейшина.       То есть я занимала свой пост примерно столько же, сколько и он сам занимал пост старейшины. До этого я была послушницей, но недолго — всего около года.       И чего это я вдруг сравнила свой стаж в Братстве с его?       Старейшина сидел напротив меня, и по его позе было сложно сказать, расслаблен он или напряжён, злится он или нет. «Как Данс», — почему-то снова мелькнула не к месту заблудившаяся мысль. Одной рукой Мэксон опирался о спинку стула, пальцы другой руки небрежно постукивали по столу.       Когда мне передали приказ явиться к старейшине, мне стало совершенно не по себе. «Трибунал, трибунал, трибунал…» — звучным гонгом застучало у меня в голове, и чем ближе я подходила к двери допросной, тем больше накатывала тошнота.       А потом я взялась за ручку двери и глубоко вздохнула.       «Соберись, солдат!» — откуда-то из глубины памяти рявкнуло знакомым до боли голосом. И, как ни странно, помогло.       — Пять лет, — задумчиво повторил Мэксон, словно повторяя мои мысли. — И за столь короткое время ты добилась таких поразительных успехов.       — Спасибо, старейшина.       И я снова осмелилась ненадолго поднять на него глаза. Мне было очень, очень не по себе. Наверное, нет такого человека, который бы чувствовал себя с ним в своей тарелке. От старейшины волнами исходила тяжёлая давящая энергетика — я даже не знала, с чем её можно было бы сравнить. И не знала, с чего я вдруг решила начать сравнивать. «Снова в голове включился исследователь», — блеснула в голове насмешка над самой собой.       Какой же ты ботаник, Хэйлин, как сказала бы мама.       Впрочем, я не удивилась. Когда мне было не по себе, то я всегда невольно начинала анализировать, сравнивать, делать выводы.       — Я имею в виду, скриптор, твои отчёты о проделанной работе не только в Столичной Пустоши. Скорее, мои слова относятся к работе в Содружестве.       От чего ещё могло бы исходить такое давящее излучение? Может, ядерный реактор?       — Спасибо, старейшина.       Нет, не то. В радиусе радиоактивного поражения от работающего реактора опасно — но и от него всё же можно защититься. Противорадиационный костюм, антирадин…       Мэксон побарабанил пальцами по столу, чуть склонил голову набок, рассматривая меня. Оценивал.       — Вероятно, у тебя была прекрасная возможность получить недостающий опыт именно в Содружестве. Тот самый опыт, — Мэксон поднялся — так легко и быстро, что я едва не ахнула, — которого тебе не смогла дать Столичная Пустошь.       — Так точно.       Да, от радиоактивного излучения реактора можно было защититься — от ядовитой же энергетики Мэксона спасения не было.       «Ядовитой», — повторила я про себя, найдя подходящее слово.       И всё же, как у них это получается? Двигаться так быстро? Иной раз было даже трудно отследить траекторию перемещения.       «У них, — повторила про себя. — Я опять сравниваю».       — И, вероятно, было бы весьма полезно применить полученный опыт на практике, не так ли? И тебе, и Братству.       А кого и с кем я сравниваю?       — Так точно, старейшина, — повторила я.       Глупая ты, Хэйлин. Вокруг кого закрутилась эта история? Эти отслеживания сигнала чипа, помощь в побеге — ради чего? То есть ради кого?       Ох, паладин Данс, могли бы вы когда-нибудь предположить, что из-за вас почти над всем вашим отрядом грозовой тучей нависнет трибунал?       Впрочем, к чему клонит Мэксон? Уж явно о трибунале не начинают разговор так издалека… Хотя, откуда мне знать? Я ни разу не попадала в такие ситуации, как эта.       Мэксон сцепил руки за спиной, отвернулся от меня, словно задумался.       Я не застала Лайонса на посту старейшины. Скорее, период «междуцарствия», что ли… Вся Цитадель тогда притихла, как парализованная, продолжая, однако, бурлить где-то внутри себя.       «Мэксон… Мэксон… Мэксон…»       Мне, тогда еще пятнадцатилетней послушнице, вполне хватило мозгов, чтобы понять — происходит что-то совершенно из ряда вон. И я до сих пор не знаю, что именно выбивалось из этого ряда. То, что Совет неожиданно одобрил кандидатуру Мэксона на пост старейшины, как раз было чем-то будничным и даже ожидаемым.       Было бы… Лет через двадцать. Или тридцать.       Но юнец, который даже не окончил обязательный курс обучения и которому, однако, присягнули на верность лидеры Изгоев — тех самых отступников, что выпили немало фигуральной крови из Лайонса и вытянули немало фигуральных нервов из скрипторов. Тех самых, которые нагло атаковали отряды Братства безо всякой цели.       Присягнули пятнадцатилетнему мальчишке.       А присягнувшее ему Братство Стали автоматически сделало его, этого мальчишку, главой и того, и другого. Что и объединило Изгоев и Братство в одно целое, каким оно не было уже несколько десятилетий.       Меня эти события касались очень мало. А та политическая лихорадка меня не касалась вообще. Я пришла в Братство за научной работой — я её получила. Хотя, мама, обрадовавшись положительному ответу на мой запрос о рекрутинге в Братство Стали, сказала, что теперь будет за меня спокойна, ибо более безопасного места, чем Цитадель, не найти во всех Пустошах.       Меня же интересовали те богатства и возможности для исследовательской работы, которые мне дало Братство. Я была очарована, поражена… Влюблена в них. А кто, когда и как становился главой Братства — меня всё равно не касалось. До того момента, как было сделано объявление всем, не занятым на дежурствах, явиться на тренировочную площадку. До того момента, когда к собравшимся на площадке вышел новый старейшина.       Ему было тяжело говорить.       Я тогда проходила службу в медблоке и не упустила возможности изучить документы, к каким имела доступ. И знала про ту историю с когтем смерти. Вряд ли тогда ещё будущий старейшина был таким сильным и непобедимым бойцом, что легко смог победить эту тварь один на один. Думаю, ему тогда очень крупно повезло.       Но всё же. Рана на его щеке была очень глубокой, она уходила ниже, тянулась на грудь и плечо. Шея оказалась не задета (иначе мы бы Мэксона больше никогда не увидели, я полагаю). Фактически врачи собирали куски плоти, сшивали их заново, и могли только надеяться, что в будущем восстановится способность хотя бы к произвольному движению. У них не было такого оборудования, чтобы определить, насколько сильно задеты нервы.       Я читала отчёты и о реабилитации. Его швы заживали тяжело — и мы до сих пор толком не знали, почему раны, нанесённые когтями смерти, заживали так долго и мучительно. И почему на эти раны мало распространялись те литры стимуляторов, которые могли поднять целый отряд бойцов с огнестрельными ранениями. В тот момент, спустя всего два года, у Мэксона моторные функции почти полностью восстановились — и прогноз был неплохим. В этом, я считаю, ему тоже крупно повезло.       Почти восстановились — потому что правую сторону лица медикам пришлось перекраивать несколько раз. Таковы особенности ран, нанесённых когтями и зубами тварей с Пустошей. И правая сторона лица ещё долго была неподвижна.       Вряд ли сам Мэксон помнил об этом — тогда, на тренировочной площадке, когда предстал перед нами, когда говорил, и все собравшиеся слушали его, застыв от этого невероятного тяжёлого ощущения стальной цепи, опутывающей всех и вся. Слушали все: бойцы Братства, Изгои — все, стоя вперемешку. Потому что в тот момент, когда речь Мэксона, его голос, сила его духа — всё сразу — превращали в единую стальную цепь всех, кто впитывал это неистовство стального же духа.       И в тот момент — впрочем, я бы даже не сказала, в какой именно — внутри Братства рухнули последние разделяющие его бастионы. Никто больше не разделялся на «своих» и «чужих» — потому что все обратились в одну неразрывную и непобедимую Сталь. Словно к ним явился сам её дух в облике пятнадцатилетнего мальчишки с неподвижной правой стороной лица…       Я смотрела на спину Мэксона, на его соединённые руки в перчатках. Мы же с ним были по сути одного возраста — и оба ему не соответствовали. Только в разные стороны. Я вновь начала невольно сравнивать его с другими людьми. С Дансом, например. Вот с кем они действительно были похожи!       —…паладин Данс?       — Обойдёмся без официоза, Хэйлин, — спокойно сказал он, — я больше не твой командир. И все звания — это уже в прошлом.       Я пропустила мимо ушей его слова.       — Я так рада вас видеть! Это здорово, что вы живы! Всё хорошо закончилось, — сказала я, и в тот момент не казалось, что так улыбаться — это глупо.       Данс шевельнул одним плечом, что у него было пожиманием, и обвёл глазами вокруг себя, словно демонстрируя и этот бункер, и своё новое положение изгнанника.       — Хорошо? — ровно спросил он. — Я не был бы в этом так уверен, но в любом случае, спасибо, Хэйлин.       — Вы живы, паладин. Это самое главное.       — Конечно.       Я помолчала, ожидая вопроса о Норе. Но Данс молчал. Он вернулся к своей работе — склонился над блоком силовой брони (откуда она там взялась?), принялся выкручивать из него болты.       И молчал.       Неужели ему вообще не интересно, что с ней? В конце концов, это же именно она спасла его! Почему он не спросил хотя бы из вежливости? А вдруг у неё были бы проблемы из-за него? А вдруг…       Тогда было много таких «вдруг», которые мне тогда пришли в голову, и которые рассеялись, как дым, когда я поняла, почему не было задано ни одного вопроса. Ни им, ни, позже, Норой. Но поняла я это не сразу — хотя, заподозрила в тот момент, что между ними произошло нечто сильно выбивающееся из уставных отношений.       «Ты же сквозь стены видишь, Хэйлин, и по большей части тогда, когда не надо», — сказала бы мама.       Была ли я удивлена этими… неуставными отношениями? Естественно. Я понятия не имела, что с Дансом они вообще возможны.       Мы с ним тогда поговорили ещё недолго. И я, глядя на его лицо с каменным выражением, на скупые и точные движения пальцев, не могла понять, что он чувствует. Вернее, я не могла этого увидеть — и потому сочувствовала ему ещё больше.       Братство было для него всем, и я даже на пару секунд не могла бы представить, что это значит — лишиться всего.       — Наша миссия в Содружестве ещё не окончилась, — подал голос Мэксон, не поворачиваясь ко мне. — И успешность её под большим сомнением. Тебя интересует, почему, скриптор?       Когда в участок привели троих конвоиров Норы, я… Не знаю, что я чувствовала. Вероятно, едва не хлопнулась в обморок, когда осознала масштабы того, что мы наворотили. Я не жалела. Вернее, я надеялась, что не жалею. Зато было какое-то сумасшедшее ликование — ей удалось, удалось! Страх, или даже дикий парализующий ужас от осознания последствий — всё вместе. Сразу.       И ещё я смутно надеялась, что у этих троих хватит ума скрыться с глаз Мэксона — вообще. Совсем. Навсегда.       Бегство — позорно? Абсолютно. Но сейчас их судьба висела на таком тонком волоске, что он был почти невидим. В худшем случае их ждал расстрел. В лучшем, в общем-то, тоже.       — Да, старейшина.       — Меня тоже.       Он повернулся ко мне, оперся руками о край стола, отчего получилось, что он навис надо мной. Я перепуганно отклонилась назад, вжалась в спинку стула — вдруг показалось, что из меня вышибло весь воздух. И на миг я реально испугалась, что мне изменит моя выдержка. В висках застучало.       Если я чему-то и научилась, пока служила в отряде Данса, так это выдержке. И именно у него самого — в этом ему не было равных.       С другой стороны, почему меня так удивляют эти по-звериному стремительные движения? Мэксон — воин. Это Лайонс всегда был таким «добрым дедушкой» для всех жителей Пустоши. Его интересовало только одно — облагодетельствование всех, до кого могла дотянуться его благотворительность. А Мэксон… Если бы понадобилось, Мэксон, не колеблясь, стёр бы с лица Пустошей всех, кого до него облагодетельствовал Лайонс.       Мэксон не избегал боевых операций, связанных с откровенным риском. Более того, всегда был где-то впереди. И уж не знаю, что его хранило — то ли какие-то неведомые стальные боги, то ли его личная силовая броня, прошитая особыми щитами.       — Меня это тоже интересует, — с нажимом повторил он. — Как ты полагаешь, скриптор, в чём состоит проблема?       — Не могу знать, старейшина, — я едва смогла перевести дыхание.       — А я считаю, что можешь, — жёстко сказал Мэксон, и его взгляд вдруг стал тяжёлым и невыносимым. Я даже встряхнула головой.       Да, я не удивлялась своему страху, мне стало стыдно. Ох, паладин Данс, я так близко к тому, чтобы подвести вас!       — П-простите, старейшина…       — Утечка информации, скриптор! — кулак в перчатке тяжело опустился на столешницу, и она испуганно застонала — почти как того хотелось и мне тоже. Я непроизвольно дёрнулась. — Мне некогда играть в эти игры. Тебе, кстати, тоже.       Я сцепила пальцы на краю стола, и, кажется, вообще забыла, как дышать.       — И кроме этого, есть ещё одна мелочь — побег заключённого, — голос старейшины опасно понизился.       Во рту уже давно пересохло от странного необъяснимого страха. И я даже не знала, чего именно боялась. Уж точно не расстрела — я же солдат Братства Стали, в конце концов! И я вполне чувствовала в себе силы ответить за содеянное. Я шла на преступление сознательно, и оно было совершено не «против», а «ради». Не против Братства, а ради одного-единственного человека. Даже не ради Данса — он бы абсолютно не одобрил такое откровенное нарушение законов Братства. Ради Норы.       И сейчас, ослеплённая нечеловеческим блеском стали, я смутно удивлялась самой себе: чего же я боялась? За свою жизнь? Глупости! Да если бы я до такой степени тряслась за свою жизнь, то ни за что не напросилась бы в отряд Данса. В Цитадели всегда было тепло, сытно и, главное, безопасно. Другое дело — в Содружестве.       Когда мы только прибыли сюда, меня буквально очаровала местная флора и фауна — их изобилие, разнообразие, и — неизученность. А то, что Содружество было исключено из прямого противостояния Анклава и Братства, означало, что тут есть неисчерпаемые, просто чудовищные запасы артефактов.       И не менее чудовищная анархия, которая касалась буквально всего.       Почему не было страха, когда нам приходилось отстреливаться от свор одичавших существ? Людей, собак, гулей, которые вели себя примерно одинаково. Я видела смерть тех, с кем мне довелось путешествовать по Содружеству, а одного из этих людей собственноручно подвергнуть эвтаназии по приказу Данса. Я знала, что в любой момент могу сама же оказаться на месте любого из них.       И что же? Я боялась? Ни в коем случае.       — Тебе об этом известно, скриптор, — сказал старейшина, и произнёс это таким неопределённым тоном, что я не поняла, вопрос это или утверждение. Не дожидаясь моего ответа, он продолжил: — Мне некогда искать доказательства твоей причастности и тем более доказывать что-то тебе же. Мы оба знаем, что к чему. И, поверь, мне будет достаточно моей убеждённости, чтобы поставить тебя к стенке! — кулак снова опустился на столешницу, но я, оглушённая биением собственного сердца, этого почти не слышала. Только смутно ощутила, как вздрогнул сам стол.       Я выдохнула. Голову распирало изнутри, как будто она могла в любой момент лопнуть от гнева старейшины.       «Что за сопли? Соберись, солдат!»       Я заставила себя глубоко вздохнуть. Господи, боже мой, как этого человека можно выносить хоть секунду?       — Это не угроза, скриптор. И не обвинение, — неожиданно сказал Мэксон намного ровнее и вдруг качнулся назад, словно освобождая меня от веяния своей тяжёлой ауры. Я перестала заваливаться назад, заставила себя сесть ровно. Это оказалось не так уж и трудно, когда с моего горла убралась жёсткая хватка невыносимого стального духа. — Во всяком случае, неофициальное обвинение. Побег заключённого — это преступление. А побег заключенного, которому известны некие ценные сведения — это утечка информации. Преступление, которое должно караться смертной казнью.       Мэксон замолчал. Тяжёлый невыносимый взгляд отпустил меня, дав возможность вздохнуть и немного успокоиться. Смертная казнь? Что ж, если приказ о ней не был отдан сразу, то, скорее всего, и не будет. Такие вопросы старейшина обычно решал быстро и без проволочек. Но к чему он клонит сейчас?       Я окинула Мэксона быстрым взглядом, словно видела впервые. В голове вихрем закрутились вообще какие-то дурные и неуместные мысли. Как Нора вообще могла… с ним… даже не знаю, какое слово подобрать. Может, находила его привлекательным?       Меня даже передёрнуло. Жёсткий стальной взгляд, постоянное угрюмо-хмурое замкнутое выражение на лице. Нет, привлекательность — это не про него.       Ответственный? О да. Этого у него через край. Так ответственно отнёсся к Норе, что не придумал ничего лучше, как заключить её под стражу. Впрочем, тут я его могла понять. Нора уже показала, что в случае нужды вышибет любые двери, не считаясь ни с чьим мнением. Даже старейшины. Наручники и конвой из троих человек просто слегка осложнили ей задачу — не более.       Что ещё может быть? Добрый, забавный? Смешно даже. Любой человек, но только не Мэксон.       Я вдруг вспомнила, как когда-то давно, ещё в детстве мне один мальчик подарил цветок — это был всего лишь заморенный бутон центроцвета, но мне показалось, что к моим ногам свалились все сокровища мира. Это было так романтично… Можно ли было такого ожидать от Мэксона? И мне внезапно захотелось рассмеяться — с большей вероятностью можно было ожидать, что яо-гай начнёт танцевать. Причём, дохлый яо-гай.       Видимо, от переживаний я вообще начинала сходить с ума. Надо мной висел дамоклов меч — а мне больше подумать не о чем, как о том, насколько старейшина годится на роль влюблённого юноши.       — Я очень надеюсь на наше сотрудничество, скриптор, — вдруг сказал он. Вдруг — потому что интонация его настолько разительно изменилась, что я даже осмелилась прямо посмотреть в стальные глаза старейшины. — Я ценю твои навыки. И поверь мне, я очень не хочу наказывать человека лишь за то, что тот проявил свои лидерские качества. Ты продемонстрировала такой потенциал, какой был бы очень полезен Братству — если направить в нужное русло. Из твоей энергии ещё мог бы получиться толк.       Я наклонила голову, неопределённо изображая согласие. Слух меня не обманывает? Меня — хвалят?       — Спасибо, старейшина.       Мне показалось, или в его голосе реально пробилось что-то человеческое?       — Я не хочу расценивать твою… хмм… инициативу, как попытку диверсии. И пока что, — он выделил голосом последние слова, — мне нравится думать, что это просто твоя способность мыслить шире предложенных границ. Как и подобает лидеру — принимать решения и брать на себя ответственность за эти решения. Не так ли?       Я смешалась. Невольно начала опять вжиматься в спинку стула — и мне не нравилось, что я веду себя как затравленная зверушка, но ничего не могла поделать. Я ничего не ответила, но Мэксон, казалось, и не ждал ответа.       — Мы друг друга поняли, скриптор? — металлические нотки всё же пробрались обратно, звонко щёлкнули по моему слуху.       — Так точно, старейшина, — смогла невнятно пробормотать я.       — Хорошо, — Мэксон помолчал, словно отделяя одну тему от другой. — Миссия по прекращению деятельности Института не завершена, — повторил он. — Мы уничтожили подземный комплекс, но это значит лишь то, что мы уничтожили одно из мест, где учёные могли заниматься своей деятельностью. Мы не уничтожили их самих, их верхушку. Это значит, что они просто перегруппируются где-то ещё. Понимаешь меня, скриптор?       Я поняла ещё до того, как он договорил. Может, даже больше, чем следовало. И самое неприятное состояло в том, что Мэксон это тоже понимал.       — Так точно, старейшина.       — Нас интересует любое движение со стороны Института или того, во что он превратился. Или того, что будет лишь напоминать его. Всё. Любая информация. Всё, что может привести к нему, — он замолчал, пронзительный стальной взгляд вперился в меня, пробрав зябкой дрожью с головы до ног. — И ответственность за удалённое координирование поисками я возлагаю на тебя.       «Что?!» — я едва не закричала и, с усилием разлепив пересохшие губы, промолвила:       — Ээ…       «Соберись, солдат! Соберись!»       Что-то человеческое? У Мэксона? Да мне просто от страха показалось. Бред какой-то. Мэксон не был человеком.       — Это приказ, скриптор. Отправляйся на Придвен. Найди Инграм. Она проведёт дальнейший инструктаж. Вопросы?       — Вопросы, — тупо повторила я. — Есть. Старейшина Мэксон, могу я узнать, кто будет непосредственным координатором? — сказала я, понимая, однако, что это не совсем тот вопрос, который я хотела ему задать. Что были и такие вопросы, которые я ему задать не могла. А ответ на заданный я уже и так знала.       «Нельзя быть слишком умной, Хэйлин, — сказала бы мама. — Ты — пример того, как собственные мозги могут только навредить». И я полностью согласилась с мамой.       Мэксон сцепил руки за спиной. На миг на его лице промелькнула тень усмешки. Всего лишь тень — но лучше бы он не усмехался вовсе. Потому что улыбка нисколько не смягчала его лицо, напротив — делала по-звериному жёстким.       — Разумеется. Операция будет под моим личным контролем.       Я кивнула. И, опомнившись, быстро добавила:       — Больше вопросов нет, старейшина.       Мэксон медленно кивнул.       — Можешь идти, — коротко бросил он.       — Слушаюсь.       «Бежать отсюда!.. Наружу, на воздух — куда угодно, лишь бы дальше от него!» — бились в голове мысли испуганными птицами. Я встала, стараясь делать это не торопясь, но всё равно едва не опрокинула стул, пока вставала.       — Скриптор, — донёсся до меня негромкий оклик Мэксона, и я едва не хлопнулась в обморок. — Я не задаю вопросов об источнике той информации, которой ты владеешь. Той информации, которая, я уверен, очень поможет тебе в твоих поисках. Меня пока не интересует источник. Меня интересуют результаты. Надеюсь, мне не придётся объяснять тебе важность миссии? Той самой, которая должна быть завершена — без оглядки на личные предпочтения?       Я обернулась к нему. Мне не нравился этот взгляд, этот тон и это замечание напоследок — тоже не нравилось.       — Так точно, старейшина, — твёрдо ответила я, едва выдерживая его взгляд.       Я медленно поднималась на крышу, к винтокрылу. Мысли же наоборот неслись, опережая и затаптывая друг друга, как та куча гулей, от которой нам пришлось отстреливаться в этом же участке.       Он всё знает.       Если бы я знала слово, которое означало бы больше, чем «всё», то я употребила бы его. Но я такого слова не знала. По крайней мере, Мэксон знал больше меня — и это заставляло внутренне содрогаться от беспокойства. Не за себя. За Нору.       Я даже не пыталась разобраться в том, что связывало её с этими двоими — с Мэксоном и Дансом. Она взрослый человек, сама разберётся. Но иногда её отчаянное безрассудство меня ставило в тупик. И ещё заставляло сомневаться в том, что она всё же способна сама разобраться с теми отношениями, которые больше напоминали запутанный клубок.       Мне даже не пришлось искать Инграм — она нашла меня сама.       — Скриптор, — бросила она на ходу, и я даже не успела ей ничего ответить — металлический каркас брони прошествовал мимо меня, прожужжал сервоприводами, неся внутри себя Инграм. Она мимолётным жестом приказала следовать за ней.       — Итак, — говорила она, не сбавляя хода, и мне приходилось почти бежать за ней. — Мэксон отрядил вас ко мне за дальнейшими инструкциями.       — Так… так точно, проктор, — запыхавшись, сумела выговорить я.       Да чтоб вас! Что вы бегаете-то? Что вам в своих железках не ходится как нормальным людям?       — Я не сомневалась в том, что вы далеко пойдёте, скриптор, — одобрила Инграм, спускаясь на нижнюю палубу и прыгая при этом через две ступеньки. — Ваш талант бросался в глаза практически сразу.       Уверена, что она бы не подумала так носиться, если бы у нее были обе ноги.       — Мастер-скриптор сразу одобрил, когда ваш наставник подал рапорт о присвоении вам звания младшего скриптора. Когда это было?       Наставник. Внутри полузабыто кольнуло, и я даже споткнулась на ровном месте. Ну конечно же, он подал рапорт о том, что… Только не потому, что был восхищён моими успехами.       — Четыре года назад, проктор, — ответила я. — Я была послушницей меньше года.       Инграм кивнула.       Я никогда не умела юлить, начинать разговор издалека или как-то ещё манипулировать беседой и собеседником. Это умела Нора. Ну, вернее, до последних событий мне казалось, что она умеет. Когда же я сказала своему наставнику, что к нему чувствую, мне, вероятно, следовало больше думать о том, чего я не умею. А не о том, что я придумала себе сама. Он выслушал меня, внимательно и серьёзно. И сказал, что для него существует лишь Братство и больше ничего. И никого.       На следующий же день Риз подал рапорт о присвоении мне нового звания. И этот рапорт автоматически означал сложение им с себя обязанностей наставника.       Это было больно, но ожидаемо. Просто… я надеялась, что нас связывает нечто большее, чем служба. Потом мы неожиданно оказались в одном отряде. Я не стремилась специально к этому и до сих пор надеялась, что он не решил, что я его преследую. И больше мы никогда не говорили о чём-то, что хоть немного выбивалось за рамки служебных отношений. Он всегда казался мне холодным, рассудительным, безэмоциональным человеком, почти машиной, как Данс — его непосредственный командир. Впрочем, Данс был ещё более непрошибаем.       А за время нашей миссии в Содружестве, я почти уверилась в этом — в том, что бойцы Братства Стали не могут ничего чувствовать. То ли потому, что не умеют изначально, то ли потому, что кого-то этому учат специально. В таком случае, меня этот курс обучения миновал.       Когда Инграм упомянула Риза, я была удивлена. Не тому ли, что до сих пор на что-то надеюсь?       Глупая ты, Хэйлин. Глупая.       — Прежде чем вы приступите к своим обязанностям, — Инграм остановилась так резко, что я едва не налетела на неё. — Я хотела бы сказать… что-то неофициальное.       Я подняла к ней лицо. В каркасе брони она была сильно выше меня, и приходилось задирать голову, чтобы смотреть ей в глаза.       И что мы вообще делаем на нижней палубе? Я мельком огляделась. Это место, заставленное пустыми ящиками и сломанными приборами, на которых почти никогда не переводились пустые бутылки и кучи окурков — несмотря на все усилия дежурных — было свидетелем такого количества секретов и конфиденциальных бесед, какого не слышал даже Кейд. Как-то так было принято — все «неофициальные» вопросы на Придвене почему-то обсуждались именно здесь.       — Это неофициальный разговор, скриптор, — повторила Инграм, и мне показалось, что она действительно как-то нерешительно замялась. — Ваше задание состоит в удалённом координировании передвижений поискового отряда.       Я медленно кивнула, прислонилась к краю одного из ящиков. Что же тут неофициального?       — В свою очередь я хочу вас предупредить о чём-то. Сигнал, который вы будете отслеживать — точнее, все сигналы — ведут в разные точки Пустошей: некоторые исходят из Столичной Пустоши, а какие-то приводят обратно в Содружество. Честно говоря, это сильно раздражает — с нами пытаются играть, как кошка с мышкой. Наша задача — не просто отсеять «пустышки», но и выяснить, насколько безопасны пути к тем источникам активности, которые окажутся реальными, а не будут создавать бутафорию.       На секунду воцарилось молчание, в котором было слышно лишь монотонное гудение работающих двигателей Придвена, и я, пользуясь паузой, осторожно сказала, стараясь, чтобы это ни в коем случае не прозвучало резко:       — Я это знаю, проктор.       Впрочем, на резкость, может, я и имела право — я не вчера стала скриптором. И я была в курсе того, что мне предстоит делать — координировать поиски мне уже приходилось.       — Не всё вы знаете, скриптор, — с тенью досады сказала проктор и привычно потёрла переносицу металлическим пальцами. — В одном из квадратов был зафиксирован один их объектов поисков.       Я слегка напряглась, уже отчасти понимая, о чём она пытается мне сказать.       — Продолжайте, проктор.       — А, чёрт! — она махнула рукой, нечаянно ударила ею по одному из ящиков, и он страдальчески крякнул, стоящие на нем пустые бутылки поддержали его согласным звоном. — Короче, срисовали там нашу беглянку. Приборы зафиксировали в одной из пустот под зданием какие-то радиосигналы. По словам наблюдавших, там ранее никакой активности не было. Осматривать то место никто и не собирался. В ближайшее время, по крайней мере — обычное полуразвалившееся бомбоубежище. Что там можно было бы найти, кроме гулей? Нет, осмотреть собирались, конечно. Но это не было срочно. До тех пор, пока там не началось какое-то непонятное движение. Туда отправили патруль — для внешнего осмотра, но никаких особых указаний на счет того бомбоубежища не было.       Я непроизвольно сильнее сжала пальцы на краю ящика — они даже перестали ощущать вибрацию, исходящую от машинного отделения. Но промолчала, опасаясь выдать свои чувства.       — Вы же знаете, что мы всё ещё отслеживаем сигнал маячка, который был отправлен по заданным координатам в подземном комплексе.       «Данс — сигнал маячка. Он как будто больше и не человек вовсе. Запчасть какая-то» — с неприязнью подумала я, но вслух ничего не сказала.       — Мэксон… Ох, скриптор, — Инграм вдруг опустила голову, неосторожно потёрла глаза металлической рукой, словно ей всё уже смертельно надоело, — давайте начистоту: Мэксон знает, куда и по чьим следам она рванула. Зачем — я о том не хочу даже думать. «Личные предпочтения» — этим всё сказано. Мэксону это, скажем так, не нравится. Хорошо, что я не должна разбираться хотя бы с этим, — она помолчала. Потом продолжила. — Судя по качеству того сигнала из бомбоубежища, он не имеет отношения к технологиям Института или Анклава. Или вообще хоть чему-то высокотехнологичному. Кустарный коротковолновой низкочастотный передатчик.       — А сам сигнал расшифрован?       — Да чего там шифровать-то? Бред какой-то. Глуповатая мелодия — побудка в скаутском лагере. И всё. Только повторяется через каждые несколько минут. Кто вынужден его отслеживать, поди, уже с ума совсем сошёл слушать эту муру.       — Чья-то шутка?       Инграм криво усмехнулась.       — Хорош шутник, однако. Там рядом гнездо когтей смерти — занесло же его пошутить, — я похолодела, думая, с чем там могла столкнуться Нора. Инграм отмахнулась. — Да про гнездо давно знали. Вы, скриптор, тогда уже отбыли с заданием в Содружество, а нам хватало дел с бандитами, чтобы ещё и на когтей смерти отряжать людей. А потом вообще не до них стало. В итоге, именно там патруль заметил нашу сбежавшую заключённую в компании какого-то гражданского, — добавила она, внимательно глядя на меня. Я промолчала.       Он всё же сдержал свое слово, хотя, признаться, веры ему у меня было мало. Да и сколько веры могло быть полупьяному наёмнику, который принялся раздевать меня взглядом, едва стоило к нему приблизиться? Впрочем, я бы не сказала, что это было неприятно.       — Её не задержали? — спросила я, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно и не дрожал.       Инграм качнула головой.       — Вмешались непредвиденные обстоятельства, но это неважно. Это то, скриптор, о чём я вас хотела предупредить. Я знаю, что у вас с ней сложились тёплые приятельские отношения. И именно поэтому, пожалуйста, скриптор, воздержитесь от самодеятельности на этот раз. По крайней мере, без согласования со мной или старейшиной. На этот раз такое может окончиться плохо.       «На этот раз», хм…       — Проктор, — осторожно сказала я. — Мне было поручено координирование поисков источников высокочастотных излучений. Какое отношение имеет высокочастотное излучение к…       — Прямое, скриптор, — резковато перебила она меня. — Прямое. И вам это известно не хуже, чем мне. Отследить перемещение нашей беглянки — это значит по её следам придти прямо к источнику того самого высокочастотного излучения. И наоборот. Я думаю, что эта наша загадочная личность для старейшины имеет особое значение, но будем считать, что об этом я вам не говорила.       Я подавила вздох. Ладно, будем так считать, чего уж. Как будто кто-то этого не знает. Значит, мне это известно не хуже, чем Инграм… Было даже интересно, о моём участии в этой афере действительно знали или это была попытка провокации?       — Проктор. Вы же не думаете, что старейшина использует её как приманку?       — Что я думаю, не имеет значения, скриптор. Миссия очень важна. Важнее личных предпочтений, включая старейшину. Именно поэтому напоминаю вам ещё раз: не делайте глупостей, — она отвернулась, как бы демонстрируя, что разговор окончен. — Плохие последствия на этот раз коснутся не только вас — подумайте об этом, когда решите действовать в обход Мэксона.       — Я поняла, проктор. Спасибо… за предупреждение, — я вдохнула и выпалила прежде, чем передумала задавать этот вопрос: — Проктор, почему Мэксон поручил это задание именно мне? — Инграм посмотрела на меня, пронзительно, серьёзно. Это и был именно тот вопрос, который я так и не осмелилась задать Мэксону. — Старейшина не доверяет мне? — сказала я, непроизвольно понизив голос, как будто он мог меня слышать.       — Безосновательно? — спросила Инграм, буквально прожигая меня взглядом. Никогда не думала, что она могла бы так.       — Я… не… — смешалась я, запнулась.       — Вы владеете информацией, скриптор, — она не обратила внимания на мой невнятный лепет и продолжила. — Откуда вы её взяли — для него пока неважно.       «Меня пока не интересует источник. Меня интересуют результаты» — сказал он в допросной.       — Пока неважно, скриптор, — повторила Инграм, подняв руку и указывая на меня пальцем, словно предостерегала от некой опасности.       «Невзирая на личные предпочтения».       Позже, шагая по направлению к лаборатории, я слушала свои шаги, слушала свои мысли — они больше не смешивались и не затаптывали друг друга.       Наверное, я должна была думать о задании, но почему-то думала о Норе. О Мэксоне. О том, что могло их связывать. Мне было жаль Нору. Чем бы она ни руководствовалась, когда шла поперёк всем решениям и распоряжениям старейшины, она делала это не от скуки. Ей же тоже хотелось счастья. Только она не знала, какого именно, и металась, подвергая опасности и себя, и тех, кто был ей дорог. Я не оправдывала её — я её понимала. Мне было её жаль.       И почему-то больше, чем Нору, мне было жаль Мэксона. Он ведь не мог себе позволить даже такой малости — запутаться и заметаться.