— Что, задушишь и даже не вспомнишь?

      Казалось, ничего особенного, чего раньше не случалось в работе Романофф — сосредоточенный взгляд в экран монитора, на котором мелькают кадры допроса. Сжатая поза, обхват руками самой себя. Ей неуютно. Некомфортно. Тесно. Наташа видела краем глаз, как кто-то смотрел на Джеймса с презрением, не веря тому, что сейчас он в норме и не выберется из этой камеры в ближайшую секунду; кто-то шептался о том, что ради него, Стив Роджерс готов свернуть горы и убить любого, кто снова упрячет его друга. Но никто не чувствовал то, что чувствовала она — затаившийся страх, смятение и некую боль. Если не сбежала бы от лап Дрейкова, не покинула бы "Красную комнату" - эпицентром обсуждений стала бы она. Презираемая всеми, с клеймом "убийцы" за пазухой, с мерзко мигающей красной лампочкой видеонаблюдения в камере. По ту сторону монитора экрана.       Наталья Романофф — девушка бойкая, стойкая, бесстрашная. Для окружающих, правда. Несмотря на мастерство своего дела, она, прежде всего, девушка. Существо с ранимой душой, сердцем и чувствами. Вот только всё это она давно запихнула куда подальше. Работе ничего не должно мешать. Ничего. Абсолютно. Даже Джеймс Барнс, который свёл с ума русскую шпионку. Казалось бы, лёгкая симпатия, которая когда-то была к Брюсу Беннеру. Тогда она тоже думала, что вот она — любовь, которую ждала на протяжении своей жизни. Та самая любовь которая вызволит её заплутавшую в убийствах и миссиях душу. Изворотливую. Потухшую. Отчаянную. В итоге он стал не больше чем успокоительным. Как ромашковый чай при простуде. Как горячий компресс при болях. Её нужен был тот, который понимал бы её. Тот, которого боятся. Тот, который предпочитает скрываться. Тот, который словно не от мира сего. Не всем дано было понять её отчаяние, тяготения которые она прятала и прячет до сих пор. От Брюса остались лишь блеклые воспоминания, которые заслоняет Барнс. Джеймс. Баки.       В одну из последних встреч, там, на мосту, он успел произвести впечатление на неё. Уловила невидимую нить. Поймала звуковую волну. Услышала с другого конца мольбу. Больная симпатия? Это лучшее определение. В стиле Наташи. Симпатизирует человек, который пытается тебя убить. Ах, да, и который лет 5 назад полоснул пулей по торсу, оставив глубокие шрамы. Прощай, бикини.       И вот сейчас, Романофф делает привычный паучий захват на Барнсе. Девушка легко и быстро садится тому на плечи, цепляясь крепче ногами за него. Зимний Солдат раскачивается из стороны в сторону, медленно подходя к деревянному столу, хватает мёртвой хваткой за талию шпионки, перекидывает через себя и грубо валит на твёрдую поверхность. Ноги Наташи остаются на плечах солдата, а руки отчаянно цепляются за его бионическую руку, которая крепко и решительно держится за горло Романофф. Ей катастрофически мало воздуха. Она видит перед собой его. Видит его взгляд полный решимости устранить проблему. Видит, как в серо-голубых глазах отражается ровным счётом ни-че-го. Ни сожаления, ни сострадания, ничего. «ГИДРА» настолько хорошо поработала над сознанием Барнса, что даже жалкий и отчаянный взгляд жертвы не останавливает его. Её взгляд. Наташи. Нат. Ему всё равно. Он —машина, что призвана служить «ГИДРЕ». Он — солдат, у которого практически не осталось воспоминаний о своей жизни. Он — фактически пустышка, которым может управлять каждый.       Романофф медленно хлопает ресницами, ослабевает хватку, делает пару тяжёлых вдохов и спрашивает: — Что, задушишь и даже не вспомнишь?       Никто не знал слов или предложения, которые могли пробудить разум Баки. Но Наташа готова поклясться, что в этот момент, Барнс словно туманным и мутным взглядом смотрел на неё. Словно появлялись отголоски здравого разума. Перед глазами вихрем стекали воспоминания одни за другими: вот он на миссии и мажет пулей ей по полости живота; вот он стоит на мосту и видит внизу её, убегающую стремительно в укрытие; вот он подмечает на периферии отдалённого сознания насколько у неё красивый цвет глаз, насколько хорошо отточены её удары и захваты, насколько ловко она блокирует его выпады, хоть ей и больно, но держится стойко. Где-то слишком глубоко внутри он понимал, насколько они похожи. Он знал о программе "Чёрных вдов", разумеется. И о том, как вербовали, ломали, истязали будущих вдов. За столько лет увидеть настолько похожего на тебя - почти что эйфория от осознания - ты не одинок. Она понимает. Она видит. Она чувствует под рёбрами эту боль, когда сам себе не принадлежишь. Ему вдруг светло. Ему вдруг легче. Ему будто тянут руку помощи. И он будто ментально подаёт её.       Его губы будто на выдохе прошептали «Наташа…», после чего он резко отстранил свою бионическую руку от её горла. Девушка начала откашливаться, переворачивая медленно корпус на бок, а другой рукой хватаясь за пострадавшее место. Что же она чувствует сейчас? Отвращение? Нет. Боль? Раз что ту, которую видела в его глазах на доли секунды. Разочарование? Им управляют, не его вина. Хотя, так можно говорить про многие вещи. Именно это ей сказал как-то Старк.        Она медленно съехала со стола. Баки с минуты смотрел на неё, сверху вниз, пока не услышал как бежит Сэм, что-то крича. Последний раз вскинул взгляд на рыжеволосую. Губы невесомо шепчут "прости..." Сердце делает кульбит. В грудной клетки слишком тесно двоим: Джеймсу и Зимнему Солдату. Щемит внутренности, это Джеймс. Ноги несутся вперёд, это Солдат. Барнс ринулся с места, преодолевая препятствия из поломанной мебели и остатков от стены.       Наташа уверена - он, Джеймс, Баки, ухватился за эту ниточку и потянул её на себя, отдаляя Зимнего Солдата в глубины настолько, насколько это возможно.