True love

– Ильхун, а кого ты позовешь танцевать сегодня на дискотеке? – А тебе можно доверять? – Конечно, – Чансоб поправляет очки на переносице и наклоняется к другу. – Нашу вожатую, Джину, – доверительно сообщает Ильхун, понизив голос почти до шепота. – Да ты что! Она же такая взрослая! – Ли таращит глаза так, что кажется, будто они сейчас выдавят стекла очков. – Ну и что? – Чон выпятил губу. – Я тоже не малыш, уже поступил в среднюю школу. – А она в колледже учится, – Чансоб качает головой, выражая свое неодобрение. – Ты ничего не понимаешь в любви, мой друг. Возраст тут совсем не важен, – Ильхун сочувственно хлопает мальчишку по плечу и подскакивает на ноги, завидев вдалеке вожатую. Сегодня вечером на прощальной дискотеке он обязательно пригласит нуну на танец и даже поцелует. Ему, в конце концов, уже двенадцать лет, и пришло время подарить кому-то первый поцелуй. А она подходит больше, чем все девочки в лагере вместе взятые. Но сейчас надо делать ноги, пока его не поймали и не надрали уши за то, что он разукрасил лицо Сохен на тихом часу маркерами. Подмигнув Чансобу, Ильхун скрылся за ближайшими кустами, направляясь к зданию столовой, чтобы переждать там. *** Двери автобуса открываются, и лицо обдает теплым ветерком. Ильхун с облегчением вдыхает свежий воздух и спешит влиться в поток студентов, направляющихся во двор университета. Как назло именно сегодня сестра решила отомстить ему за недавнюю выходку, и утром парень нашел свой велосипед с пробитым колесом. Времени на починку не было, так что пришлось ехать на автобусе. И все бы ничего, коли бы не первый день учебы и толпы школьников и студентов, стремящихся любой ценой приехать вовремя. Ильхун пробивается через собравшихся перед зданием университета, бессовестно пропуская мимо ушей речь ректора. Чего он там не слышал. Все то же самое, что и в два предыдущих года. Пожелания прилежности в учебе и старательности, а также советы вести себя хорошо и не хулиганить. Скукота. Лысоватый невысокий мужчина произнес последние слова с длинной бумажки, и толпа, выдохнув с облегчением, резко хлынула в здание, увлекая за собой растерявшегося Ильхуна. Кое-как выбравшись из потока людей, Чон пережидает, пока основная масса рассосется, и только после этого двигается к нужной аудитории. Зацепившись за дверную ручку, парень чертыхается, снимает карман пиджака с двери и, наконец, падает на скамью рядом с Чансобом и остальными, обмениваясь рукопожатиями. – А мы уже думали, ты сегодня не появишься, – Хеншик поднимает глаза от изучаемого им листка с расписанием. – Ты же знаешь, у меня сестра приехала. В ближайший месяц придется потерпеть, – Ильхун закатывает глаза и вытягивает ноги под столом, доставая до подошв обуви впереди сидящих. – Да ладно? Ни одного пропуска? Ты продержишься? – Минхек вопросительно выгибает бровь, не веря своим ушам. – Проще подкупить святую инквизицию, чем Минджу. Так что побуду ботаном. Какой никакой, а тоже жизненный опыт. – Не бывает людей, с которыми нельзя договориться, – Чансоб поправил очки на носу. Ильхун собирался ответить что-то про то, что сестра его не человек вовсе, а какой-то чертов гуманоид с другой планеты, которому чуждо все людское, но тут в кабинете появился декан, и все притихли. Минхек уткнулся носом в журнал, лежащий поверх тетради, а Чансоб с Хеншиком проявили внезапную заинтересованность тем, что им вещали с кафедры, так что Ильхун тоже решил послушать ради разнообразия. Может быть, удастся найти себе лазейки в правилах, чтобы продержаться еще год и не вылететь из университета, как пробка из бутылки. Не то чтобы Ильхун был непроходимо туп для учебы. Вовсе нет, он был очень способный мальчик. Одно мешало – всеобъемлющая, катастрофическая лень. А еще тысяча и один вариант, как весело провести время вне стен учебного заведения. Не будь Хеншик старостой их группы, Ильхун бы уже давно подметал улицы где-нибудь рядом с памятниками архитектуры и завистливо косился на туристов. – А теперь позвольте представить вашего нового куратора, преподавателя английского языка, мисс Джейн Чхве. Она приехала к нам из Америки, поэтому будьте вежливыми и дружелюбными, чтобы она не разочаровалась в нашем университете и стране в целом. Последнюю фразу декан произносит, сузив глаза и полушепотом, чтобы всем и каждому было понятно, что подшучивать над куратором не стоит, если не хочешь лишиться головы. После чего дверь снова открывается, и в аудиторию входит высокая стройная молодая женщина. С первого взгляда сложно сказать, сколько ей лет, но, кажется, не больше двадцати пяти. Все студенты мгновенно затихают и во все глаза смотрят на Джейн, смущенно поправившую выбившуюся из пучка на затылке прядь волос и улыбнувшуюся присутствующим. Очень знакомо улыбнувшуюся. Настолько, что у Ильхуна перехватывает дыхание. – Хен, хен, ты тоже это видишь? – Чон тыкает всеми пятью пальцами под ребра Чансоба, но тот никак не реагирует, старательно возвращая на место челюсть. – Обалдеть, какая красотка! – наконец, выдает Ли, снимая с носа очки и протирая их, для верности. – Да я не об этом! – Ильхун щелкает пальцами перед носом друга. – Не узнаешь что ли? Это же нуна Джина! – Кто? – Минхек и Хеншик удивленно поворачиваются к Чону, а лицо Чансоба внезапно озаряет догадка. – Его первая любовь, – хмыкает Ли, и Ильхун заливается краской. Джейн еще раз представляется, что-то говорит, кажется, просит снисходительно относиться в первое время, если она будет совершать ошибки, а Ильхун ни слова не слышит. Потому что кровь прилила к щекам, и в ушах шумит, и сердце бьется так, словно выпрыгнет из груди с минуты на минуту. А глаз отвести он просто не в силах. Чон всегда очень скептически относился ко всем этим россказням о любви и вообще считал, что не существует такого явления в принципе. Потому как прекрасные воспоминания о том, как двенадцатилетним мальчишкой он поцеловал вожатую на дискотеке, были засунуты в самый дальний угол памяти и прикрыты пыльной тряпкой. А после этого уже в старшей школе и колледже он встречался с кучей девчонок и к первому курсу решил, что отношения – это не для него. Так в университете он обзавелся статусом завидного бойфренда, которого никто не мог заполучить. И, надо сказать, с друзьями ему тоже повезло. У Хеншика была такая богическая улыбка, что дамы штабелями ложились к его ногам, да и сам Ильхун, наверное, если бы предложили, не смог бы устоять. Но Им был свято предан учебе и считал любое время, потраченное без пользы для самообразования, совершенно бесполезным и ненужным. Минхек, один из самых перспективных спортсменов университета (только поэтому, наверное, до сих пор не вылетевший из него), словно сошел с обложки «Плэйбоя», но был слишком ветреным и непостоянным, чтобы встречаться с кем-то дольше месяца. Поэтому статус завидного кавалера был при нем, даже когда он вроде бы находился в отношениях. Ну а Чансоб просто был Чансобом. Молодым, придурочным и, как говорится, «с пулей в голове». Он был лучшим другом Ильхуна с самого детства, и вроде бы у него тоже периодически появлялись девушки, но Чон ни одной еще воочию не видел. Из чего сделал вывод, что друг бессовестно брешет. – Прекрати так пялиться, – Минхек тыкает в бок Ильхуна карандашом. – Пацаны, это судьба, – глаза Чона загораются нехорошим блеском, и Чансоб тихо ойкает. – И что ты собираешься делать? – не поднимая глаз от графика дополнительных занятий, интересуется Хеншик. – Прямо сейчас я хочу знать, помнит ли она меня. Чансоб хочет съязвить на тему того, что такого мелкого паршивца тяжело забыть, но не успевает. Ильхун уже подскакивает со своего места, хватает полупустой рюкзак и выбегает в коридор следом за куратором и несколькими студентами, спешившими покинуть аудиторию. Первым щелкает в голове Минхека, и он подрывается, чтобы догнать друга и успеть помешать ему совершить задуманное, что бы он там ни затеял. Следом за ним бежит Чансоб с Хеншиком под мышкой, который недовольно бурчит и пытается на бегу что-то отметить в расписании. В вестибюле, у выхода из здания, трое друзей и замирают, раскрыв рты и глядя на разворачивающуюся перед ними сцену. – Нуна! – Ильхун орет на все помещение, распугивая первокурсников, подбегает к оторопевшей девушке и, недолго думая, сжимает ее в крепких объятиях. Чансоб ждет звона пощечины, Минхек – глухого стука от удара сумкой, Хеншик – просто воплей. Джейн, между тем, пару секунд стоит молча, после чего негромко кашляет и строгим голосом произносит с легким акцентом: – Молодой человек, что Вы себе позволяете? Ильхун слишком счастлив, чтобы адекватно мыслить. Он итак редко мог похвастаться здравыми решениями, а тут и вовсе крышу снесло. От того, что вот оно как, елки-палки, бывает в жизни. – Я повторю еще раз. Что это за фамильярности? Я вижу Вас впервые в жизни. Не припомню, чтобы в Корее было принято вести себя с преподавателями так непристойно, – Джейн говорит сдержанно, и слова льются на голову Чона, словно струи ледяной воды, приводя в чувство, и заставляя, наконец, отлепиться от девушки и сделать шаг назад. – Ты совсем меня не помнишь? – Ильхун то ли разочарован, то ли обижен. Не понятно, чего больше. Ведь он-то узнал бы ее из тысячи. Девушка недоуменно вглядывается в лицо парня и, видимо, изо всех сил пытается понять, о чем идет речь. Хеншик спохватывается и начинает разгонять всех нежелательных свидетелей, а Минхек между делом уже умудряется склеить какую-то первокурсницу, так что на помощь Чону приходит Чансоб. Подскочив к другу, он делает удивленное лицо и широко улыбается. – Ой, ну надо же! А я-то думал, что обознался! Вы же Чхве Джина, да? Вы нас не помните? Две тысячи шестой год, международный лагерь. Вы были нашей вожатой. Третий отряд, Ли Чансоб и Чон Ильхун. В глазах Ильхуна – надежда на светлое будущее, а в голове чуть ли не играет свадебный марш, звенят колокола, и пухлощекие младенцы в трусах разбрасывают конфетти в форме сердечек. Чансоб думает о том, как побыстрее унести отсюда ноги, и что дома ждут булочки с корицей по случаю начала учебного года. А Джейн внезапно ахает, прикладывает ладонь ко рту и узнает. – Точно, Чон Ильхун, двадцать восемь дней проблем, ругани и наказаний, – девушка хмыкает, а с лица Ильхуна медленно сползает довольная улыбка. – Как же такое забудешь. Я уж надеялась, что не увижу тебя больше никогда. Каким же ветром занесло в этот университет? И кстати, это тебе за последний день, паршивец. Все эти годы жалела, что не успела это сделать. Тут Джина совершенно внезапно влепляет Ильхуну такую затрещину, что у Хеншика с Минхеком челюсти отправляются на свидание с полом, а Чансоб еле справляется с рвущимся наружу диким хохотом. И Чон окончательно понимает, что попал во всех смыслах.