В плену у обещаний

Тишина стучит по вискам, а полумрак комнаты медленно заползает в рот, проваливаясь по носоглотке в трахею, наполняя собой легкие, словно нефть. Ее пустой взгляд уперся в стену, боясь соскользнуть с точки на ней на чуть подрагивающую руку, по которой мурашки бегают как сумасшедшие, внезапно успокаиваясь и так же внезапно поднимаясь вновь. Ровное и тихое, но до сострадания робкое дыхание резко замирает на вдохе от прикосновения к нежному и чувствительному эпителию грубоватых пальцев, проникших под подолом белой полупрозрачной блузки к животу, отчего он втягивается, обнажая очертания хрупких рёбер, а все тело вместе с небольшой грудью подтягивается вверх, невольно застыв на носках чуть приподнятых ступень. Она затылком чувствует, как он ухмыляется там, сзади, кривя один уголок губ, кладя на ее тело полностью ладонь, сквозь немного мозолистую кожу ощущая, как встали дыбом маленькие мягкие волоски, упираясь в его руку. Сколько бы раз он так не делал, она, кажется, никогда не привыкнет, впадая в состояние восхищенно-запуганной жертвы, и это просто не может его, властного и жесткого, не заводить. Но он не останавливается, не дает ей привыкнуть к такой позе, делая приглушенный шаг вперед, вмуровываясь своей грудью в ее спину, чуть ли не ощущая сквозь два слоя ткани выступающие позвонки, хотя со стороны и кажется наоборот. Она выдыхает, покорно отдавая свое тело на его опору, опускаясь на полную ступню и расслабляясь, почти не замечая, как вторая, такая же большая, ладонь опускается на ее бедро, в то время как пальцы под блузкой застучали по плоти, неторопливо и искусительно поднимаясь вверх, касаясь большим пальцем груди, отдаваясь глухим стуком от грудины, пока рука, наконец, не накрывает одно из полушарий женского достоинства, надавливая на него, царапая аккуратно выстриженным ногтем подножие, плавно сгибая палец, пока ноготь не натыкается на ореол соска, позволяя подушечке пальца нежно обвести по нему сам сосок, отчего хозяин действий облизывает губы, в глубине души взрываясь восхищением от ее и ее тела. Каждое его прикосновение заставляет ее вздрагивать, ибо делает из нервных импульсов настоящий салют эмоций, что, вылетев из одной точки, рассыпается тысячами осколками наслаждения по всему телу. Легкие не выдерживают биения сердца, которое теснит их все сильнее и сильнее, и выпускают из гортани тихий стон, разлившийся по комнате. Но предупреждающий рык откуда-то сверху, и в то же время под самым ухом, заставляет воздух не контактировать со связками, выказывая свое возбуждение сбивчивым неровным дыханием. Удовлетворенный тем, что она давно уже научилась распознавать его знаки, он, даже с толикой нежности, прикусывает мочку ее уха, зарываясь носом в волосы, а после, еще грубее вдавив ее в свою грудь рукой, что поясом обтянула ее прелести, впивается жадным поцелуем в шею. Мазохистка внутри неё кричит, желая большей власти, большей силы над собой, но она прекрасно знает, что договоренности и приоритеты для него важнее чувств, что рассудок его сильнее его желаний, и потому продолжает молчать, просто отдавая себя в его руки. Но еще лучше это знает он сам, глазами зверя сейчас смотрящий на ее хрупкие плечи, подавляя в себе охоту ухватиться за них зубами и оттого еще больше обезумевая. Но инстинкты на мгновение берут верх, отчего рука, покоившаяся на ее бедре, мертвым хватом вцепляется в кость и резким рывком, не терпящим возражений, тянет на себя, однако стоило клыкам коснуться нежной девичьей кожи, как глаза его снова проясняются, и, не отрываясь от плеча, но и не причиняя боль, он произносит своим тихим бархатным голосом, сквозь который прорывается рык: -Говори. -Ч-что? — робко, включая дурочку, переспрашивает она, прекрасно зная, что от нее хотят и оттого сжимаясь в клубочек в его руках, пытаясь тем самым потушить пожар противоречий и недовольства внутри себя. -Что я тебе обещал, — повелительно приказывает он, видя ее нерешительность. -До свадьбы, — она вздрагивает, но продолжает, — нельзя. -Почему же? — очередной вопрос, бьющий ей в самые виски, а он даже бровью не ведёт. -Потому что это важно для меня. И снова тишина, полезшая в глотку вслед за полумраком, а они так и не сдвинулись. Она, делая усилие над собой, сглатывает и робко раскрывает губы, наконец, решившись кинуться ему на шею, просить, умолять, извиняться, лишь бы он забыл про свое обещание, подумал, что она пошутила, что вовсе ей это и не нужно, но ладонь выскальзывает из-под блузки раньше, в то время как другая рука так же резко, как схватила, отпускает ее бедро, отчего она чуть не падает на холодной пол, позволяя ему раствориться в тени.