Похороны
Жара сменилась ливнями и холодом. С самой ночи лил сильный дождь: тяжелые капли с грохотом ударялись об окна. Ветер завывал в трубах и издавал протяжный, нагнетающий звук. Серые облака нависли над Кастакаром и сквозь них не проходил ни один лучик солнца. Воздух был настолько влажным, что его было противно даже вдыхать. Погода в Хардвуде меняется, как настроение у беременной женщины. Теперь и следа не осталось от палящего солнца и безветрия. Утром должны были быть похороны Мэри. Погода за окном соответствовала ситуации. Роза проснулась очень рано. Её снова мучили страшные сны и она не могла нормально спать. Девушке было некомфортно в собственной голове, в собственном теле. Ей не хотелось думать о всех этих ужасных вещах, но они уже плотно поселились, захватили её мозг. Спать было действительно страшно. Розалине иногда казалось, что она не сможет проснуться и ей придется вечность находится в этом кошмаре. Особенно после вчерашнего, сны были с участием сырого подвала и вещей, которые Роза там увидела. Роза потерла глаза и перевернулась на правый бок. Она начала смотреть, на холодные капли дождя, скатывающиеся по стеклу. Ей всегда нравилось наблюдать за этим. Роза видела в дожде только красоту, когда другие искали укрытия, стоило ему только начаться. Ещё вчера Розалина была переполнена эмоциями от новых ощущений. Путешествие через портал никак не выходило из её головы. Она до сих пор не верила, что могло произойти что-то подобное. Это же настоящая магия, с которой Роза впервые столкнулась. Об этом подвале, об этих книгах, колбе с жидкостью, Роза думала весь день и засыпала только с мыслями об этом. Но сейчас девушка была опустошена. Она осознавала, что через пару часов, ей придется надеть черное и выйти вместе с Габриэль в зал, куда внесут гроб с Мэри. Кроме, как об этом, блондинка больше ни о чем не могла думать. Ни о портале, ни о ведьмах, ни о чем… Роза думала, что уже никогда не испытает это чувство, которое ей пришлось испытать после смерти брата и матери, но она ошиблась. Розалине, как никогда сейчас хотелось взять бумагу, перо и написать на ней все свои мысли, а потом поджечь. Раньше, она всегда так делала, когда ей было больно или просто надо было избавиться от негативных эмоций. Люди пишут о своих чувствах и беспокойствах, а потом, как будто сжигают эти ощущения вместе с пергаментом. Розалине помогало. Хотя, может она сама себе внушала, что это действительно работает. Так или иначе, эта мысль не выходила из головы. Даккарнесс повернулась к Габриэль. Та ещё крепко спала. На удивление даже не ворочалась. Розалина аккуратно откинула одеяло и тихо встала с кровати. Она надела совершенно простецкий наряд: бирюзовое сарафан и голубые туфли. Этих вещей просто не надо было долго искать. Они лежали первыми на полке и их легко достать. Розалина сделала на голове небрежный хвостик, что бы длинные кудри не свисали на листом. Девушка поспешно схватила со столика перо, чернильницу и бумага, а затем удалилась из комнаты. Роза не стала до конца закрывать дверь, что бы не создавать шума. Даккарнес поправила сарафан. Сейчас Розе было всё равно на свой внешний вид, да и всем остальным наверное тоже. Все были до сих пор в панике и в трауре, какое тут уж дело кому, как оделась наследница Кастакара. Розалина тихо прошла к каменному подоконнику в коридоре и запрыгнула на него. Девушка взглянула в окно — дождь всё так же лился, как из ведра. Розу это вдохновляло, хоть и омрачало. Она взяла листок и положила на подоконник, рядом с собой. Наклонившись, блондинка взяла мягкое, белое перо в руку и обмакнула его в чернильницу, которая была уже практическая пустая. Роза не долго думала над тем, что ей писать. Едва она успела пером коснуться бумаги, девушку остановил голос за спиной. — Что малякаешь? — К Розалине приближалась высокая, худощавая девушка с длинными рыжими волосами, заплетенными в косу. Её скулы казались такими острыми, как будто о них можно порезаться. Взгляд, лицо...Всё напоминало хитрую лисицу. На девушке было оранжевое платье с желтыми полосками. Эта девица любила яркие цвета и никогда не позволяла себе надеть что-то темное. Роза не опуская пера обернулась. Она увидела Викторию, дочь Изабель. В последнее время, блондинка вообще не вспоминала про своих сестер и уж тем более про Изабель, поэтому очень удивилась увидев Викк. — Я… кхм. Просто хотела стих пописать. Так, ерунда, — Роза растерялась, но ответила весьма доброжелательным, добрым голосом. — А я вот решила по замку прогуляться. Дождь на улице — весьма интересная обстановка, — Произнесла Викк размахивая полами своего платья. — Да, интересная. Почему ты в такую рань встала? — вежливо поинтересовалась Роза. — Не знаю. Потому что небо голубое, трава зеленая, потому что люди умирают, потому что мир таков. — Смеясь заговорила Виктория. Её белоснежные, ровные зубы выглядели неестественно, но вполне красиво. Блондинка привыкла, что Виктория ведет себя странно. У Викк с детства были какие-то психические отклонения. Она не росла обычным ребенком, всегда выделялась из общества. Девушка всегда говорила загадками, и некоторым даже казалось, что Виктория вовсе не сумасшедшая, а просто видит то, что не видят другие. Просто говорит всё это тайнами, словами, непонятными другим людям. Вот было в этой девице что-то загадочное, интересное. Но суть в том, что она жуткая истеричка, бывает злорадствует, говорит очень обидные вещи. На неё часто находят припадки. В городе она практически никому не нравилась. Бывали те, кто интересовался ею, пытался, что-то разглядеть в ней, но Викки либо не понимала этого, либо безжалостно их отталкивала. Виктория имела привычку говорить людям обидные вещи прямо в лицо. Не умеет держать язык за за зубами, и это всех раздражало. Но вот Изабель почему-то всегда любила её больше, чем Ришу, свою вторую дочь, которая вела себя адекватно. Все удивлялись этом. Изабель была женщиной строгой, холоднокровной, логичной и расчетливой, любящий порядок, закономерность во всех делах, а Викк не умела заниматься важным — делами замка, она не могла сохранять спокойствие и часто создавала лишь проблемы, но мать заботилась о ней, пыталась сдерживать её припадки и всегда успокаивала. Но вот сама Виктория всегда спорила с матерью, отталкивала её, не желала её больше видеть. Она не стеснялась такое говорить ей, но Изабель, к удивлению Розалины, да и многих людей, не обижалась на неё за это, а лишь гладила по головке. Видимо даже такие привередливые и строгие люди, как Изабель, могут быть с кем-то ласковыми и любящими. — Логичное объяснение, — угрюмо ответила Роза. — А вот почему ты не спишь? Где твоя подруженька, та, что сироткой осталась? Ты её оставила одну? А если её прикончат, как и её матушку? Розу задели её словно, хоть она и привыкла к подобному ехидному тону и к таким грубым, прямым заявлениям со стороны Виктории, всё равно на душе становилось не очень приятно. — Викки, я конечно всё понимаю, но не стоит выделять то, что Габриэль теперь сирота. Это не очень приятно, знаешь ли, - Роза попыталась достаточно тихим и уважительным тоном это проговорить. Она не хотела сейчас кричать или обижаться на свою, так называемую, сестру. — Но я ведь просто констатировала факт! Ты не любишь факты или констатацию? - нахмурилась Виктория и с особой быстротой произнесла эти слова. "Господи, как с ней сложно бывает", - тяжело вздохнула Роза. — Я люблю и факты и конечно же констатацию, просто не надо делать акцент на том, что Габби потеряла мать. Это серьезные вещи, - устало проговорила Роза. Она все равно не знала, что еще можно ответить. Виктории ничего нельзя доказать и переубедить уж точно. — Мне что-то не сильно верится, что ты действительно любишь факты. Ты часто любишь отрицать очевидные вещи, - Викки говорила так, словно пыталась намекнуть Розе на её глупость. Хотя, она так разговаривала со всеми. Уже привычно. "Она издевается?" - Розалина закатила глаза. — Но что я отрицала? - воскликнула девушка, которая уже просто не выдерживала. — Я назвала Габриэль сироткой, а ты начала возмущаться, что-то тебе не понравилось. Честно, я не понимаю, что могло тебя задеть. Эта девочка теперь растет без матери, и она знает об этом, и ты знаешь. Так в чем проблема? Нужно же смириться с этим, - Виктория не переставала выдвигать безумные аргументы. Ей было легко говорить о таких вещах. И это приводило Розу в шок. — Так, давай просто закончим этот диалог, - мирно предложила Роза. У неё не было сил спорить. Викки просто такой человек. Она ненормальная в каком-то плане, и поэтому, ссориться с ней бесполезно. Такие вещи, как смерть, были для рыжей, как обычное дело. — Может прогуляемся до сада? — приподняв одну бровь, предложила рыжеволосая. Она сделала вид, словно ничего до этого не было. — Не думаю, что хорошая идея. Извини, — Роза пыталась быть вежливой. Розалина любила дождь, но совсем не хотела сейчас идти в сад и промокнуть до ниточки. Ей было комфортней в замке. У неё сейчас было другое занятие. Да и тем более после таких слов, ей не очень хотелось идти куда-то с Викторией. — Да? Ладно. Увидимся на торжественной церемонии, у гроба, — улыбнулась Виктория, демонстрируя ряд своих белых, ну просто блестящих зубов и удалилась к главным дверям. «Торжественной? Что? Похороны уже стали торжественной церемонией?» — Роза рассердилась на последнюю фразу Викк, но промолчала. Она любила Викторию, но иногда она её бесила такими фразами, своим поведением и хладнокровием. Хотя в глубине души, в такие моменты, она всё равно знала, что бедная девушка не виновата в своем психическом состояние. Просто Розалина не могла находится долгое время в обществе Викк. Ей становилось не по себе. .***
На улице все так же лил дождь и завывал ветер. Утро было уже в полном разгаре, а за окном все равно было темно из-за туч. Возникало чувство, словно эта мрачность нависла над Хардвудом навсегда. Просвета и не видно было. Розалина так и не смогла ничего написать. Казалось, что у нее так много мыслей и ощущений, которые так и просились на пергамент, но в итоге, Роза не смогла собрать все это воедино и с досадой вернулась в свои покои. Роза разбудила Габриэль и они стали готовиться к похоронам. Габби рассказала Розе про свой сон, где она была с мамой, они бегали по полю, согретые в лучах солца. В ответ на это, по щекам Розы потекли лишь слезы. А Габриэль пыталась сдерживаться, хотя было видно, что ей это трудно дается. Роза подала девочке свое черное платье, в котором она хоронила свою мать… Габби оно было в самую пору. Служанка подобрала Розе тоже черное длинное платье, с белыми кружевами. На голове она заплела Розе любимую косу и обвязала черной лентой. Выйдя из покоев, девочки сразу пошли в зал. Они не разговаривали всё это время. Каждый думал о своем, но они держались за руки, как и всегда. Так Габриэль было спокойней, она чувствовала, что ни смотря ни на что, рядом с ней есть её любимая подруга, которая теперь будет заменять ей и мать...По крайней мере она так думала. А Вот Розалина была опустошена. Она не могла ни о чем рассуждать и думать. Ей казалось, что она погружена в какое-то безумие, в туман. Сознание отчаянно блуждало, искало выход, но оно не понимала, что выхода нет. Огромные двери в главном зале были приоткрыты, каждый мог зайти. Из узенькой щелочки доносились звуки дождя, шелест деревьев, которые буквально выламывал ветер, и громкие шаги городских, шлёпающих по лужам. Люди не находили обхода: все ступеньки и крыльцо были сплошь залиты водой и грязью. Да в принципе всем было все равно, увязнут ли они в этом месиве или нет. У людей было ужасное состояние. Омраченные, погруженные в свои печальные мысли, они шли, не смотря даже на дорогу. Городские характеризовали эту погоду, как слезы, тоску и великое сострадание самого небо. Когда Роза и Габриэль вошли в зал, там уже было много народу. Собрались практически все городские. Многие из них плакали, ведь знали Мэри не один год. Да и трудно сдержаться в такой обстановке. Когда в зал вошла Габби, все взгляды были направлены лишь на неё. Люди, которые вели беседу, резко затихли. Никто не мог удержать слез, видя дочь погибшей. Тишину прерывали всхлипывания людей. Габриэль не нравились эти взгляды. Она не хотела, что бы её жалели. Ей не нужно внимание. Но Габби была благодарна, что столько людей пришли проститься с её матерью. Тем временем, на своем троне сидел Уолтер, а рядом стояла Изабель, положив руки на плечо мужа. Она поджав губы осматривала городских, придворных и Розу. Её взгляд всегда был таким пронзающим, недобрым. Казалось, что эта женщина смотрит тебе прямо в душу и видит в тебе то, чего ты сам не видишь. Сестры были возле огромного стола. Виктория улыбалась во весь рот, и это еще сильнее омрачило атмосферу. Роза просто не могла выносить этой улыбки. "Неужели она действительно не понимает, куда пришли и на какое мероприятие?" - девушка не прекращала удивляться поведению сестры. Она постаралась просто на неё не смотрит и в тишине дожидаться начала похорон. Ожидание казалось вечным. Минуты шли невыносимо долго. В коридоре послышались шаги. Все поняли, что несут гроб. Роза тяжело вздохнула и сжала руку Габриэль сильнее. В двери начали входить трое мужчин, они были из военных Хардвуда. Они несли большой черный гроб. При виде него, Габриэль зажмурила глаза, она не могла на это смотреть. Девочка отвернулась и прижалась к Розе. Блондинка крепко обняла её и погладила по голове. Ей самой было трудно видеть это. В зале все вздыхали и закрывали лица. Как же это всё ужасно. Мужчины поставили гроб на стол. Из него виднелась Мэри. Её русые, такие же прямые волосы, как у Габби, покрывали белые щеки. Губы были высохшими, бледными, а ногти синими-синими. Шея, руки, ноги были покрыты множеством укусов. Все боялись посмотреть на неё и лишь одна Роза, освободившись из объятий Габриэль первая подошла к гробу. Она не знала, зачем это делает, но уже остановиться не могла. Роза как-будто снова увидела свою мать одиннадцать лет назад. По её глазам скатились слезы и упали на черный гроб. Роза хотела начать речь, она хотела что-то сказать, но все нужные слова будто бы застряли в горле. Розалина громко откашлялась и вдохнула воздух. — Мэри несомненно была частью нашей огромной общины, нашего маленького мира, который мы построили за одиннадцать лет. Мы потеряли дорого человека, мы потеряла нашего друга, члена нашей большой семьи. Мы должны почтить её память, — Роза с трудом произнесла эти слова. Она закрыла глаза и сглотнула. Розалина чувствовала, что еще чуть-чуть и её начнет трястись. Начнётся истерика. Она не могла допустить этого. Роза больше не могла смотреть на гроб. И девушка поспешно перевела взгляд на Габриэль, которая неподвижна стояла спиной к гробу. — Мэри была хорошей матерью и хорошим человеком. Мы должны помнить об этом. И ещё… — Роза не знала, стоит ли говорить это, но слова сами лились из неё. Она уже не в силах остановить этот поток, которому нужно было вырваться наружу, и в итоге Розалина продолжила: — Мы должны помнить, что война с вампирами не окончится. Ни через одиннадцать лет, ни через пятьдесят, ни через сто. Пока люди живут, продолжается борьба. Мы - войны, и мы должны сражаться до последней капли крови. Ни спасет стена,не спасут двери и этот замок. Это лишь временное укрытие,— голос Розы переходил на высокие тона. Это был уже крик боли и отчаяния. Но девушку прервал плачь. Габриэль резко развернулась к залу, к людям, которые теперь видели снова её заплаканное красное лицо. — Нет, Роза, я не хочу это знать и помнить. Я не хочу жить в мире, где какое-то ужасное существо может просто взять и убить мою мать. — По щекам Габби предательски текли слезы. Она сжала кулаки и подбежала к гробу. Девочка залилась слезами ещё сильнее, но в её действиях была уверенность и смелость. Габриэль взяла холодную пухлую руку своей матери и крепко её сжало. — Ты сейчас в мире, где нету вампиров, где нету монстров. Мамочка. Я так хочу к тебе, — Габби не могла остановить свою истерику. Её била дрожь, боль разрывала на части и крики, тяжелые стоны подступали к горлу. Она впилась в ладонь матери и не могла отпустить. Ей казалось, что едва она это сделает, то всё будет окончено. Это будет последний раз, когда она держит её. Габриэль думала, что может с этим жить, что может смириться. Но сейчас, вся её душевная оборона, которую она успела выстроить за ночь, начала с грохотом рушится. Роза подбежала к девочки и пыталась успокоить, оттащить, но она не отпускала руку и продолжала рыдать. Уолтер вскочил на помощь Розе и пытался взять Габби на руки, утешить её, но она не поддавалась. В зале поднялся шум. Все переговаривались, плакали. Все было в явном недоумении от происходящего. Каждому человеку здесь было до боли жалко осиротевшую девочку. Да и у кого она не вызовет жалость? Тут распахнулись двери в зал. Кипишь прервала вбежавшая с криками в женщина лет сорока. Её одежда и волосы были промокшими из-за сильного дождя. Она рухнула на пол и начала бить ладошами по кафелю. — Моих девочек. Моих доченек. — Из-за всхлипываний ей трудно было говорить. Она задыхалась. — Их убили. Кровососы убили! — И женщина заорала на весь зал, что есть силы.