Решающий раунд, мистер Холмс?

— Я думаю, на сегодня это все. Антея поднимается и убирает оставшиеся документы в сейф за репродукцией Моне. Усилием воли подавив настойчивое желание сладко потянуться, она позволяет себе скользнуть взглядом по циферблату настенных часов. Одиннадцатый час… Нет, бывало, конечно, что на работе и ночевать приходилось — даже тогда она не была против. А сейчас так, ерунда, она выдержит и не такой график. — Я больше не нужна вам, сэр? Майкрофт Холмс трет переносицу, затем виски — видимо, даже ему с его хваленой педантичностью четырнадцать часов наедине с помощницей и бумагами в закрытом помещении показались нелегким испытанием. — Нет, вы можете идти. Билл отвезет вас. Антея берет сумочку и оборачивается. Ее дежурное, готовое уже сорваться с губ «Спокойной ночи, сэр», неожиданно обрывает Майкрофт. — Знаете, я, пожалуй, поеду с вами. Все равно ваша квартира по пути. Вы ведь не будете против компании? Странно: на такие вопросы от начальства всегда отвечают положительно — а как же иначе? — но Холмс, по-видимому, действительно ждет ответа. К тому же Антею вдруг наполняет какая-то иррациональная гордость — шеф ведь легко мог бы взять другую машину, а вместо этого собирается ехать вместе с помощницей, обществом которой он за эти четырнадцать часов по всем законам логики должен был более чем пресытиться. — Разумеется. — Отлично, — Майкрофт аккуратно снимает с вешалки дорогой пиджак. — Можем идти. Уже на выезде из подземного гаража Антея начинает ощущать странную неловкость. Поездки в машине с шефом — обычное дело, вот только даже в пути она обычно занята делом: просматривает графики важных встреч, котировки валют, узнает расписания авиарейсов, погоду… да мало ли что она делает? Возникает острое желание вцепиться в коммуникатор и защелкать кнопками. А между тем снаружи уже шумит город. Усталым взглядом Майкрофт глядит в окно и произносит, будто бы обращаясь к самому себе: — Мужская брань и женский стон И плач испуганных детей В моих ушах звучат, как звон Законом созданных цепей. Сейчас Антее хочется протереть глаза и уши. Всегда сдержанный и собранный Майкрофт Холмс… и почему такой странный выбор, кстати? — О, извините, — шеф, кажется, замечает ее только сейчас. — Просто мне иногда кажется, что этот город когда-нибудь убьет меня. — Блейк? Может, тактичнее было бы промолчать или сказать что-нибудь пустое и нейтральное, но Антее действительно интересно — почему именно Блейк? Ей всегда казалось, что таким, как Майкрофт, полагается любить всяких Шекспиров-Чосеров (культурное наследие как-никак!) или же читать какие-нибудь «элитарные» произведения, выпускаемые ограниченными тиражами, недоступные и непонятные для простых смертных. — Блейк, — соглашается Холмс. — Самый мрачный гимн Лондона, который я когда-либо встречал. — Никогда бы не подумала, что вы любите Блейка, — вот сейчас Антее очень хочется дать себе подзатыльник — какое, в конце концов, ее дело? — Никогда бы не подумал, что вы в состоянии его узнать, — в тон ей парирует Майкрофт. На этом бы и закончить этот странный разговор, но Антею наполняют какая-то детская обида и желание доказать, что ее личность не ограничивается ролью «девушки с коммуникатором». — Почему вы так решили? — она запоздало понимает, что тон ее слишком резковат для общения с начальством. Однако Холмс не оскорбляется. Он, видимо, всерьез задумывается над этим вопросом. — Не знаю, — наконец усмехается он. — Только не говорите мне, что в бытность свою студенткой листали под столом томик Байрона на лекциях по международному праву. — Мне бы просто не хотелось, чтобы вы считали меня роботом. У меня тоже есть увлечения, есть чувства. И я очень люблю поэзию. Не всю подряд, разумеется. Не думаю, что очень отстаю в этом плане от вас, сэр. Последняя фраза явно была лишней. Но Майкрофт не выглядит раздраженным и сейчас. Наоборот, по скользнувшей по его лицу улыбке Антея понимает, что проявление эмоций с ее стороны его скорее интригует, чем злит. — Вы считаете? Позволю себе усомниться. Хотя могу сказать в вашу защиту, что уверен: вы — ценитель и слушатель более чем достойный. Вспыхнувшее негодование утихает мгновенно. Именно этим сейчас ей и хочется быть — ценителем и слушателем. Поэтому Антея, будто ступая на тонкий лед и врываясь в частную жизнь, осторожно спрашивает: — А у вас есть любимое стихотворение? Вот сейчас Холмс, пожалуй, удивлен. Даже странно, это ведь вполне естественный вопрос в разговоре на данную тему. Только вот тема эта за все время их совместной работы поднимается впервые, и они оба (о да, даже Майкрофт, она уверена) чувствуют некоторую скованность и неловкость. Но все же Антея понимает, что ни за что не променяла бы эту беседу на дежурный разговор о последних мировых событиях или расписании шефа на завтра. — Ммм… — Майкрофт задумывается. — Скорее, любимые. Да, пожалуй, есть. — А вы не могли бы… — Нет, Антея, это слишком скучно, — Холмс поднимает глаза, взгляд которых становится на удивление цепким и пристальным. — Перечислить? Нет. Но я могу испытать вас — распознаете ли вы авторство и на этот раз? Антее очень хочется ущипнуть себя за руку. Майкрофт Холмс собирается читать стихи?! — Что ж, посмотрим, сэр. Он удобнее откидывается на спинку кресла и начинает читать, негромко, почти шепотом, но все в нем — и слова, и интонация, и голос — так завораживают, что она невольно подается ближе, не отрывая горящего взгляда от его лица. — Мне страшно не вернуться к чудоцветам, твоим глазам живого изваянья. Мне страшно вспоминать перед рассветом, как на щеке цвело твое дыханье. Мне горько, что безлиственным скелетом, засохший ствол, истлею в ожиданье, неутоленным и неотогретым похоронив червивое страданье. И если ты мой клад, заклятый роком, мой тяжкий крест, которого не сдвину, и если я лишь пес, бегущий рядом, — не отбирай добытого по крохам и дай мне замести твою стремнину своим самозабвенным листопадом. Голос Майкрофта затихает. Антея осознает, что у нее сейчас, наверное, совершенно ошарашенный взгляд. Ей знаком этот сонет, о да, но волшебная мелодия стиха в прочтении Холмса играет какими-то новыми гранями, вплетая в музыку рифм неповторимые ноты его интонации и даже его дыхания. Это восхитительно, Боже, это просто восхитительно! — О чем вы думаете? Антея сейчас не в состоянии продумать лестный и вежливый ответ, поэтому выпаливает первое, что приходит в голову: — Я думаю, что давно была бы замужем, если бы поклонники читали мне такие стихи, — о нет, она сказала это вслух! Сейчас хочется себя не то что ущипнуть, а уж скорее побиться головой об стену. Это так похоже на… флирт?! О нет, нет! Антея невольно прикладывает ладони к так не вовремя вспыхнувшим щекам. — То есть… я хотела сказать… эм… вы очень хорошо читаете, сэр. Просто потрясающе. — Спасибо, мне очень приятно, — в голосе Майкрофта нет и следа иронии — видимо, правда приятно. — Так что же насчет автора? — О… — Антея и забыла, что обещала назвать его. — Да. Конечно. Лорка. Его сонеты я тоже очень люблю. Похоже, она медленно, но верно возвращает себе самообладание. По губам Майкрофта вновь скользит легкая улыбка. — Что ж, этот раунд снова за вами, Антея. — Раунд? Я не думала, что у нас состязание. — Хм, нет, конечно нет. Просто есть в этом что-то, — он щелкает пальцами. — В некоторой степени захватывающее, не находите? Антея позволяет себе просительно улыбнуться. — Тогда, может быть, решающий раунд, мистер Холмс? Майкрофт не отвечает. Он просто снова откидывается на сиденье и начинает читать. Стих совсем другой, у него иной размер и принцип построения, но, как и в предыдущем, в нем плещется море тоски и грусти. Антея слушает. — Если смотреть на прошлое — серое, в черепках, — Страшно до боли становится. Ранами на руках, Гранями прошлых мечтаний и прежних снов Прошлое вдруг расцветает под шум шагов. Если мечтать о грядущем — вот белый лист. До крика немого пуст и до ужаса чист. Настолько нетронут, что планов в него не вписать. Что будет — неясно, и думаешь — лучше не знать. Если вернуться обратно, к тому, что есть: Здесь дождь и туманы и осень, как прежде, здесь. Здесь душно и сыро, а в клумбах гниют цветы, Но это неважно, родная, главное — здесь есть ты. Этого стиха Антея не знает. В нем слышится что-то смутно знакомое, как если бы она слушала его во сне или, например, когда была очень маленькой. Сложный, наполненный болью стих, как химера, не хочет даваться в руки. — Я не знаю автора, сэр, — признается она, но тут же, невольно желая стать выше в глазах Майкрофта, добавляет: — Но я могу попытаться угадать. — Что ж, — Холмс смотрит на нее с долей снисхождения, но, большей частью, все же с неподдельным интересом. — Не думал, что вы так азартны. — Это весьма похоже на декаданс, однако интонационно оно более резкое, чем у обычных декадентов. Такой способ организации стихотворения стал популярен достаточно недавно. В нем намеренно отрицается некая напевность, столь любимая ранее. Писал наш с вами современник, я думаю. А… сэр, — Антея сама поражена бредовости своей догадки, но не высказать ее просто выше ее сил. — А вы сами никогда не пробовали писать стихов? Улыбка Майкрофта становится чуть шире. — Мы приехали. Антея даже не заметила, как машина остановилась. Через секунду Билл услужливо распахивает перед ней дверцу. Пора желать шефу спокойной ночи. Вот только Холмс снова ее удивляет. Стоит ей выбраться из машины, как он выходит следом. Антея прикусывает язык, пытаясь проглотить отчаянно рвущуюся наружу банальность типа «Не хотите ли зайти на чашечку кофе, мистер Холмс?» или чего похуже. — Антея… — зовет Майкрофт, и она вопросительно вскидывает на него глаза. Он вдруг наклоняется и легким, едва уловимым поцелуем касается кожи на ее запястье. — Сегодня вы были настоящей. В тексте использованы отрывок стихотворения В. Блейка «Лондон» и безымянный сонет Ф. Г. Лорки из сборника «Сонеты темной любви».