Мои крылья

Кто бы что не говорил, а вороном быть проще. Псы, охотники, свирепая зимняя стужа, но никаких сомнений, что так и должно быть. Было за сотни поколений до тебя и будет после, и незачем горевать, злиться, сомневаться. А человек, эмоции словно тащат его в разные стороны. Я очень скоро ощутил это на себе. И причиной всему — Малефисента. У нее я и учился быть человеком, учился чувствовать. Первыми чувствами, о которых я узнал, были горе и гнев. Она была насквозь пропитана ими, они ощущались словно запах дыма и горелого мяса. Было страшно. «Ты будешь моими крыльями», — сказала она, и я не посмел спорить. Потому что была благодарность. Она согревала меня не хуже пропавших перьев. Никто не спасает птиц от травли, а меня — спасли. Из слухов, обмолвок, я узнал, что случилось с ее настоящими крыльями. Тогда я смог понять, и ее горе стало и моим тоже. Но сила ее гнева потрясла меня. Чувство, сокрушительное как силы природы и черное как легший на Болота вечный сумрак. Это тоже было страшно. А меня разрывало между страхом и восхищением. В своей ярости Малефисента была ужасна ровно настолько, насколько прекрасна. Особенно, когда пришла к королю. Они словно поменялись местами: она была королевой, гордой и гневной, а он умолял ее на коленях. Безуспешно. Мне бы испугаться, но я был заворожен. На моих глазах она могла проклясть его, королевство, хоть целый мир, ничто не поколебало бы моего восхищения. Тогда я еще не мог понять, кому же служу. Той тусклой женщине, что спасла меня, или ослептельно яростной ведьме. Я служил ей так недолго и уже запомнил такой разной. Но это было лишь начало. Изумление — вот что я почувствовал, когда мы начали присматривать за Авророй. Мы вместе узнавали, что это такое — ребенок. Удивительное создание. Пожалуй, самое удивительное из всех, что я видел. А повидать мне довелось немало. Думаю, для Малефисенты эти чувства тоже были чем-то ранее неведомым. Иногда я узнавал в ее лице свои первые страхи и сомнения. И вместе с тем я почему-то знал, что это правильно. Может, потому, что этим открытиям сопутствовали редкие мгновения ее спокойствия. Гнев покинул мою госпожу, а пепельно-серое горе не вернулось. И все благодаря маленькой принцессе. Эта девочка дарила ей то, благодаря чему Малефисента возрождалась, как лес после пожара. Как я мог не быть благодарным за это? Я так долго разделял с Малефисентой ее чувства, что не заметил, как родились мои собственные. Поэтому когда я услышал, что любви не существует, в душе что-то оборвалось. Я так и не понял, когда полюбил, но осознал именно тогда. Ведь любовь приносит боль, верно? «Так говорит твое сердце, но не Авроры». И не мое. Иначе почему оно так болит. Словно тот пес все-таки достал меня. Но что я мог возразить? Я никогда раньше не любил. «Превращай меня в кого хочешь, мне все равно. » Действительно, теперь все равно. Она открыла мне целый новый мир, стала его средоточием и опорой. Даже если бы я смог вырвать ее из своей души, от меня самого ничего бы не осталось. На закате шестнадцатого года боль одновременно пронзила наши сердца. Но нас продолжала тянуть вперед почти безумная надежда. Мне было немного легче, я — верил. «Конечно, Диаваль, куда же я без тебя, Диаваль.» Я даже перед лицом неминуемой гибели ни единого доброго слова не услышу? Хотя даже подумай она отослать меня обратно, я все равно остался бы. Я разделял с ней чувства, разделял жизнь, и был готов разделить смерть. «Вот она, любовь.» Я наконец-то ее увидел. Настоящую. Не приносящую боли. Вернувшую не только жизнь Авроре, но и крылья Малефисенте. Но любила она не меня. И я смирился. Полезное чувство, смирение, я вычитал о нем в книге, и оно стало надежными скрепами для моей разрываемой на части души. Ведь ко всему прочему снова прибавился страх. Крылья больше не были нужны. Я был не нужен. — Диаваль, что с тобой? И вот что я мог ответить? Как описать все, что разрывало мою исстрадавшуюся душу, как волки пойманного оленя? Когда она взяла меня за руки, легче не стало. — Ты плачешь? Разве? Она провела по моей щеке и показала влажную ладонь. — Не прогоняй меня. — Как я могу? Ты мои крылья. — Крылья вернулись, мир вернулся, и… Я никогда не видел у нее такого взгляда. Исчезли все рвущие меня чувства кроме любви. И она влекла меня к Малефисенте. А Малефисента потянулась ко мне. — Ты не понимаешь? Ты крылья моей души.