Чужое небо

Дамы и Господа присяжные. Перед Вами человек, который без ведома и согласия променял одну войну на бесконечное количество других…

- Какое обращение вам предпочтительнее? - Хорошо. Мисс Хартманн, назовите точную дату и место своего рождения? - Кем приходился вам доктор Авраам Эрскин? Между вами существовала родственная связь? - Поясните суду, какое отношение вы имеете к делу Зимнего Солдата? Адвокаты и обвинение устроили перекрестный допрос, конкретными вопросами, всякий раз бьющими точно в цель, по крупицам, искусно вытягивая информацию. Восприятие которой прошло для Стива в режиме безотчетной машинальной обработки голых фактов, которые копились в нем, под давлением эмоций нагнетались, словно энергия в эпицентре неизбежного взрыва. Вопрос-ответ, обнаженная истина, которую так хотелось поставить под сомнение, но отчего-то не получалось. Мысли уже неслись на запредельных скоростях, в них сама собой уже складывалась целостная картина из бесконечного количества ошибок и упущенных возможностей. «Тот ученый… Как его звали? Он ничего тебе про семью не рассказывал?» - Я родилась 13-го августа 1918-го года, в Аугсбурге, в Германии. Доктор Авраам Эрскин, известный в Штатах под псевдонимом Джозеф Рейнштайн, приходился мне родным отцом. В промежуток времени с апреля 1945-го по март 1946-го, а после – в разное время на протяжении семидесяти лет вплоть до 2015-го я являлась куратором программы «Зимний Солдат», а также ее непосредственным основателем. В голове капитана набатом забились ключевые слова. Эрскин. Отец. Куратор. Основатель. Голова ГИДРы во влоти. Такой же суперсолдат, как сам Стив, или, скорее, как Баки, промежутками спящий в искусственных льдах криокамер. - Мисс Хартманн, поясните суду, как так вышло, что Джеймс Барнс, в ноябре 1944-го захваченный ГИДРой – организацией, берущей свое начало в гитлеровской Германии, оказался, в конце концов, в руках у русских? - ГИДРА зародилась в Германии – да, но позже ее идеи получили широкое распространение. Еще во времена Иоганна Шмидта имела место вербовка агентов спецслужб разных стран, в том числе и Советского Союза. К 1945-ому в Советах прочно обосновалась своя ГИДРА, со своей головой и своими способами достижения целей. - Тогда каким же образом Зимний Солдат снова оказался в Штатах? - В конце 1992-го года русские продали его США. - Погодите секунду… Верно ли я вас понял, мисс Хартманн: ГИДРА продала своего же солдата себе же? Не могли бы вы подробнее пояснить суду эту весьма сложную для осмысления махинацию? - Это была не махинация, а юридически законная сделка купли-продажи. Двухполюсный послевоенный мир распространялся даже на ГИДРу, холодная война Штатов и Советов бушевала даже внутри нее. После успешного возобновления проекта по созданию суперсолдат, в котором участвовали пять агентов, объект «Зимний Солдат» утратил свою уникальность, а значит и ценность. В том же 91-ом распался Союз, страна оказалась в глубочайшем кризисе, нужны были деньги. Американцы предложили выгодную сделку, которая, с одной стороны, избавляла русских от едва ли окупаемых затрат по техническому обслуживанию объекта и от ответственности за все его последующие действия, что было крайне выгодно с учетом тотальной смены руководящего аппарата; с другой стороны, предполагала достойную сумму сверху. Как я и говорила ранее, Солдат был продан в 1992-ом году американским руководителям ГИДРы. - То есть, продан как… вещь? - Как оружие. Торговля оружием была распространенным путем притока денег в российскую казну после 91-го. - Вам известно, кто был покупателем со стороны… - заминка, вместо которой должно было прозвучать «с нашей стороны», но никто не собирался даже формально признавать грехи за сроком давности, пусть и совершенно очевидные. – Со стороны США? - В официальных документах ГИДРА, как организация, естественно, не фигурировала. Де-юре инициатором сделки с американской стороны была правительственная организация, известная как ЩИТ, непосредственным покупателем, присутствующим на сделке, – ее руководитель на то время – Александр Пирс. - Как будто нам было мало двоих отмороженных… - вполголоса, но для слуха Стива все равно, что на пределе громкости прокомментировал Тони, а затем, без тени уважения к происходящему, добавил уже в полный голос для всех остальных. - Ваше королевское Высочество, не сочтите за дерзость: где ваши спецы откопали это очередное ископаемое? И зачем? - Мистер Старк, вы находитесь в зале суда, проявите… - А вот ничуть. И я сейчас о том, что, дайте Роджерсу в руки «Барретту», и он с огромным удовольствием прострелит вашему ценному ископаемому ее прелестную змеиную головку прямо на глазах у глубокоуважаемого суда и всех присяжных. Эй, кэп? Я ведь прав? Это ведь она над твоим дружком колдовала. Ооо, да ты, я вижу, даже не был в курсе ее существования… Прямо как я насчет смерти родителей. Хоть в чем-то мы с тобой квиты. В курсе не был никто. Ни суд, ни обвинение. Кроме стороны защиты, тайно ликующей от какого-то своего, никому непонятного успеха, и Т‘Чаллы. «Он ничего тебе про семью не рассказывал?» И Баки. Баки был в курсе. Он знал все с самого начала и еще бог знает сколько до начала. У Стива не осталось сил ни на достойную злость, ни на сполна оправданную обиду. Он даже не мог сносно сообразить, какую выгоду из всего этого собирались извлечь юристы. Какая во всем этом вообще могла существовать выгода? У них и так было несметное количество архивных документов, так или иначе подтверждающих, через что вынужден был пройти Баки в эти бесконечные семьдесят лет. У них был Земо, чтобы доказать факт программирования и отсутствие свободы воли. «Кем приходился вам доктор Авраам Эрскин?» «…приходился мне родным отцом». «Я являлась куратором программы «Зимний Солдат»… ее непосредственным основателем». Стив молил, чтобы все это оказалось одной большой чудовищной ошибкой. Но ровно с тем же успехом семьдесят лет назад американский сержант в немецком плену молил Господа избавить его от ужаса предстоящих пыток. Но Господь не обитал в камерах концлагерей. Как не было его и в залах судебных заседаний. Стив думал, хуже уже не будет. Он тысячу раз ошибся, и расплатой за ошибку грозило стать душевное безумие, от которого, увы, не защищала никакая сыворотка. - Вы утверждаете, мисс Хартманн, что это вы умертвили солдат, до недавнего времени пребывающих в состоянии криогенного стаза на базе ГИДРы в России? - Они представляли угрозу. Поскольку не существовало никакой иной сферы применения их навыков, кроме боевой, их следовало ликвидировать. - И это сделали лично вы? - Да. - Почему же полковник Гельмут Земо утверждал во время печально известных событий в Сибири, и много позже на многочисленных допросах, что это дело его рук? - При всем уважении, я не отвечаю за искренность показаний полковника Земо, также как и за его мотивы лгать следствию. Просчитав его планы и зная о потенциальной опасности их реализации, я прибыла на базу раньше полковника и устранила угрозу прежде, чем она стала бы реальной. - Допустим, очень сильно допустим: ваши цели действительно были благими. Но не кажется ли вам, исходя из ваших же показаний, мисс Хартманн, что ваши действия по отношению к биообъектам в Сибири противоречат вашим намерениям свидетельствовать в защиту подсудимого? Вы подтверждаете, что хладнокровно убили людей, над которыми сами же, и в этом вы тоже признались, ставили опыты. При этом вы ратуете за невиновность и свободу такого же, как те пятеро, тренированного убийцы. - Те пятеро были агентами, по совместительству, профессиональными убийцами русского подразделения ГИДРы задолго до применения к ним сыворотки. К делу прилагаются архивные досье на каждого из них. Путь становления агентом-ликвидатором каждый из них прошел добровольно, каждый осознанно согласился на опыты. От начала до конца все они были в полной мере способны отвечать за свои действия. Конечно, как и у всех военных, у них были приказы, но окончательное решение – спускать курок или нет – они принимали сами. - А подсудимый, стало быть, не имел такого выбора? - Протестую, Ваша честь! Это провокационный вопрос. - Мисс Хартманн, поскольку вы едва ли не единственная располагаете подобного рода информацией, не могли бы вы сообщить суду, насколько код в голове подсудимого поддается взлому? Надеюсь, что я верно употребляю терминологию, кажущуюся более чем странной по отношению к… человеку. - Мне известна теория, такая, какой она была на момент 46-ого года. При непосредственной процедуре программирования я не присутствовала. В дальнейшем меня никогда не привлекали к работе с объектом. Не напрямую. - Даже после возобновления проекта в 91-ом? - Даже тогда. Я работала с другими. - В чем заключалась ваша работа? - Медицинское обслуживание: наблюдение за физическим состоянием в момент введения сыворотки и после, в покое и в состоянии физической нагрузки. Мониторинг изменений, тесты, тренировки… Все зависело от того, какой конечный результат ждали сверху. - Остановимся на тренировках. Насколько нам известно, Солдата тоже привлекали к обучению новобранцев. Вы пересекались? - Нет. Никогда. - Можете предположить, почему? - Из того, что мне известно о процедуре нейролингвистического программирования, которому был подвергнут Баки Барнс… - Вы хотели сказать, подсудимый? - Из того, что мне известно, процедура программирования основывалась на чувственно-эмоциональном аспекте. Теоретически,.. что, впрочем, капитан Роджерс уже не единожды доказывал практически, можно предполагать, что если внешний эмоциональный или чувственный стимул будет достаточно силен, чтобы сравняться со стимулом внутренним, с силой, приложенной когда-то к созданию триггеров, код можно взломать. Вероятно, именно это послужило первопричиной тому, что ГИДРА тщательно отслеживала, чтобы мы никогда и ни при каких обстоятельствах не встречались. Это могло сбить кодировку. - То есть, воспоминание подсудимого о вас, выражаясь вашими же словами, могло стать достаточно эмоционально и чувственно сильным? - Вероятно. Так считали те, кто с нами работал. - Означает ли это, что вы и подсудимый были близки? - Таким образом можно было сбить кодировку Солдата, но не вашу. Почему? - Верно ли я понял, что технология, которую ГИДРА использовала, чтобы контролировать вас, подразумевала полное сохранение воспоминаний? Из медицинских отчетов, приложенных к делу, также следует, что она была более эффективной, а также менее травматичной и более экономически выгодной в обслуживании? - Почему эту же технологию не применяли к Солдату? - Протестую, Ваша честь! Вопросы обвинения не относятся к делу. - Мисс Хартманн, ваши показания наталкивают на неутешительную мысль, что вы виновны гораздо больше, чем стремитесь показать. - Протестую… - При всем уважении, разве сегодня судят меня? Если так, то я готова прямо сейчас поменяться с подсудимым местами. «Вы и подсудимый были близки?» «Да». Когда спросили все, что хотели спросить, когда словесных показаний хватать перестало, потому что все слова, в общем-то, были исчерпаны, часы показывали полшестого вечера. И кто бы знал заранее, что это не конец… - Ты тоже это видишь? – шепотом на грани слышимости поинтересовалась Наташа, но, заметив направленный, казалось бы, в никуда взгляд капитана, поспешила сориентировать. – Капельницы, Стив. Смесь самопальная, такой не существует, я уверена. Машинально, по указке, а вовсе не потому, что это имело значение, он прочел мелкий черный шрифт на белом прямоугольнике наклейки. Промазин. Оланзапин. Трилептал. Вальпроевая кислота, фенобарбитал и еще много чего, ломающего язык простого обывателя. Вполне имеющие право на существование торговые названия. Некоторые из них Стив совершенно точно где-то слышал, хотя и позабыл обстоятельства. Раздельно. Но еще никогда вместе, и упаси боже, чтобы это оказался рецепт именно того ядерного коктейля, который находился в пухлых капельных пакетах. - Сюда бы сейчас Брюса, для более точной оценки, но мне кажется, одного такого пакета за глаза хватит, чтобы каждому, здесь присутствующему, обеспечить качественную эвтаназию. Насчет тебя не уверена, но… - Я должен с ним поговорить, - глухо перебил Стив, опуская все подробности. - Прошло уже больше семи часов, - где-то в боковом зрении капитана агент Картер сверилась с наручными часами. - У присяжных должны головы гудеть, - сама она устало прикрыла лицо рукой. - Попробую выпросить перерыв. Перерыв состоялся, о нем не пришлось даже просить. Технической и медицинской бригадам понадобилось время на подготовку оборудования – суд просьбу удовлетворил. А Стив свою жизненно важную необходимость разговора с Баки – нет. Потому что медики стояли насмерть между Роджерсом и своим пациентом, на ломаном английском пытаясь объяснять, что перед процедурой им видеться нельзя, что капитан плохо повлияет, что мистеру Барнсу сейчас крайне нежелательны эмоции… - Капитан, - на помощь проигрывающим волевой поединок подчиненным подоспел Т’Чалла, и в какой-то момент Стив испугался возникшего у него едва ли не впервые желания выплеснуть накопившиеся эмоции хорошим апперкотом. Для разнообразия, не в тренажерном зале и даже не с грушей в качестве противника. – Уверяю, ваш друг знает, на что идет. - Я верил вам. Я верил, что наследуемая веками честь Пантеры достойна доверия! Т‘Чалла стоически выдержал все нападки, после чего молча передал Стиву послание. Не письмо даже – простой лист белой бумаги, сложенный пополам. «Прости, - имея возможность придерживать лист левой рукой, Баки писал ровно и разборчиво, хотя почерк Стив узнавал с трудом – слишком изменился. - Я знаю, в каком свете ты все это увидел. Знаю, как в один момент для тебя все перевернулось. Должно было перевернуться… Я мудак, Стив, это я знаю тоже, не трудись над определениями, у тебя особо красочные всегда со скрипом выходили. «Не выражайся» и все такое прочее… Я знаю, что не имею никакого права о чем-то тебя просить, но… набраться наглости ведь могу, верно? Пожалуйста, Стиви, - Роджерс больно споткнулся о собственное же имя, подавившись воздухом на вдохе, - пожалуйста, не смотри на это. Прошу тебя, уйди из зала». Задетый за живое и от этого разъяренный до абсолютного предела хваленой выдержки, капитан смял бумагу в плотный комок и уже почти ударил сжатым добела кулаком в ближайшую стену, но в последний момент остановился. Костяшки замерли в дюйме от преграды, из горла вырвался тяжелый выдох, больше напоминающий задавленный всхлип. Уверенным шагом, в упор не замечая ничего и никого на пути, Роджерс вернулся в зал и занял кресло в ближнем ряду. - Занимательный фильмец наметился. Двухмерный и черно-белый, как в старом добром 45-ом? Моя технология, на заметку тем, кто нагло у меня ее спер, позволяет кое-что покруче. 5D и объемную проекцию с эффектом реального присутствия. Вы знали, Ваша честь, господа присяжные? Не свое зажмодили, дилетанты. Стив с удовольствием съездил бы Тони по лицу, с еще большим удовольствием он подставился бы под ответный удар, чтобы объединенными усилиями они разнесли здесь все к чертовой матери, но… он этого не сделал. И не сделает. Он дал себе слово. - Технология проецирует мысли, которые подаются на ее интерфейс, она не отличает настоящие от ложных, проглотит и переварит все, чем ее накормят. Если Барнс нафантазирует розовых пони или белых медведей, гуляющих по Красной площади, то будут нам пони и медведи, и ни грамма освободительной правды, на которую так уповает глубокоуважаемый суд. - В целях чистоты следственного эксперимента и невозможности мистера Барнса выдать ложные воспоминания за истинные, во время процедуры ему будет вводиться комбинация препаратов, подавляющих волю. Это для простоты определения. С более подробным описанием действия медикаментов на его ЦНС вас ознакомит прилагающийся к делу медицинский отчет. - Да… Кажется, там было что-то про лошадиную дозу нейролептиков, но, чтоб вы знали, мне этот отмороженный все еще нужен живым. Пускающий слюни овощ я Роджерсу оставлю, чтоб на пенсии не маялся со скуки… - Мистер Старк, вы нарушаете… Нарушали поголовно все, и всем было плевать. С той лишь разницей, что Старку было плевать на постоянной основе. Стив не поднимал на происходящее глаз до тех пор, пока все не утихло. Совсем и совершенно. В воцарившейся гробовой тишине был слышен только ритмичный писк кардиографов. Баки, надежно фиксированный по рукам и ногам, сидел в кресле. Он был раздет до рубашки, ее правый рукав был закатан выше локтя, обнажая живую руку, к сгибу которой крепился катетер. С ним соединялась прозрачная трубка, идущая к тому самому пакету с содержимым, во стократ худшим, чем «техасский коктейль» для смертельной инъекции. Глаза друга уже были закрыты, и Стив радовался этому не только потому, что не мог в них посмотреть, но еще и потому, что так Баки не видел и, возможно, уже даже не чувствовал, как на голову ему надевают утыканный проводами шлем. Второе кресло, спиной к Баки, в точно таком же строго фиксированном положении, с аналогичной капельницей и аналогичным шлемом, заняла… она, но Стиву уже было откровенно все равно. Он дал себе слово. На огромных фантомных экранах поплыли первые хаотичные и абсолютно не поддающиеся идентификации изображения: как рябь от помех при плохом сигнале, как некачественная запись, как слишком быстрая перемотка… - Синхронизация 65%. Доведем до ста в процессе. В мешанине образов еще никто не увидел конкретики. Стив увидел. Мог поклясться, что услышал. То же, что каждую ночь слышал в кошмарах – вырывающий душу с корнями крик и свистящий в ушах от дьявольской скорости ветер. Забытый всеми богами ноябрь 44-го. Австрийские Альпы. - 71% и нарастает, - продолжал комментировать голос с акцентом. - Поехали. Подведем их к моменту встречи. - 13-е апреля 45-го. Мисс Хартманн, что произошло в тот день? Стив слышал переговоры медиков шепотом, а также выстрелы и взрывы, крики и топот бегущих ног, лязг оружейных затворов и замков на железных дверях – тренированное воображение несостоявшегося художника оживляло далекие во времени события быстрее и ярче любой продвинутой техники. - Что бы Зола с ним ни сделал, его тело это отторгает. Не только сыворотку. Протез левой руки, металл в ребрах. Он умирает, - Стив вскинул взгляд к экрану, в сердцах проклиная автоматический перевод. Нет. О нет! Он хотел слышать оригинал, слышать все до последнего слова, до эха звука, до малейших перемен в интонациях. Ему не требовался никакой перевод, чтобы прочесть по губам ту самую фразу. - Доброе утро, солдат. - Объединение 100%. Они готовы. Ваша честь, можно начинать. Стив дал себе слово. Он выдержит. Даже если это будет последнее, что он сделает, как Капитан – честь и совесть всея Америки. И да поможет ему Всевышний. - Ты могла бы занять место Золы, могла стать идеальным олицетворением ГИДРы. Ты имела для этого все… Всевышний не помог, как, впрочем, и всегда. Да и с чего вдруг ему помогать тому, чья душа по распределению давно попала в другое ведомство? Стива сорвало после второго или третьего крика. Кричали не с экрана, не из воспоминаний далекого 45-го, кричали здесь, сегодня, сейчас. - Они понимают? Они знают, что это все нереально!? – капитан искренне не знал, кому адресовал свой крик души. Мучительная гримаса на покрытом потом лице Баки, его напряженная до вздутых вен живая рука и сжимающаяся в фиксаторах бионическая в сочетании с так и не прозвучавшим ответом заставили сердце Стива заглушать двойной частящий писк кардиографов собственным сумасшедшим биением. – Они осознают себя здесь, в нашем времени? Ответа не было. Он, подвешенный, парил в воздухе. Стив дал себе слово. Он поклялся себе, что однажды заполнит семьдесят лет пустоты. Только до этого дня он все не знал, чем именно. Вот теперь узнал. Это должны были быть его семьдесят лет. Его! Или ничьи. Не Нью-Йорк стал адом, и не Альтрон. Демонов Капитана Америки не подняли из их братской могилы ни распри Богов, ни армия пришельцев, ни восстание роботов. Все это случилось словно во сне и словно вовсе не с ним. По единому низкому гулу кардиографов на заднем плане из перекрестно звучащих голосов обвинителей и адвокатов уже ни о чем судить было нельзя: то ли сердце вовсе остановилось, то ли билось, как иступленное. Стив не обращал внимания, потому что слышал, как сердца бились там… там в ушедших безвозвратно годах. Сердца бились в головах единственных оставшихся в живых свидетелей событий, давно ставших историей. Сердца бились в воспоминаниях, будучи индикаторами тех страха и эмоций, той боли и того азарта борьбы. Стив видел глазами Баки схождение линий в прицеле снайперской винтовки и слышал, чувствовал, как у него колотится сердце, как он делает медленный выдох, выпуская облако морозного пара… Стив видел ее глазами исписанные русскими буквами страницы документов, заверенных печатями, бумаг, в которых решалась судьба, и слышал, как ее сердце замирало в страхе, пропуская удары в такт тяжелым шагам где-то совсем рядом… Семьдесят лет вне времени не отразились на лице Капитана ни единой морщиной. Один день зачелся за сто лет. - 16-е декабря 1991-ый год. С чего начался тот день? Кто отдавал приказ? Баки задергался в кресле с утроенной силой, хотя откуда те у него брались, никто не представлял, потому что ни у кого из присутствующих их давно уже не осталось. - При всем уважении… - взмолился неустанно вьющийся над Баки темнокожий мужчина в стерильно-белом халате, и акцент его от волнения стал лишь сильнее. – Не закидывайте их вопросами, они не смогут показать вам несколько различных во времени событий одновременно. Это невозможно. - Что первое он помнит за 16-е декабря 1991-го? – не адвокат, не обвинитель – Старк. – Что первое ты помнишь из событий того дня, Барнс!? Крик из прошлого наслоился на настоящий и заполнил зал истошным воплем, долбясь о стены и о виски Стива, медленно концентрируясь где-то в его ноющем затылке. Глазами друга капитан видел поднимающееся стекло криокамеры, дрожь на экране от нестабильной картинки, вспыхивающей и снова погружающейся в полумрак в унисон с сознанием Баки. А затем он, тот, кто прошел через все ужасы повествования под фамилией Карпов, которому в роковом 91-ом должно… должно было быть под девяносто, стал методично зачитывать код – список слов, истинное значение которых превышало любое возможное, какое только могли нести простые слова. У каждого был свой глубинный смысл, подкрепленный образно, чувственно, навечно заякоренный в боли, страхе и безысходности, замыкающихся в порочный круг, неприступный для взлома алгоритм – программу внутри живого человеческого мозга. - Желание. - Н-нет… - ломаный вскрик. Не Баки, женский. – Нельзя. Нет! Не подводите его к этому… Не заставляйте вспоминать… Нет… - Ржавый. Баки выгнулся в кресле, чуть не выламывая запястья из фиксаторов, откинул назад фиксированную шлемом голову и раскрыл рот в крике – и грань стерлась окончательно, уже нельзя было различить, что происходило на экране, а что в реальности, где заканчивалась та пытка током и начинался сегодняшний эксперимент. - Семнадцать. Металл скрежетал о металл, левая рука Баки в очередной раз испытала на прочность ограничители. И, кажется, те поддались… - Уведи его от этого! Диана, отвлеки его. Мы не удержим его, если код продолжит звучать… Со словом «Рассвет» во всю плоскость проекционного экрана разлилось кроваво-красное зарево – рассветное небо, подернутое молочно-белой морозной пеленой. Стив дал себе слово. Слово капитана, но какое оно могло иметь значение, если даже его погоны не достались ему по чести, если даже звание сержанта было к Олимпу воинской и общечеловеческой чести и долга намного ближе, чем раздутый на пустом месте капитан. Стив не знал, чего добивался Тони, вполне вероятно, именно чего-то подобного, но ему было уже безразлично. Где-то за его спиной под словосочетание «Возвращение на Родину» раздались новые крики – сорванные и хриплые – Баки, высокие, с бессвязным бормотанием – ее… Дианы? Эсмы? Двойного агента? Тройной дряни? Стив больше не искал ответа, он вылетел из зала, словно оголтелый – полубезумный, прогоревший изнутри до пепла, тлеющий, уничтоженный. Тони жаждал отомстить ему за то, что он знал про его родителей, но ничего не сказал. У него получилось. Он отомстил сполна. Стив больше не вернулся в зал. Он не узнал, закончил ли призрак Карпова из воспоминаний Баки чеканить код Зимнего Солдата, и если закончил, то чем это обернулось. Он не узнал, как долго еще продолжался адский процесс и чем он завершился… - Я просто хочу быть уверена, что ты хотя бы смутно представляешь, что собираешься делать, - вымотанная Романофф вышла из тени и устало прислонилась спиной к гладкому боку квинджета. Из всей его команды, у которой с недавних пор не все было гладко с законом, она единственная присутствовала сегодня?.. Вчера? Все это бесконечное время в зале суда. Той своей частью, ничтожно малой, которая пережила последние сутки, Стив это ценил, он был благодарен, но не более. На что-то большее его не хватило. У него до зубного скрежета свело челюсти, и ушло немалое время, прежде чем он силой заставил себя говорить. - Я его не поймал, Нат. Он вернулся за мной в ад лишь затем, чтобы я не встрял в неприятности. А я его не поймал. Я. Его. Не искал. Он ждал меня там, внизу, он провалялся там неизвестно сколько, один, а я не вернулся за ним и не перевернул то проклятое ущелье вверх дном. Я оставил его на заклание ГИДРе, Нат. Я предал его, и этот грех мне никогда не отмолить. - Стив… Ты же знаешь, что это не… - Это так, Нат. Всегда было. И есть прямо сейчас. Дочь Эрскина, дочь человека, которому я обязан всем… Она была инструментом в руках ГИДРы, таким же, как и сам Баки, но за эти семьдесят лет… За два года она дала ему больше, чем я когда-либо смогу. Она боролась за него тогда и борется до сих пор. Это она с ним до конца. Она, не я. Она могла бы возглавить ГИДРу или ЩИТ, или… Эрскину тогда не нужен был я в качестве идеального образца, у него он уже был. - И что теперь? - Я не могу вернуться назад в 44-ый и не пустить Баки на войну, и отказаться от участия в эксперименте, но… кое-что мне все-таки подвластно. - Не думаю, что кому-то из них это все еще нужно. - Это нужно мне, Наташа. А когда я вернусь, напомни мне между делом наведаться с благодарностью к Земо. Опергруппа сказала, что он пытал Карпова. Надеюсь, достаточно жестоко. - Обожди, остынь, Стив… В конце концов, ты ведь даже русского не знаешь. - Знаю, - бросил Роджерс на ломаном, но все-таки русском, и Романофф удивленно выгнула бровь, хотя во мраке ангара это осталось незамеченным. - С каких пор? – вопрос на русском, видимо, для проверки, но Стиву было плевать, пройдет он ее или нет, поэтому он ответил уже на английском. - С тех самых, как Баки запрограммировали прямо у меня под носом, а я даже не сообразил, что произошло. - Скользкая дорожка, Стив… - Мне полезно поскользнуться. Стив не узнал, чем закончился суд. Он был слишком занят, добывая информацию, и угоняя квинджет, и препираясь с Наташей, чтобы заметить, как вслед за ним из зала вылетел Тони. В перекрестии мрачных коридоров его уже поджидала тонкая девичья фигура, взволнованно перекатывающая на пальце одно из многочисленных колец. - Ты эту историю уже давно знаешь, но я напомню тебе еще раз, - проникновенный шепот Ванды зазвучал в пустоте коридоров так громко, что хотелось заткнуть уши и бежать. – У меня была семья. У меня был брат, и мы жили в доме, который разнесло снарядами с надписью «Старк Индастриз». Ты создал их, но не ты навел на цель и не ты нажал кнопку пуска. Ты сотворил Альтрона, но не ты заставил его уничтожить мою родину. ГИДРА создала Зимнего Солдата, она намечала цели и отдавала приказы, управляла им, как оружием, заставляя делать то, чего Баки Барнс никогда бы не сделал, будь на то его воля. Он был инструментом уничтожения в чужих руках, - на кончиках пальцев девушки задрожали алые всполохи, из воздуха создавая образ остекленевших глаз, смотрящих в одну точку в ожидании приказа. - Как и оружие, которое ты создавал, - прямо посреди коридора возник разрывной, маркированный знаком производителя снаряд. – Так ответь мне, Старк, чем Барнс отличается от тебя? Или чем ты… отличаешься от меня? Ведь ты жив. И я не убила тебя из мести. - Он убил мою мать! Она была жива, а он просто… он просто… свернул ей шею! - Ты убил всю мою семью! - У него был шанс сбежать еще в 46-ом! И те пакеты с сывороткой… Она прислала их отцу, чтобы полвека спустя по ее же наводке Барнса послали изъять их, вернуть назад! - Так значит теперь она виновата? – глаза Ванды алели. – Тебя еще не тошнит? Не надоело? Каждый раз искать виновного? Ты не изменишь того, что было! - Он убил мою мать… Не прощу. - Чтоб ты знал, - мгновенно переместившись Тони за спину, Ванда опустила руку, прошептав скорее в мыслях, чем вслух, - я тебя никогда не прощала. За двойными дверями послышался тяжелый, вымеренный армейской выучкой шаг. Не спрашивая позволения и не встречая сопротивления, в зал суда вошли люди в незнакомой форме. Двое в штабной темно-синей, почти черной, трое – в камуфляжной серых оттенков, в бронежилетах и с автоматами на груди. Двое имели на плечах погоны полковников, на рукавах – шевроны с тремя заглавными буквами кириллицы.

ФСБ

В руках одного была пухлая папка, а в ней – англоязычный вариант документа – ордера на немедленный арест гражданки Российской Федерации, Дарьи Михайловны Ильиной. Весь остальной внушительный объем папки занимали перечисленные в письменном виде вверенные обвинения. Телефон по правую руку от судьи разразился звонком, и голос президента по ту сторону телефонной трубки выдал всего одно предложение. - Отдайте русским то, за чем они пришли.

...Все, о чем я смею сегодня просить Вас, отбросьте предвзятость.