Чужое небо

Стив был занят вроде как делами государственной важности, и Баки частично был рад тому, что его не приходилось ежеминутно держать в курсе происходящего, попутно привирая с три короба. Еще больше он был рад отсутствию Стива, несущего вахту в зале ожидания госпиталя и у его больничной койки. Вот, где точно Стив ему был совершенно не нужен. Особенно при случае, если почуявший слабину в контроле Солдат все-таки устроил резню хирургическим инструментарием. Новая рука блестела, отполированная так, что блики света на металле резали с непривычки глаза. Она приятно тяжелила левую половину тела, вместо пустоты давая тот самый долгожданный противовес для восстановления потерянного центра тяжести. Цельно-серебристая, с рельефом подвижных пластин, по визуальным параметрам она во всем походила на прежнюю, кроме одного – убрали звезду, и Баки все не мог определить, хорошо это или плохо, и почему ему навязчиво казалось, будто именно проклятой звезды и не хватало. Впрочем, у него и времени на внутренние споры было мало, потому что любовался новой конечностью он недолго. Ему на время запретили ее использовать, ограничили в движениях перевязью, какие Баки доводилось видеть несколько раз в рекламах товаров для спортсменов. Почти вся его вновь обретенная рука в согнутом положении вместе с кончиками пальцев пряталась в сплошь черном «кармане» из плотной ткани, подвешенном за широкий ремень, перекидывающийся для равномерного распределения нагрузки через шею на спину. Это Баки еще кое-как стерпеть мог, но прилагался ведь еще широченный бандаж на липучках, крепивший всю верхнюю конечность надежно прижатой к корпусу. Чтоб уж наверняка как в смирительной рубашке. Врачи говорили, это для того, чтобы дать живым тканям необходимое время восстановиться, чтобы избежать осложнений и дать протезу заново прижиться. Она добавляла, это ради того, чтобы излишне активным пользованием он не обеспечил себя новыми шрамами. Баки уважал чужие старания и исправно следовал всем советам целых полтора суток. Ровно сколько мир перед его глазами продолжал вращаться, предательски норовя сбросить его со своего края, так что вместо мира он чаще предпочитал смотреть на раскручивающееся по спирали дно унитаза, пока его видавший виды организм избавлялся от химикатов давно знакомым способом. Врачи, наученные тщетностью щадящей медикаментозной терапии, смирились и оставили все как есть: их пациента знатно полоскало ни больше, ни меньше, а ровно столько, сколько потребовалось въедливой наркоте, чтобы естественным путем покинуть его тело. После возвращения в более-менее адекватное состояние предстояло еще несколько встреч с юристами, хотя Баки искренне не представлял, что мог сообщить им такого, чего они сами еще не узнали или не додумали намного лучше него самого. Далее по плану шло самое неприятное, причем, как опасался Барнс, вовсе не для него, а для того бедняги, которому поручили его постричь. Взял все свои мысли назад Баки с первого мгновения встречи: его парикмахером оказалась не какая-нибудь худющая, дрожащая на ветру, как осиновый лист девчонка, а накаченный громила, у которого, к слову, у самого на голове был еще тот бардак, новомодно именуемый дредами. Парень оказался профессионалом своего дела не только потому, что не стал намекать, будто из патлатой шевелюры Баки вышли бы прекрасные дреды, но еще и потому, что где-то глубоко внутри Баки был рад, в конце концов, разуверить свои бойцовские, верещащие на пределе громкости инстинкты, что кто-то, стоящий с колюще-режущим у него за спиной, обязательно должен оказаться или врачом, или убийцей. Или жертвой, в зависимости от обстоятельств. Так или иначе, Т’Чалла определенно знал, с кем имел дело, а еще он с педантичностью подходил к безопасности своих подданных. Все прошло гладко, но все-таки с бритьем Баки судьбу лишний раз испытывать не стал, решив, что вполне справится с этой процедурой сам. Их планы на день, изначально подразумевающие расставание утром, пересеклись лишь вечером, в лабораторном секторе, где Барнс пропадал все то время, пока ему был заказан путь в спортзал. - Это же огромный, необъятный массив информации! – не выдержал, в конце концов, Баки, отчаявшийся постичь хоть какой-то смысл, на котором зиждилась несгибаемая вера остальных в успех. – Никто в здравом уме не выдержит смотреть на это сутками напролет. Месяцами, чего уж там. - Это и не понадобится, - вмешался суетливый техник, отдать ему должное, быстро привыкший к своеобразной манере общения своего размороженного подопечного. – Не в полной мере, конечно, но все же мы научились контролировать проекцию. Ваш мозг во время процедуры будет способен воспринимать информацию извне. Ключевые слова, даты… Мы сориентируем вас, направим туда, куда будет необходимо. - Процесс можно прервать? – Баки посмотрел на парня – чертового гения, который, кажется, знал о процедуре и о принципах работы его мозга все и даже много больше, чем Баки бы хотелось. – Скажем, разбить на несколько отдельных сеансов? Еще одно зачетное очко в пользу техника: свои знания он никогда не применял пациенту во вред, и это было ново. А еще, в те редкие моменты, когда Баки что-то спрашивал, ему почти никогда не приходилось долго мучиться с формулировками – парень умел снимать мысли у него буквально с языка. Это умение Баки тоже ценил. - Прервать можно, лишь начав все заново. - Вот тебе и ответ, - Баки одновременно кивнул и бросил прямой взгляд через весь зал. – Мало того, что эту адскую машину никто не контролирует, - не дожидаясь шквала возражений, он поднял вверх бионический кулак, красноречивым жестом отделив бликующий в свете голограмм указательный палец. – Под адской машиной я имел в виду программу в своей голове, - бросил он технику, даже взглянув при этом в его сторону. – И ее уж точно никто даже близко не контролирует. Это первое. А второе: мы ограничены во времени. Как это теперь обзывается? – Баки поискал в голове нужное слово и выдал с некоторым сомнением. – Хронометраж? Так вот мы в него не укладываемся. Потому что никто не станет безвылазно сидеть и часами наблюдать за тем, как меня колотит в истерике, или как я сутками напролет читаю книги, или… или… - Баки послал ей растерянный, извиняющийся взгляд, но внезапно осознав, что каждый здесь в курсе намного больших подробностей, выдал без стеснений и стыда, - как мы с тобой… вместе! Даже с наводкой понадобится время, за которое на экране скачками пролетит туча эмоционального мусора, в котором найти нужное станет невозможно. И никто не предскажет, в какой момент я застряну в том или ином событии. Она молчала, давая ему возможность сполна выговориться, и Баки знал ее слишком хорошо, чтобы в таком поведении нутром чуять подвох. Все еще молча она подошла к управляющей консоли и ловким движение обеих рук, словно крупье у покерного стола, раскидала по экранам видеоряды. В две отдельные стопки, внахлест друг на друга, совсем как те самые карты. - Это твои, - она повела ладонью влево, шевеля левую полупрозрачную «раскладку». – А это мои, - от движения другой ее ладони замерцала правая «раскладка». – Сопоставь даты. Баки застыл неподвижно, пораженный внезапным открытием, в то время как она продолжила спокойно и размерено объяснять: - Определяющие твою невиновность события, вне зависимости от того, кто носитель воспоминаний, происходили в одно и то же время. Просто ты помнишь одну часть, которую не могла знать я, а я другую, к которой ты не имел доступа. Со слов адвокатов, зачастую наши воспоминания взаимно дополняют друг друга, образуя единое, логически целостное, - она резко развернулась на девяносто градусов, лицом к молчаливо наблюдающему происходящее технику. – Мне сказали, нас содержали раздельно, на разных уровнях, чтобы обеспечить пространственное удаление криокапсул и исключить неизбежно возникающие при сближении помехи. Техник закивал, подтверждая. - Нам даже пришлось, в конечном итоге, экранировать залы, в которых вас содержали, потому что в некоторые моменты, когда наблюдалась повышенная мозговая активность, вы каким-то образом влияли друг на друга. Проекторы сбоили, выдавая мешанину, еще более неразборчивую, чем обычно. - Значит ли это, что нас можно синхронизировать? Баки смутно понимал, о чем шла речь, но даже то немногое, что он понимал, ему категорически не нравилось. - Теоретически. Вероятно, но… Подождите! – судя по враз ставшему ошеломленным лицу, техник в очередной раз продемонстрировал сверхспособность и поймал волну мыслей Баки. Также как и Баки, эта волна ему очень и очень не понравилась. – Даже если это возможно, у нас совершенно нет времени тестировать новую виртуальную среду. - Вы сказали, нам обоим не хватает стабильности: мы отвлекаемся на эмоционально сильные события и застреваем в них. Если нас будет двое, управляющих одним потоком воспоминаний, концентрироваться станет проще. Мы сможем направлять друг друга, не позволяя уйти слишком далеко. - Вероятно, - техник согласно, с каким-то нездоровым странным азартом кивнул, и Баки резко почувствовал себя преданным. – Возможно, это помогло бы решить некоторые проблемы, в том числе снизить риск того, что вы, мистер Барнс, слишком надолго задержитесь на моменте… кодирования и проснетесь… эм… не совсем тем, кем хотели бы. - Возможный риск? – она перешла на короткие уточняющие вопросы, и в голубых глазах Баки уловил холодный профессиональный расчет. - Кроме того, что вы оба… эм… ну как бы… будете в головах друг у друга? Отрывистый кивок принятия к сведению с молчаливой просьбой продолжить список. - Обменяетесь воспоминаниями? – техник мялся, явно чувствуя себя лишним в резко накалившейся обстановке. – Узнаете или даже ощутите то, чего узнавать и ощущать не хотели бы? Не знаю… Одними предположениями здесь сложно апеллировать. - Угроза жизни? - Тот список действующих веществ для препарата седации и их… дозировка. Не зная вас, я бы сказал, что они первая и единственная угроза вашим жизням. - Не расшатав предварительно сознание, из нас и секунды воспоминаний вытянуть не получится, а «Валиум» в случае с нами не помощник. Все же, вернемся к синхронизации. Она может стать угрозой? - Для жизни вряд ли. Все-таки процесс будет строго контролируем, как с технической, так и с медицинской сторон. Если что-то пойдет не так, мы прервем… - Я скажу всего одно слово, - Баки напомнил о своем присутствии хриплым басом. – Нет! Разругаться в пух и прах, разгромить спортзал, чтобы, в конце концов, разойтись, так и не придя к согласию - не лучшее подспорье к предстоящему дню. Судному в буквальном смысле. Баки в тугой жгут искрутил под собой насквозь вымокшую простынь. Безжалостно душимый тропической жарой, против которой бессильны оказались даже высокие технологии, все еще клокочущий от злости и урагана бушующих внутри эмоций, он даже не стремился их идентифицировать, боясь в них захлебнуться с головой. Его злил… Нет, даже не так. Его ввергал в слепую ярость тот факт, что вокруг него все вились, что все вокруг внезапно оказались такими добрыми и готовыми идти на умопомрачительные жертвы. Было бы ради кого… Не окажись у Баки лицо перекошено бессильной озлобленностью и болью, он бы даже посмеялся. Он не просил этого, черт бы их всех побрал! Он не заслужил этого! Он не помнил, каково это! А вспоминать не хотел, потому что все это приходящее, и когда оно неизбежно уйдет, станет мучительно больно и пусто от зияющей внутри дыры, какая у него разверзлась после падения. Он умирал в том заснеженном ущелье, изломанный, в одиночестве, но не терял надежды. Он ждал, и дыра в груди неотвратимо разрасталась, потому что ожидание никак не окупалось. Он ждал до последнего. До самого конца. Стив за ним не пришел. - Вот именно этим ты меня всегда пугал до чертиков, - раздался где-то сверху критичный, громкий в ночной тишине шепот, и Баки бы вскинулся, силясь отбиться, если бы ни сжимал так усердно зубами подушку, глуша рвущиеся наружу крики. – Нет ничего ужаснее, чем пациент с высоченным болевым порогом, считающий, что заслужил боль. На пробу – а вдруг все-таки заорет – Баки медленно отпустил подушку, все еще прикусывая краешек на всякий случай. Самое главное теперь было лежать смирно и не шевелиться. Это он умел, он снайпер, в конце концов. Быть может, изредка говорить, если никакая из лицевых мышц внезапно не окажется связанной с плечевым поясом и ниже со всей остальной левой половиной тела. - Ты знаешь, что заслуживаю, - просипел он и… о да, кажется, все же что-то было связано, потому что новая вспышка боли заставила его снова уткнуться лицом в искусанную подушку и глухо замычать. Прочие ощущения пробивались сквозь огненную пульсацию неохотно, и Баки не был уверен, сколько прошло времени, прежде чем он смог почувствовать руку на своем затылке, ласкающую, мерно поглаживающую коротко обстриженные, влажные от пота волосы. Баки не услышал ничего про то, какой же он дурак и даже ни намека на причиняющую еще большую боль жалость. Рука с затылка тоже вскоре исчезла, и Баки со смешанным чувством щемящего сожаления и распирающей радости подумал: «Надоело? Нанянчилась? Слава Богу». - От здешних врачей – ладно, ты их тихо ненавидишь. От Т’Чаллы и всех остальных – понятно, у тебя в подкорке слабость не демонстрировать, - ее голос смягчился до ласкающего слух шепота, не осуждающего, лишь слегка, наверное, разочарованного. – Даже от меня скрывать у тебя были причины, хотя я все твои уловки знаю. Всего тебя знаю, как облупленного. Баки собирался вымучить из себя хоть какое-нибудь жалкое оправдание, но сильная рука легла на шею, по линии роста волос, мешая повернуть голову. - Тшш… Лежи. Лежи спокойно, - такая уязвимая поза в сочетании с полным отсутствием обзора напоминала Баки о многом, и будь над ним сейчас кто-то другой, он бы и близко не был также тих и послушен. Но ее словам он повиновался, его тело повиновалось, не проявив ни намека на сопротивление. Лишь когда игла проткнула едва поджившую, излишне чувствительную кожу, моментально запустив качественно новый, более точный и острый каскад болевых ощущений, Баки снова обессиленно замычал в подушку и стиснул в металлическом кулаке одеяло, запрещая себе любые другие движения. – Тшш… - ощущение ласкающих прикосновений к голове вернулось. – Все. Вот так. Так... Уже почти все… Простая игла простого шприца ощущалась ржавым ножом и кривым скальпелем. Потому что на стыке. Потому что они снова там все раскромсали! - Уже все... Продолжением этой фразы Баки совершенно необъяснимо слышал: «Хороший мальчик», и совершенно ясно даже сквозь боль понимал, что любой другой на её месте был бы мёртв раньше, чем с иглы слетел бы колпачок. Далеко не главная, но все-таки веская причина, почему он сам не попросил обезболивающее. - Мой мозг снова охреневает от того, как там все в очередной раз расхреначили и перекроили, - на пике боли Баки почему-то всегда вспоминал богатый эпитетами русский. - Твоему мозгу явно хватит потрясений, - ответ на английском. Осторожно подсунув руку ему под грудь, она помогла медленно перевернуться на спину, приняв на себя максимум двигательных усилий. – На сегодня точно. Руку с еще одним шприцем Баки вяло перехватил дееспособной правой, посмотрел вымучено, но вполне осознанно. - Не поможет ведь. Пока само не притерпится. Или пока не разработаю. Не встречая сопротивления, она осторожно освободилась из слабого захвата и молча продолжила. В грудные мышцы колоть оказалось сложнее. Вовсе не оттого, что больнее, а оттого, что в подушку уже не уткнуться, не скрыть слабость, а она смотрела прямо на него и все видела, и от этого Баки было больнее вдвойне. - Это поможет тебе поспать, - прошептала она и подалась вперед достаточно, чтобы дать Баки возможность ткнуться лицом ей в плечо и спрятать то, что он так страшился показать. Теплые губы тут же знакомо прижались к виску. – Нужно отдохнуть, родной, завтра тяжелый день. Баки не считал, что после всего времени, проведенного в криостазе, у него оставалось хоть какое-то право на отдых. Хватит, наотдыхался. Он не умел…разучился спать по-человечески, потому что в кошмарах не сильно-то перепадало отдохнуть. Но суперсолдат, к сожалению, не означало робот. Хотя даже тем время от времени требовалась перезарядка. Химия притупила боль, сделала ее терпимой. Едва вновь обретя способность двигаться, единственное, что Баки сделал – это прижался теснее, усиливая объятия, позволяя себе зависеть от них, быть слабым и уязвимым, и растерянным, и страшащимся наступления рассвета. Баки знал, что никто не увидит и не осудит его за слабость, во всяком случае, не в это конкретное мгновение. Он знал, что это его единственная отдушина, единственная узенькая щелочка в параллельную реальность, в которой у Джеймса Бьюкенена Барнса могло быть все хорошо. - Не делай этого, - потеряно запричитал Баки, уже балансируя между сном и явью. - Ты в безопасности... про тебя не знают. Когда узнают, захотят забрать. Захотят использовать. Это никогда… никогда не закончится. Там по-настоящему. В воспоминаниях все... кажется... настоящим. - Тшш… - миниатюрная ладонь легла на взмокший лоб, оглаживая, постепенно останавливая поток обрывочных фраз. – Все хорошо. Утром все будет хорошо, - свободной рукой отыскав затерянные в складках измятой простыни безжизненные металлические пальцы, она переплела их со своими, сорвав с приоткрытых губ тихий стон. – Вместе. До самого конца. Она тихо напевала знакомые колыбельные и просто песни: на русском, на английском, немного на немецком, терпеливо дожидаясь, когда он заснет крепче. А потом ей вдруг вспомнилось, как он любил, когда она ему читала. Поздними вечерами в духоте тесной квартирки в Бухаресте. Кажется, последней их книгой была «Мастер и Маргарита»... «Жила-была на свете одна тётя. И никого у нее не было, и счастья вообще тоже не было. И вот она сперва долго плакала, а потом стала злая». Снаружи занимался подернутый туманом джунглей рассвет, когда бесшумная призрачная тень скользнула по пустым и тихим коридорам из одной комнаты в другую. Большое зеркало в кованой раме, что висело в ванной, отразило неизменно молодое женское лицо, с немного чересчур острыми чертами и непроходящими тенями под глазами, все еще опухшими и красными от слез. Почти все время после операции прошло для нее в криокапсуле, где волосы почти не росли. Поэтому она могла довольствоваться лишь несколькими сантиметрами, торчащими мокрым после душа колючим ежом, успевшим наметиться за десять дней вне стазиса. Вспенив в ладонях гель для укладки, парой небрежных движений она прочесала пальцами короткую поросль, создав подобие небрежной прически, какими пестрили обложки журналов. В современном мире это было нормально, современные девушки предпочитали минимализм, давно забыв о тяготах укладки, «голливудских волнах» и «ракушках». Жизнь научила ее быть разной, она вынудила ее научиться легко вживаться в любой образ и с любым расставаться. А видеть ее настоящей, видеть ее слабой было позволено лишь одному человеку. Она тщательно замаскировала все намеки на синяки, накрасила бесцветные ресницы угольно черным, педантично отделив каждую ресничку, подвела бледную кайму губ кроваво-красным карандашом и по идеальному контуру жирно нарисовала красной помадой. «Не ищи ее, это бесполезно. Она стала ведьмой от горя и бедствий, поразивших ее. Ей пора. Прощай. Э». Баки не любил белый цвет. Он белое ненавидел, хотя ей никогда бы в этом не признался. Однако с тем же успехом он не признался, что ему больно, и это не помешало ей понять все самой. Баки ненавидел людей в белом и зиму. В залитых косыми рассветными лучами коридорах стояла тишина, поэтому тонкие шпильки отбивали свой ритм по мрамору пола бойко и с эхом. На ней была узкая юбка ниже колена и строгий пиджак цвета кофе. В одной руке она держала вешалку, накрытую одежным чехлом в пол, в другой – сложенную идеальным квадратом темно-синюю мужскую рубашку, о которую, коснувшись, можно было порезаться. Баки все еще спал, фривольно раскинувшись на подушках, когда завибрировал ее телефон, и экран отразил помеченный мультяшной желтой короной контакт: «Кот». Она сбросила, прекращая слишком громкое в тишине дребезжание, и лежащий на тумбочке телефон отключила раньше, чем он неизбежно разразился бы звонком. Не так должно было начаться это утро. Совершенно не так. Телефон одиночно пискнул. «Начало в десять по часам Вашингтона. У вас есть время до девяти». Набрав в ответ искреннее, хоть и мало что передающее по смс: «Danke schön», она благополучно забыла про телефон. У нее было два часа. И грош ей цена, если по их истечении хоть кто-то опознает вошедшего в зал суда человека как Зимнего Солдата. Утро Баки началось, как должно. С поцелуя. ______________ Своего рода тизер к следующей, завершающей части. Идеально при знании английского. (Если кому интересно, как-нибудь могу накидать перевод) Видео прекрасно. https://youtu.be/N1J4ZXGOTvc