Не бросай меня

— Фугаку-сан, вы уверены, что он позвонит? — поинтересовался судья Нара вскинув глаза на главу семейства Учиха. Тот сидел напротив в его роскошном кабинете члена верховного суда и старательно, не отрывая глаз, рассматривал разложенную перед собой партию в шоги. Судья загнал его в крайне сложную позицию и теперь Учиха решал, как выбраться из западни. Он вздохнул и, выкинув руку вперед, задержал ее над доской. Он никогда не считался сильным соперником в подобных играх. Фугаку не считал себя выдающимся стратегом, полководцем, передвигающим фигуры по карте сражения. Куда больше ему подходила роль дипломата — читать по лицам людей их ложь Фугаку умел виртуозно. И, если бы они играли в покер, судья Нара давно расстался бы с годовым жалованием. Однако судья предложил партию в шоги и отказываться Учиха не стал. — Позвонит, — подтвердил он делая, наконец, очередной ход в игре. И только после него поднял глаза на судью. Шикаку оценил ход. — А вы опасный противник, Фугаку-сан, хоть и уверяли в обратном, — одобрительно хмыкнул судья. — Даже раненый зверь кусается, если его загнать в угол, — хмыкнул в ответ Фугаку довольный тем, что сумел произвести впечатление. — Я бы сказал, что именного раненый зверь — самый опасный противник! — глаза судьи горели озорным, чисто мальчишеским огнем, свидетельствуя о том удовольствии, что он получал от разразившейся на игральной доске баталии. Отчаянный выпад Фугаку теперь поставил его ферзя в крайне шаткое положение и судья крепко раздумывал о следующем ходе. — С другой стороны я ничего иного и не ожидал от вас, Фугаку-сан, зная, какой игрок ваш сын. — Итачи играет в шоги?! — удивленно вскинул бровь Фугаку. Эта поездка открыла ему очень многое о старшем сыне, то, чего он не мог даже предположить. И разговор с судьей Нара первое время строился исключительно вокруг их взаимоотношениях с Итачи. И, хотя, судя по заверениям верховного судьи, старший сын Фугаку доставлял ему множество проблем, отзывался он о молодом человеке исключительно положительно, чем вызывал у отца не только искреннюю гордость, но и тихую скорбь. Он, родной отец, не знал о своем сыне и трети того, что знали совершенно чужие люди. А что же говорить о Саске, которому Фугаку никогда не уделял достаточно внимания, взвалив все свои чаяния на плечи Итачи? — Не так часто, как мне бы того хотелось, — не отрывая взгляда от доски охотно отозвался судья. Он цокнул языком и, решившись, передвинул пешку на ход вперед. — Ваш сын отличный противник не важно в зале суда или на доске для игры. Фугаку коротко рассмеялся и тут же «убил» передвинутую судьей фишку, поставив на ее место свою. Откинувшись на спинку кресла Фугаку принялся ждать, когда судья сделает ответный ход. Шикаку не отрывал взгляда от доски, напряжение игры приводило его в восторг. Его король еще оставался на своем «троне», но войско вокруг него заметно поредело. В то время как король Фугаку, почти лишившись поддержки других фигур, «ударился в бега», но сыпал по своему следу коварными ловушками. — И все же вы не ответили на мой вопрос, — снова заговорил судья, — с чего вы взяли, Фугаку-сан, что министр Исихара позвонит и назовет вам имя убийцы? Фугаку, раздумывающий над очередным ходом, оторвал взгляд от доски и выпрямился в кресле, негромко кашлянув, чтобы прочистить горло. Несколько секунд он молчал, сцепив пальцы под подбородком решая с чего начать. Судья Нара тоже хранил молчание и внимательно наблюдал за гостем. В его жестах, выражении глаз и мимике лица читалось нервное напряжение, которое не смогла согнать даже игра в шоги. — Сегодняшний день, — наконец заговорил он, — дал мне понять, как мало я знаю. Мой старший сын покинул дом десять лет назад и с тех пор жил в столице. Он закончил университет и возглавил адвокатскую контору, которую открыл для него я. Я думал, что знаю о нем все, но сегодня я осознал, что почти ничего не знаю о собственном сыне. Я не знал, что он на особом счету у администрации аэропорта и тем более не знал, что он хороший игрок в шоги. То же касается и Саске. Несмотря на то, что младший сын все еще живет под одной со мной крышей, я не имею понятия о его личной жизни, о мечтах и стремлениях. Я не знаю почему мой сын отказался поступать в университет, хотя закончил школу с высшим баллом и многие учебные заведения мечтали заполучить его в число своих студентов. Так, чего еще я не знаю о моих детях? Шикаку слушал внимательно, кивал головой, соглашаясь со словами мужчины напротив, но пока не понимал сути сказанного. Фугаку потянулся к столу и взял в руки папку с копиями документов, обнаруженных Итачи в офисе Фонда Такугавы. Раскрыл ее, перелистнул несколько страниц и положил перед судьей. Судья опустил глаза и скользнул взглядом по бумагам. Чеки Исихары Тоби, которыми тот оплачивал потребности Нами Такугавы: лучшие номера в отелях, лимузин, рестораны с тремя и более звездами «Мишлен», одежда именитых дизайнеров. — Тем более я не знаю, — тем временем продолжал Фугаку, — сколько денег потратили мои сыновья на женщин и тратили ли вообще. А вам известно это, господин судья? Шикаку оторвал взгляд от бумаг и взглянул в лицо главы семьи Учиха. — Что вы хотите этим сказать, Фугаку-сан? Ему совершенно не хотелось признавать, что он, действительно, мало что знает о своем сыне, хотя тот и находится в соседнем кабинете. Когда-то этот вопрос не вызвал бы у судью столько беспокойства. Шикамару рос очень ленивым хотя и умным ребенком, потому вся его жизнь проходила на глазах у родителей, а если они и не видели его, то знали, что сын лежит в траве в соседнем парке и смотрит на облака. Но уже тогда узнать о чем думал его сын не представлялось возможным. С годами скрытность Шикамару только усилилась. Он умел говорить только то, что от него хотели слышать, но не выдавать себя. Прекрасное качество для будущего судьи, но не для сына. — Посмотрите внимательно на эти чеки, господин судья. На подписи на них. Шикаку рассматривал эти чеки не первый раз, но только когда Фугаку указал, что именно стоит искать заметил различия. На нескольких чеках действительно стояла подпись вовсе не министра сельского хозяйства. На них вообще не было подписи, только личная печать дома Исихары. — Что это значит? — впервые за несколько минувших часов с того момента как Учиха Фугаку появился на пороге его кабинета и судья направил прошение начать проверку по факту хищения бюджетных средств, его что-то заинтересовало. — Этой печатью пользовался не министр сельского хозяйства, — пояснял Фугаку. Предупредительность, являлась отличительной чертой носителей крови Учиха и в этот раз она тоже не подвела. Еще в самолете Фугаку заметил эти печати и задался вопросом: зачем она нужна? Исихара Тоби подписывал чеки сам, своей рукой, значит не боялся, что его связь с Нами Такугавой станет известна и не стремился скрыть свое имя за безликой печатью рода. Или же эти чеки подписывал кто-то другой? Заехав в адвокатскую контору, Фугаку попросил у одного из помощников сына проверить эту информацию. Парень за компьютером, которого звали Дейдара, быстро нашел подтверждения его догадками. Такой печатью пользовался личный секретарь Исихары Кадзимы, отца Тоби и бывшего премьер-министра страны. И пользовался ими исключительно в тот период, когда Кадзима занимал пост премьер-министра. Выходило, что это Кадзима-сан, а не Тоби-сан платил Нами. Зачем? Этот вопрос не вызвал сложностей с пониманием у Фугаку. Еще несколько недель назад он повел бы себя точно так же, если бы какая-нибудь женщина мешала карьере его сына. Тоби занимал должность помощника депутата, был женат и имел двоих сыновей. На любовницу со столь скандальной репутацией никто не обращал внимание, пока отец не решил подарить сыну пост министра сельского хозяйства. На таком высоком посту любая ошибка способна обернуться крахом для всей семьи Исихары. Должно быть Кадзима пытался убедить сына бросить любовницу, но, как уже понял Фугаку, Тоби действительно любил Нами и считал Каи своей дочерью. Он никогда не отказался бы от них по доброй воле, а вот Нами, которая так любила деньги, вполне могла пойти на предательство. Выходило, что Кадзима-сан платил Нами за то, чтобы она оставила его сына. Так думал Фугаку, но прав ли он был? Ответить на этот вопрос мог только Исихара Тоби. — Этой печатью пользовался Кадзима Исихара, когда занимал пост премьер-министра, — закончил он. Шикаку некоторое время смотрел на печать с такой заинтересованностью, словно ждал, что она оживет и сама обо всем расскажет. Потом поднял глаза на собеседника. — И что из этого выходит? Что Кадзима-сан, как и Тоби-сан были любовниками Нами Такугавы? — предположил судья. Его мысль заинтересовала Фугаку. Прежде он не думал, что отец и сын могли делить постель одной и той же женщины, а вот со стороны Нами таких сомнений у него не возникало. Фугаку и сам знал настолько ненасытной до мужского внимания была эта женщина. — Возможно это и так, — согласился Фугаку и теперь крепко раздумывал о том, правильно ли поступил, рассказав обо всем Тоби-сану. Ведь если судья прав и они оба спали с одной и той же женщиной, существовала вероятность, что Нами Такугаву убил Тоби Исихара из ревности. В том, что он действительно любил эту женщину, Фугаку убедился лично. И все же, Фугаку верил в Тоби-сана. — Но я не думаю, что Кадзима-сан допустил бы такой риск в своей жизни. Скорее, он пытался убедить сына бросить любовницу, а когда добиться желаемого не удалось, переключился на Нами. — Заплатил Нами, чтобы она оставила его сына? — протянул задумчиво судья. Эта теория имело место на жизнь, но не объясняла, как именно министр сельского хозяйства был связан с убийством актрисы. — И что же случилось потом? Она отказалась? Фугаку убрал руки из-под подбородка и положил их на колени, вытирая ладони о дорогую ткань брюк. Ответа на этот вопрос у него не находилось. Оставалось надеяться, что он прав в отношении Исихары Тоби и тот действительно не имел никакого отношения к смерти бывшей любовницы, а его чувство справедливости достаточно острое, чтобы призвать к ответу даже члена своей семьи. *** Итачи увидел ее сразу, несмотря на скопище людей вокруг то и дело закрывающих ему обзор. Худое, осунувшееся лицо с темными кругами под глазами за стеклами отделяющих палату от коридора стен, но это было ее лицо, прекраснее которого он никогда не видел. Ее синие глаза все так же сияли и из-за болезненного состояния, казалось, стали еще больше. Он не мог оторвать от нее глаз, будто увидел чудо, которому нет места в суровом реальном мире. Разум сопротивлялся, еще не желая верить, что самый страшный момент его жизни позади и жизни любимой девушки больше ничего не угрожает. Да и имел ли он право так думать? Сколько еще раз ее жизнь могут подвергнуть опасности? Нет, беда не минует пока не обнародованы документы и не озвучено имя настоящего преступника. Пока убийца, стоящий за чередой кровавых преступлений не понесет заслуженное наказание. Но, если покушение на ее жизнь повторится, сумеет ли он защитить ее? Итачи чувствовал, как мороз ледяными прикосновения прошелся вдоль его позвоночника, а волосы на затылке зашевелились от охватившего его внезапно чувства страха. Ничто не внушало ему столь сильного, первобытного ужаса, как риск потерять ее. В памяти живо всплывали окровавленные стены и пол палаты, Эти мысли разрушали его, причиняя почти физическую боль. И в этот момент, словно почувствовав всю горечь его состояния, Каи повернула голову. Ярко-синие глаза встретились с его бездонными провалами и мир перестал существовать для них двоих. Его сердце дрогнуло и в груди снова стало тесно, но не потому, что не хватало воздуха, а из-за нахлынувшей на него нежности и невообразимой любви, расцветающей под пылким взглядом глаз девушки полных любви и радости встречи. В одно мгновение все беды и страхи исчезли, растворившись подобно утреннему туману под лучами жаркого солнца. Он не смог сдержать улыбки и Каи улыбнулась в ответ. — Эх, молодость, — протянула Цунаде, заметив, что ее пациентка не реагирует на очередной вопрос. Каи вздрогнула и с огромным трудом оторвала взгляд от лица любимого человека. Удивительно, но Каи больше не испытывала страха перед общественным мнением и возможным грехопадением. Она любила Итачи и будь он хоть трижды ей братом, это ничего не меняло. Ее чувства оставались такими же сильными, как и прежде. Но теперь она точно знала, что Боги на их стороне. Она умирала думая о Итачи и очнулась с его именем на устах. Он не оставлял ее мыслей ни на минуту. Каи опасалась, что его чувства остыли к ней, но увидев его улыбку, почувствовав ласку его взгляда поняла, что ошиблась. Она вернулась в того света и теперь не намерена отступать и упускать свой шанс. — Простите, — она смущенно потупилась под пытливым взглядом теплых ореховых глаз Цунаде. — Ничего, — отмахнулась та и, найдя глазами Итачи за стеклом, сделала ему знак войти в палату. — Он молод, красив, образован, чертовски умен и невероятно сексуален. Будь я моложе, тоже пожирала бы его глазами всякий раз, как он окажется в поле моего зрения. — Цунаде-сама! — возмущенно вспыхнула Шизуне, а Каи почувствовала, как щекам становится горячо от прилившей к ним крови. Глаза Цунаде горели лукавым огнем. — Смотри, Шизуне, к нашей пациентке вернулся цвет лица. В этот момент Итачи открыл сдвижные двери и вошел в палату, прикрывая их за собой. — Цунаде-сама, Шизуне-сан, — приветствовал он женщин, хотя глаза оставались прикованы к пылающим щекам застывшей на больничной койке Каи. — Вы хотели меня видеть? — Хотела сообщить, что Такугава-сан в полном порядке. После перенесенной операции осложнений, которых мы опасались, не наблюдается, — деловым тоном начала женщина. — Правда, девушка заставила нас понервничать, оставаясь без сознания дольше, чем мы планировали, но это, все равно, не выходит за пределы нормы. Слушая ее сухие слова Итачи испытал ни с чем не сравнимое облегчение. Он снова нашел взглядом глаза Каи. Ее ответный взгляд пробудил огонь в его груди. Впервые в жизни Итачи чувствовал настолько сильное нетерпение. Ему хотелось как можно скорее остаться с Каи наедине. Сказать ей, как много она значит для него и что между ними нет никакого родства. Коснуться нежной, слегка розоватой кожи ее впалых сейчас щек, попробовать вкус мягких губ… — Но это еще не все, — продолжила Цунаде, совершенно не замечая кипящих вокруг страстей. Итачи повернулся к ней. Лицо женщины было серьезным, губы сжаты в жесткую линию, а взгляд карих глаз не сулил ничего хорошего. — Главный прокурор префектуры приходил ко мне час назад. Все тело Итачи тут же напряглось, точно готовое к прыжку. Заходили желваки и ему пришлось сжать кулаки, чтобы обуздать охватившую его ярость. Он предполагал, что их не оставят в покое так просто, но рвение с которым прокурор наступал на пятки порядком раздражало. Орочимару уже изъявил желание отправить Каи в тюрьму и, как видно, от намерений своих не отказался. — И чего он хотел? — Орочимару пришел ко мне по старой дружбе, — охотно поделилась женщина, хотя и сама не испытывала удовольствия от появления старого друга. — Мы учились вместе в старших классах. — Она вздохнула, переводя дыхание, все еще ощущая неприятную горечь на языке от разговора со старым другом. — Он знает о том, какую рискованную операцию я провела, чтобы спасти Каи жизнь, — девушка невольно вздрогнула при упоминании своего имени. — И знает, что никто в мире не делал ничего подобного и не сделает. Орочимару пришел чтобы спросить: как много, по моему мнению, понадобится время Каи для восстановления? — И что вы ответили? — Итачи чувствовал, что вопросы прокурора носили отнюдь не праздный характер. — Сказала правду, — пожала плечами женщина, — что не знаю. — И его удовлетворил этот ответ? — снова задал вопрос Итачи. Цунаде кивнула, но ее глаза говорили куда больше любых слов. — Значит, он с кем-то консультировался по этому поводу. — Я тоже так думаю, — согласилась Сенджу. — Он согласился с моими словами только потому, что никто другой не сумел дать ему более вразумительный ответ. Но мое слово далеко не в приоритете у Орочимару. Полагаю, если его консультант сочтет, что прошло достаточно времени для восстановления и всю остальную помощь могут оказать в тюремном госпитале, Каи транспортируют в тюрьму. И когда они придут, я не смогу и не буду препятствовать. — Цунаде-сама?! — в очередной раз возмутилась Шизуне. Смотря сейчас на свою наставницу и работодательницу, Шизуне не находила в ней той волевой, несгибаемой женщины, готовой драться за каждого своего пациента. Ни для кого в клинике не составляло секрета, что жизнь Каи стала разменной монетой в темных махинациях и весь персонал встал бы грудью на защиту девушки. Но Цунаде, почему-то, опустила руки. — Я должна думать прежде всего о репутации клиники и людей, которые в ней работают, — холодно процедила сквозь стиснутые зубе Цунаде. — В моем подчинении десятки врачей и сестер, которые лишаться работы и будущего, если клиника станет замешена в скандале. Я не могу так рисковать. Последние слова она проговорила, глядя на Итачи, словно тем самым просила прощения. Мужчина прекрасно понял ее. Скандал, если ему не удастся остановить это безумие, затронет многих. Первыми падут под нападками мер и семья Узумаки. Наруто, скорее всего, окажется в колонии строгого режима. Потом Цунаде и детище всей ее жизни — клиника, с сотнями человек персонала и, наконец, семья Учиха. Фугаку посадят, как, возможно, и мать. Сам Итачи лишится практики, если тоже не окажется в тюрьме. А Саске и Шисуи до конца своей жизни будут нести клеймо предателей. И, конечно, Каи. Она заплатит жизнью за чужую коварную игру. Оставалось надеяться, что отец не ошибся на счет Исихары Тоби и они получать признание убийцы! — Я сказала все, что хотела, — прервала ход мыслей мужчины Цунаде. — А теперь, извините, меня ждут дела. Женщина быстро покинула палату, прижимая к груди планшет с данными последнего осмотра Каи. Шизуне поспешила за ней следом. Каи отвернулась к окну, с ее губ сорвался тяжелый вздох. Только сейчас она поняла в какое ужасное положение поставила людей, так или иначе связанных с ней и как дорого им придется заплатить за помощь ей. Девушка никогда не считала себя особенно умной, но даже она прекрасно поняла, чего стоило Цунаде-сан держать оборону против угроз прокурора. Глаза защипали непрошенные слезы и она с трудом сдержала судорожный вздох. Еще минуту назад Каи была счастлива, осознав, что сумела выжить. В груди все еще чувствовался огонь раскаленного свинца, когда пуля разрывала ее сердце и плоть, стремясь отнять жизнь. Все это осталось позади, но больше Каи не чувствовала радости по этому поводу. Итачи смотрел на нее и видел сломленную, напуганную маленькую девочку, вырванную из лона любящей семьи и брошенную на съедение хищникам. Какой в сущности она и была. Проведя десять лет под защитой и опекой учителей в частной школе, она даже не успела привыкнуть к реальному, открытому миру, когда тот нанес ей сокрушительный, непоправимый удар. Столь трагичная судьба могла сломить и более сильного, взрослого, готового к превратностям жизни человека, что говорить о ней. Он заметил, как синие глаза наполнились слезами, как дрогнули ее губы, стремясь подавить рваный вздох надвигающейся истерики. И он не желал видеть ее слез, никогда в жизни, ни по какому поводу. Каи должна только радоваться в жизни, она, как никто другой заслужила счастье. Он шагнул к ней, сел рядом и в следующее мгновение кольцо его рук мягко опустилось на плечи девушки, прижав ее сотрясающееся в рыданиях тело. — Тише. Не плачь, милая, — она прильнула к нему, нежная и податливая, пряча лицо на его груди. И мужчина понял, что самое драгоценное ощущение в мире, просто держать ее в своих объятьях. Ничего иного он не сумел бы и пожелать. И уж тем более он не позволит никому отнять ее у него с нова. — Это так ужасно, — ее слабый голос почти не достигал слуха мужчины, но он слышал каждое ее слово, точно оно рождалось в самой его груди. — Сколько еще человек должны пострадать из-за меня? — она всхлипнула и подняла голову. Итачи почувствовал горячую влагу на собственной шее. — Я не должна была оставаться в живых. Цунаде-сама не должна была спасать мою жизнь! Внутри у мужчины все похолодело и сжалось. Ужасная мысль повергла его в настоящий шок заставив болезненно сжаться сердце. — Не говори так, — его голос сел от нахлынувшего чувства страха. Он уже думал, что потерял ее дважды. И не готов пережить это снова. Только не она! — Никогда не говорит так, Каи! Ты ни в чем не виновата, слышишь? — Его пальцы запутались в волосах девушки, губы прижались к влажным от слез щекам. Она вздрогнула и подняла голову, встретившись взглядом с бездонными полными скорби и боли обсидиановыми глазами. — Я не переживу, если с тобой что-то случится. Я слишком сильно люблю тебя, чтобы потерять. Каи смотрела на него во все глаза. Ее губы дрогнули, будто она собиралась сказать что-то, возразить, но так и не решив, что именно, разрыдалась, испытав величайшее облегчение и радость. Сильные пальцы Итачи оплели ее бледные щеки и подняли голову девушки, вынуждая смотреть в его глаза. Он так давно не смотрел в эти глаза, не касался ее кожи, не пробовал вкуса ее губ. Казалось, минула целая вечность с тех пор, как они были вместе, как были счастливы. Догадывалась ли она, как сильно он тосковал по ней? Его рот нашел ее и смял мягкие податливые губы в нежном, осторожном поцелуе. В котором мужчина пытался передать все свои чувства и страхи. Она всхлипнула только раз и теснее прижалась к его широкой груди, стремясь впитать тепло его тела с готовностью и жаром отзываясь на его осторожный поцелуй. Пальцы Каи сжались на вороте его рубашки и потянули его на себя. Ей хотелось как можно теснее прижаться к нему, слиться воедино, чтобы никто больше не сумел их разлучить. Чувства Каи, пребывающие в странном смятении и растерянности обострились и превратили ее в маленькую, требовательную хищницу. Она так скучала по нему. Охваченная внезапным порывом единения, девушка ни о чем не думала, растворяясь в его нежных, почти невесомых прикосновениях, впитывая аромат его кожи, чувствуя взгляд черных глаз на своем разгоряченном лице. В эту секунду она была настолько счастлива и ничто больше не имело значения. Однако, она слишком хорошо помнила, как ее счастье разбилось в прошлый раз… Итачи почувствовал влагу слез на своих щеках и отстранился от девушки, обеспокоенно всматриваясь в ее лицо. Каи плакала снова, бесшумно роняя слезинки со своих длинных красиво изогнутых ресниц. Он боялся, что причинил ей боль. Сам он не обращал внимания на давящие боли в грудной клетке и периодически перехватывающее дыхание. Все его существо сосредоточилось вокруг это маленькой, самой желанной на свете женщине. — Милая, что с тобой? Почему ты плачешь? — он провел руками по ее волосам, убирая непослушные, спутанные пряди с бледного лица. Она коротко всхлипнула, стараясь перевести дыхание, и отвела от него взгляд. Говорить ей было сложно и слова словно застревали в ее горле. — Просто, я думала об этом, — она шмыгнула носом, — о тебе. Прежде чем тот человек выстрелил в меня… — она надолго замолчала, снова переживая те ощущения, что испытала в момент покушения. Снова ощутила обжигающую боль в груди и маленькая ручка ее метнулась к свежему шраму, скрытому под толстыми слоями перевязочного материала. Итачи уловил этот жест и сердце его болезненно сжалось. Он хотел забрать всю ее боль, хотел избавить даже о воспоминаниях о муках, через которые ей пришлось пройти, но понимал, что не имеет такой силы. Он нашел ее сжатую в кулачок ладонь, и обхватил своими пальцами, желая поделиться с ней силой и уверенностью. Каи подняла на него глаза и его ободряющий взгляд придал ей смелости продолжить: — Больше всего на свете я боялась, что больше не увижу тебя. Не скажу, как сильно люблю тебя. Она снова всхлипнула и, предупреждая очередной поток слез, Итачи прижал ее хорошенькую головку к своей груди. Она слышала, как беспокойно и тяжело бьется его сердце. — Больше тебе не нужно этого бояться, — горячо заверил он. Итачи и сам боялся, что никогда не сумеет загладить своей вины. Слова, которые он бросил ей в лицо в гостиной их дома и те, что говорил после, жгли его разум подобно раскаленным клеймам. Он не думал, что ему когда-либо удастся вымолить у нее прощения. — Да, — тихо прошелестел ее голос. — И случилось именно то, чего я так сильно желала. Я люблю тебя и знаю, что и ты любишь меня. Но так же я знаю, что это неправильно. Как бы нам не хотелось мы не можем… Твоя семья… Твой отец… Она никак не могла подобрать слова, чтобы облачить в них всю терзающее ее отчаянье и вначале Итачи не мог понять, о чем именно она думает. Для него самого вопрос их родства давно перестал иметь какое-либо значение. Но Каи ведь этого не знала. — О, милая, прости, — прошептал он ей на ушко. — Я должен был сказать тебе это сразу, но при виде тебя я больше не о чем не мог думать. Ты не моя сестра, Каи. Ты женщина, которую я безумно люблю и которую хочу сделать своей женой. Она удивленно вскинула голову и попыталась вывернуться из его рук, чтобы лучше видеть его лицо, но Итачи удержал ее. Его губы коснулись ее виска и прочертили спешную дорожку до мочки уха. — Но Фугаку-сан сказал… Каи все еще пыталась осознать смысл его слов. Конечно, девушка приняла бы любую версию, даже если они на самом деле были кровными родственниками. Единственное, чего она хотела от жизни — быть с Итачи и если он хотел того же не взирая на запреты, она тоже хотела этого. Но глубоко в душе она чувствовала вину за свою неправильную любовь. Вину перед Итачи и его семьей, особенно перед Микото-сан для которой она Каи стала настоящим разочарованием. — Забудь, что сказал Фугаку, — резко отрезал Итачи, дав понять, что не потерпит больше от нее возражений. — Фугаку стал жертвой обмана. Он так сильно опасался за свою репутацию, что не проверил слова Нами, а сразу выписал чек. Итачи не стал посвящать Каи в тонкости личной жизни семейства Такугава. Ведь если бы он рассказал ей все, то ему пришлось бы сказать, что Нами не была родной матерью Каи. А упоминать Хьюга Харуку Итачи не имел права. Он считал, что женщина сама должна сделать этот шаг и решиться поговорить с дочерью Мужчина нисколько не сомневался, что Каи с пониманием отнеслась бы к поступку Харуки и не стала бы держать на женщину обиды. Но только Харука-сан могла преодолеть свои страхи и решение он оставлял за ней. К тому же Итачи не хотелось говорить любимой женщине, что именно ее мать Нами он считал виновной во всем, что пришлось претерпеть Каи. По пути из поместья Намикадзе — Узумаки Итачи успел поговорить с отцом. Узнать о его подозрениях и подробностями разговора с Исихара Тоби-саном. Сложив все части воедино, мужчина окончательно убедился, что именно в убийстве Нами Такугавы и ее жизни стоит искать причины гибели ее мужа и покушения на приемную дочь. Убедился в этом Итачи еще и потому, что Нами Такугава шантажировала своих любовников мнимой дочерью, хотя полученные деньги никуда не тратила. Конечно, она могла опасаться, что муж бросит бесплодную женщину и уйдет к молодой любовницу, которая родила ему дочь. Но эта версия никак не вязалась с прошлой жизнью Нами. Ведь она не боялась, что Каойя отвернется от нее из-за многочисленных романов на стороне. Нами действительно боялась, но вовсе не мужа. Она собирала деньги, чтобы воспользоваться ими в случай крайней нужды — женщина готовилась сбежать из страны, но не успела. Должно быть она недооценила нависшей над ней угрозы. Пока Исихара Тоби состоял с ней в отношениях и считал Каи своей дочерью, Нами чувствовала себя в безопасности. Но когда будущий министр порвал с ней — расплата не заставила себя ждать. Во что же ввязалась Нами, что это стоило жизни не только ей, но и ее мужу, а так же дочери? На этот вопрос у Итачи не находилось ответа. Но, возможно, он был у Каи, поэтому девушку так отчаянно пытались лишить жизни. Мыль о том, что он снова может потерять ее, теперь навсегда, отозвалась в груди Итачи тупой болью. Он ни за что не оставит ее одну. Никому не позволит причинить ей боль! Он теснее прижал девушку к себе, укладывая ее голову себе на плечо. Она ужасно устала, но старалась скрыть этот факт, хотя глаза ее уже начали закрываться. Каи хотела знать все, что пропустила, пока приходила в себя после операции, но мужчина не поддался на уговоры и обещал ответить на все ее вопросы позже. Устал и он. Травма постоянно давала о себе знать и короткий отдых был им обоим просто необходим. К тому же сейчас он все равно ничего не мог сделать. Оставалось надеяться, что Исихара Тоби оправдает возложенные на него ожидания. Итачи пригладил волосы Каи и не сдержал улыбки; девушка уже спала, тихо посапывая в основание его шеи. *** Карин открыла глаза и потянулась. Она не помнила как уснула, но судя по всему, случилось это уже после рассвета, потому что в висок отчетливо стучала давно знакомая ей боль. Она прищурила глаза и тихо простонала, потянувшись пальцами к пылающему лбу. Так всегда случалось, если она не спала в сутках хотя бы пару часов. И именно эта ее особенность не позволила девушке сделать головокружительной карьеры в модельном бизнесе. — Проснулась? — голос молодого человека прозвучал над самым ее ухом и Карин вздрогнула, резко вскинув голову, почти в ту же секунду столкнувшись взглядом с бездонными черными глазами Саске. Он смотрел на нее не скрывая кривой усмешки от которой у девушки все перевернулось внутри. В памяти тут же вспыхнула одна единственная картина — их поцелуй. Напористый и, несмотря на опасения Карин, довольно жаркий. К удивлению девушки, Саске не оттолкнул ее, послушно позволяя ей делать все, что ей захочется. Но и особого рвения тоже не проявлял. Возможно, понял, что обидел ее зря. А может, в крови молодого человека еще играли обезболивающие. В любом случае, была счастлива, ведь получила именно то, чего хотела. Она так распалилась, что чуть не сорвала с него больничную рубашку. И только прикосновение к перебинтованной руке молодого человека отрезвило ее. Она отстранилась, виновато потупив взор и пробурчала невнятные извинения. Саске ничего не ответил, только хмыкнул и вернулся в свою постель. Девушка ждала, что парень поспешит выставить ее за дверь, скажет, что больше не желает видеть ее… Но ничего из этого не последовало и, устроившись на больничных простынях, он задал ей какой-то в сущности простой вопрос. Карин ответила, а потом и сама не заметила, как проговорила с ним всю ночь. Да, именно она и говорила. Саске почти не произнес ни звука, только хмыкал и время от времени вставлял короткие едкие замечания. Зато она рассказала ему все! Оказывается, вся ее жизнь уложилась в несколько часов рассказа. Карин поделилась с молодым человеком даже тем, что никому не говорила. Она рассказала, как чуть не сгорела заживо однажды на съемках и как ее пытались изнасиловать в гримерке трое пьяных фанатов. Но Саске ничему не удивился, он как будто наперед знал, сколько боли Карин скрывает за бравадой и беззаботным характером. Он будто проник ей в голову и прочел самые потаенные мысли, а теперь только и ждал, когда она наберется смелости сама во всем признаться. Карин начала клевать носом, когда за окном забрезжил рассвет. И тогда Саске удивил ее в очередной раз. Он сдвинулся к краю на койке и предложил ей занять свободное место. Карин должна была отказаться, но даже не подумала о такой возможности. И вот теперь, она лежала под тонким одеялом, удобно устроившись на плече молодого человека, взгляд которого не сулил ей ничего хорошего. — Доброе утро, — елейно протянула она, изобразив самую очаровательную улыбку, на которую была способна. Саске хмыкнул, но она успела разглядеть в его черных глазах всполохи плохо скрываемого желания мести. — Кому как, — сквозь зубы протянул он не отрывая взгляда от ее лица. — Когда я пускал тебя в постель, то не позволял использовать меня в качестве подушки! И уже давно день. — Прости, — пискнула Карин, но вовсе не потому, что испугалась. Скорее девушка пыталась сдержать смех. Она поднялась с удобного плеча молодого человека и Саске выдохнул с облегчением. Голова Карин покоилась на плече единственной его здоровой руки. Пальцы поврежденной конечности все еще не слушались и рука не переставала болеть. Однако принять обезболивающее, когда ему предложила медсестра, молодой человек отказался. И теперь он порадовался, что снова может пользоваться рукой. Чувствовать себя совершенно безруким ему крайне не нравилось. — Я уже было решил, что эту руку мне точно отрежут. Твоя голова перекрыла кровоток! — продолжал бурчать Саске, заняв в постели полу-сидячее положение. Карин прошла к умывальнику, плеснула холодной воды в лицо. Вид был ужасным. Щека, которой она прижималась к плечу Саске покраснела, под глазами залегли темные тени, волосы спутались и торчали в стороны. Она хотела, было, ответить Саске в той же саркастичной манере, что потерять руку — слишком малая цена за ночь, проведенную с прекрасно женщиной, но только рассмеялась, вспомнив их давний разговор на эту тему. — Что смешного? — угрюмо поинтересовался Саске. — А ты не помнишь? — она повернулась к Саске лицом и одарила его очаровательной улыбкой. — Когда-то ты говорил, что я никогда не окажусь в твой постели. И сам же меня позвал. Саске только секунду раздумывал над ее словами, припоминая этот памятный разговор и закатил глаза. Он чувствовал, что щекам стало тепло, но, из-за слабости после аварии, операции и постоянной боль в поврежденной руке, его лицо оставалось, по-прежнему, бледным и Карин не догадалась, какое впечатление произвели на него ее слова. — Чисто технически, — отозвался молодой человек стараясь, чтобы его голос звучал как можно более бесстрастно, — это не моя кровать, а больничная койка. И спала в ней только ты. Лично я не смог сомкнуть глаз из-за твоего храпа. — Я не храплю! — тут же возразила девушка, приводя в порядок волосы перед зеркалом. — Храпишь. — Нет! — она снова взглянула на него. — Храпишь, еще и как! Это было похоже на землетрясение. Я боялся, что потолок рухнет и раздавит меня. Карин хотела ответить, но открытая, почти детская улыбка Саске полностью обезоружила ее. Девушка только и смогла подумать, что бесчеловечно быть таким красивым, как он. Она вздохнула и прикрыла глаза. — Бедный Саске. Как ты пережил эту ночь? Чуть не лишился руки. Чуть не погиб под падающим потолком… — Не забывай про ужасные звуки, от которых у меня чуть не лопнули перепонки, — поправил Саске. Карин безнадежно махнула рукой соглашаясь со всеми его претензиями. — Да, да. Как скажешь. И все это моя вина. — Твоя, — согласился молодой человек. — Даже не знаю, как мне теперь расплатиться за предоставленные неудобства. Смотря в глаза Саске, девушка испытала укор сожаления. С одной стороны, она была рада, что молодой человек не придал ее вчерашнему поступку особого значения и стремился сохранить их прежние отношения, поддразнивая и смеясь над ней. И Карин была готова поддержать его. — Уверен, ты что-нибудь придумаешь, — хмыкнул молодой человек, откидываясь на подушку. Карин снова отвернулась к зеркалу. Последний раз окинула свое отражение придирчивым взглядом. Значительно лучше она выглядеть не стала. Ей срочно требовалось принять душ и почистить зубы. Она повернулась, чтобы объявить о своем уходе и заметила, что Саске смотрит на нее не отрывая глаз. — Я ужасно выгляжу, да? — спросила она и Саске деловито кивнул. — Просто отвратительно. — Мне нужно принять душ и переодеться. — Определенно. — Я пойду? — Ага. Карин двинулась к двери. Ей казалось, что Саске ждал от нее чего-то еще, каких-то слов, но так и не сообразила, что именно должна сказать. Пальцы девушки сомкнулись на дверной ручке и она отодвинула дверь в сторону. Уже сделала шаг в коридор, когда услышала голос Саске за спиной. — Карин, постой. Она обернулась. Он все так же возлежал на подушке. Черные волосы разметались по белоснежной наволочке непослушным ежиком. В плотно сжатой ладони здоровой руки он что-то держал и протягивал к ней. — Твоя сережка, — пояснил молодой человек, заметив ее вопросительный взгляд. Карин, машинально, дотронулась рукой до мочки уха и обнаружила, что украшения, в самом деле, нет. Поняв, что ничто не заставит Саске подняться со своего места, она подошла к нему. Протянула руку, желая получить украшение обратно. Саске тоже протянул руку с зажатой в ладони серьгой ей навстречу и, вдруг, его сильные пальцы оплели запястье девушки, а рука потянула ее на себя. Карин, потеряв равновесие, упала на кровать, поперек торса молодого человека. Вскинула голову, удивленно распахнула глаза. Но прежде чем Карин успела что-либо понять, губы ее обожгло жаром поцелуя. В удивлении, Карин подняла глаза на молодого человека, надеясь найти объяснение его поступку в его взгляде, но в черных глазах Саске ничего не отражалось, кроме ее удивленных глаз, ее пылающего красным лица так, что даже веснушки исчезли. Он буквально пригвождал ее своим тяжелым, жадным взглядом, не мигая и не отводя глаз. И Карин сдалась. Позволила себе расслабиться и полностью отдаться волнующему, охватившему каждую клеточку ее тела чувству. Она прикрыла глаза трепещущими ресницами и поплыла на волнах блаженства, рождаемых языком молодого человека. Как долго они были поглощены друг другом, никто не мог сказать точно. Казалось, прошел всего один единственный миг и целая вечность разом. Пока звук резко хлопнувшей двери не заставил их оторваться друг от друга. Щеки Карин пылали, а взгляд Саске оставался твердым и тяжелым. Оба они устремили взгляд на дверь, но, кто бы не потревожил их, оставаться этот человек не пожелал. — И, что это было? — голос Карин звучал неровно и нервно. Она все еще не могла перевести дыхание. Сердце ее, казалось, вот-вот выскочит из груди. — Прощена, — проговорил Саске, выглядя при этом не менее взволнованным, чем она. — За храп. — тут же поспешил добавить он и вложил, наконец, потерянную серьгу в ладонь девушки. Карин раздумывала только секунду, разглядывая украшение на своей ладони. Заедающий английский замок, который она с трудом могла снять даже двумя руками. Как могло случиться, что эта серьга сама соскочила с ее уха? Но задаваться сейчас этими вопросами девушка не стала. — Значит, за храп, — уточнила она. Саске кивнул. — Хорошо. Я запомню это. Она выпрямилась и пошла к двери, не оглядываясь. Карин не знала с каким лицом провожает ее молодой человек, но была готова поклясться, что Саске снова нацепил на себя непроницаемый вид. А вот она… Карин не могла стереть с губ глупой счастливой улыбки. Прощена за храп. Значит, остались еще потолок и рука! Закрывая за собой двери палаты, девушка чувствовала себя на седьмом небе от счастья. *** Сакура забилась в углу сестринской, кусая тыльную сторону руки, чтобы никто не услышал ее горьких рыданий. Ее тело сотрясало в крупных конвульсиях, а лицо залило соленое море слез. Глаза опухли и покраснели. Обхватив себя рукой, она упала на стул и притянула голову к коленям. Боль в груди казалась невыносимой. Сердце давило, кололо и резало, но эти ощущения не имели ничего общего с сердечным приступом. Так умирала, разбиваясь на осколки любовь. Она видела. Видела собственными глазами, как Саске, — ее Саске с которым она прожила, в своих грезах, долгую и счастливую жизнь, — целовал другую! Высокая, красивая, с огненно-рыжими волосами и это вовсе не она искала расположения Саске, как приходилось делать Сакуре и другим девушкам города. Нет. Сакура видела, как крепко он сжимал ее руку, словно боялся, что та испариться, сбежит, исчезнет, как туман исчезает под лучами жаркого солнца. Сакура рыдала, но ее слез никто не увидел.