Часть 1
16 октября 2012 г. в 00:54
А уходить всегда грустно.
И, пожалуйста, не надо меня удерживать. Разве я много прошу? Просто понять и… Отпустить. Пойми, у тебя своя жизнь, у меня – своя. Они как две параллельные линии: проходят совсем близко друг к другу, пересекают одни и те же плоскости, но никогда, слышишь, никогда не пересекутся.
Ты живешь в удивительном мире, где не действуют законы времени, где можно побывать в одной эпохе, а затем синяя-синяя полицейская будка унесет тебя в другую, где не надо переживать о том, что подарить на свадьбу другу, потому что друга попросту нет, где не надо бояться однообразия, так как и его не бывает.
А я… А я живу совсем в другом. У меня есть Он. Я люблю его, и он любит меня. У нас семья, понимаешь? У нас есть друзья, работа, домашние хлопоты, походы по магазинам… Мы должны проснуться утром и прожить очередной скучный, по твоим меркам, день, чтобы вечером сильно уставшими, но удовлетворенными лечь спать. Мы хотим, чтобы наши друзья состарились с нами. Понимаешь?
Ну, что ты молчишь?
Ну, вот видишь, я тоже плачу. Мне тоже больно. Не хочу оставлять тебя, не хочу, чтобы ты был один, ты… Ты не должен быть один, слышишь? Обещай мне, что никогда не будешь путешествовать один.
Нет... Я знаю, о чем ты подумал. Нет.
Повернись. Пожалуйста, повернись и посмотри на меня. Я прошу.
В этих глазах столько мудрости, столько знаний, боли, переживаний и… Одиночества. Я могу лишь представить, каково это – нести на плечах такую ношу.
Ну, что ты. Не надо, ладно?
А помнишь… Помнишь, как ты появился у меня на заднем дворе? Знаешь, а я ведь тогда думала, что тебя прислал Санта Клаус. Ты был такой неряшливый. Говорил, что в твоей будке есть бассейн. А потом были рыбные палочки с заварным кремом. Да, это было самое дикое, что мне приходилось тогда видеть.
Потом ты ушел. Ты обещал, что вернешься через 5 минут, но запоздал на 12 лет.
Почаще улыбайся, хорошо? Тебе идет.
И эта безумная мания к мелким деталям: галстук-бабочка, феска, ковбойская шляпа.
Ты удивительный. И я хочу, чтобы ты всегда таким и оставался, потому что таким я буду тебя помнить. Только таким.
И передай Ривер, что… Что я горжусь ей. Что я люблю ее и горжусь ею. Хотя она сама об этом знает. Как бы там ни было, я благодарна судьбе, что все сложилось именно так.
Пора.
Иди.
Ну, иди же.
Пожалуйста. Иди, я умоляю.
Да иди же!
Что ты стоишь? Ну, хочешь, я… Хочешь, скажу, что ты ужасен, что не терпелив, не сдержан. Что с тобой каждый день превращается в гонку за выживание, что с тобой не бывает безопасно. Что ты несколько раз не смог сберечь Его. И это может повториться еще раз, а он может оказать последним!
Без тебя спокойнее! Без тебя безопаснее!
...
Ну, почему ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь. Хоть слово. Неужели это так много? Неужели тебе нечего сказать мне на прощание?
__________________________________________________
Но его глаза передавали переживаемые чувства в миллионы раз полнее и точнее, нежели самые грамотно подобранные слова, выстроенные в правильные предложения. В них отражалась целая вечность, целая вселенная, которая сейчас была готова расколоться пополам.
Пока она говорила, каждое слово било по сознанию, заставляя прокрутить в голове все с самого начала, вспомнить каждую ее шуточку или неуместный вопрос, воспроизвести самые трогательные и самые веселые моменты, прожить заново самые яркие путешествия и вообразить еще бесконечное множество новых, которым так и не суждено случиться.
Амелия Понд – девочка, которая ждала.
Не смотря ни на что, она верила и ждала. Верила и ждала даже тогда, когда разум твердил, что нет никакого Доктора, нет никакой полицейской будки, что никто не придет.
А сейчас она хотела уйти. И это было правильно. Она имеет право прожить жизнь так, как ей хочется. Именно ей, а не какому-то чудику из синего ящика.
Не было сил сказать хоть что-то. Слишком тяжело было просто отпустить часть себя. Это все равно, что перестанет работать одно сердце. Без него можно протянуть какое-то время, но это будут самые мучительные минуты…
Вот и сейчас ему надо было добровольно отказаться от жизненно важной части себя.
Он сделал пару шагов к заветной дверце, приоткрыл ее.
Взгляд, полный печали, безысходности и непередаваемой боли, в последний раз скользнул по милому лицу рыжеволосой Эми. Даже сейчас, в слезах, она была самым прекрасным человеком, которого ему приходилось видеть.
Он ничего не говорил, но все, что нужно было сказать, отражалось в этом взгляде…
«Я буду всего лишь историей у тебя в голове… Только пусть это будет хорошая история, потому что, знаешь, это и была хорошая история. Самая лучшая.»