Иногда мне начинало казаться, что люди вокруг меня чем-то похожи, нет, не так… мы все одна гребная копия, да это было, безусловно, именно так. Мы чем-то похожи. Но все это… я считала, что я не страдаю ванильной чертовщиной, как другие в моем классе. Я ошибалась. Я, как и все, время от времени жалела себя, уверяла, что все хорошо и пряталась за характерами героев любимых книг. Их жизни идеальны, девочки на моих рисунках идеальны, все идеальны… мне казалось, что и люди вокруг идеальны, одна я неправильная. Все было неправильным в тот вечер, и даже осознание того факта, что никто не идеален не делала меня счастливее. Почему я не могу приблизься хотя бы к ним? К их точеным фигуркам, красивой речи, юмору, знаниям? Я была ленива и это была прекрасная отговорка для меня. Но не для моих родных. Хоть они и сами были не идеальными, но они почему-то лучше моего знали о идеальной жизни и учили ей, они говорили, что я должна учиться на их ошибках, это было не так. Их ошибки — ошибки их жизни. У меня же все было впереди, я должна была вынести урок из этого, но не больше. Ну, что жизнь? Ты протянешь до рассвета,** Вместе со мной?
© Захарра (Автор)
***
Мне страшно было возвращаться домой, с Марком я стала реже появляться дома во время, я задерживалась до поздна и если мама это принимала как «акт обиженного ребенка ссорой родителей», то рано или поздно она должна была заметить, что что-то все же не так. Например, что я перестала обращать внимание на их ссору, их браку пришел конец, я это видела и понимала. Я не была эгоисткой до такой степени, что заставляла родителей сидеть возле себя, не давая им жизни. Они еще полны сил и могут продолжить свою жизнь раздельно, я же довольно взрослая, что бы это понимать и не мешать им. Мне не хотелось, чтобы они оскотинивались из-за этого. Обвиняли друг друга в общем провале и задевали меня. Я бы сказала им это, но боялась их реакции. В дом я зашла осторожно, тихо закрыла за собой дверь и снимала балетки, я не знала что говорить утром, но у меня было время до утра, чтобы придумать что-то. Это несомненно было в плюсах. — Явилась?! — выкрикнула мама с кухни, да, ее голос был захмелевшим и я уже знала, что мне не стоит идти на кухню, если я не хотела бы скандала, но я пошла. Не явись я на кухню, она бы пришла ко мне в комнату, а это еще страшнее. — Да… — пробормотала я себе под нос, не рискуя громко говорить. — И где мы шлялись?! — продолжала она кричать, и я заглянула в гостиную — отца не было: или он был на кухне, или они снова поругались. — В школе была. — До часа ночи? Хм, что же вы там учили? Не отвечай, дай догадаюсь… потаскуха, блять, и кого я вырастила? Это резало. Было обидно, она ведь как бы моя мать и должна наоборот быть за меня. — Кабинет закрыли и мы ждали охранника, позвонить не могла — денег на счету нет, и он разряжен. Кинула телефон на стол, доказывая, что она разряжен. — Мы? О-о-о-о-о… понимаю, и вы не нашли ничего другого как трахнуться в кабинете, коротая время? Или ты все же была где-то в другом месте? Например, в доме какого очередного козла? — Мама! — не выдержала, — что за чушь ты несешь, ты себя слышишь? Она в чем-то была права. От этого мой голос дрожал, мне казалось, что она все знает, она все знает и сейчас позвонит Марку, или его матери, и все примет такой оборот, что утром меня найдут на асфальте. С разбитой головой. — Ну как что, так сразу мама! Мама во всем виновата, мама несет чушь, а ты такая святая и ничего не делаешь? Тебе семнадцать, учти, принесешь в подоле… — она допила вино из бокала залпом, мне было даже гадко на нее смотреть. Обычно мужчины в семьях пили, а у меня мать… узнай кто-то из друзей, я бы застрелилась на месте. Нет, мне было насрать на слухи, но я не хотела, чтобы мою мать осуждали, и никого из моих близких. Это не их забота, а моя. — Не мели чушь, слушать гадко. Мама почему-то засмеялась. — Не мала рот на мать открывать! Я, блять, родила тебя, неблагодарная, сказала бы хоть спасибо за это! Растила тебя, а ты теперь рот открываешь на меня? И ноги раздвигаешь где попало… Я тяжело вздохнула, она была пьяна вот и все. — А где отец? — зря-зря-зря я задала этот вопрос, но меня действительно это интересовало. Вдруг там в гостиной папин труп лежит? Я невесело усмехнулась. — Ушел… даже он не хочет жить с такой шлюхой, как ты, — хихикнула она, наливая в бокал еще немного вина, и я должна была заставить хоть что-то себя сделать, чтобы она протрезвела и поняла, что несет. Но, по сути… по сути она была права. Я вырвала бутылку из ее рук. Немного вина попало на скатерть и блузку мамы, — они видимо начали ругаться, стоило маме прийти домой, а затем отец ушел. Она закричала. — Что ты творишь?! — возмутилась она, вскакивая с места, — кого я воспитала!? — недовольно причитала она, и, схватив бутылку в моей руке, дернула ее на себя. Сначала я не поняла, что произошло. Что-то горячее обожгло щеку. И я на секунды пошатнулась, а бутылка с красным содержимым окрасила линолеум нашей кухни. Она меня ударила. По лицу. Воздух замер где-то внутри, а в голове все шумело и бурлило, словно, словно… мне было обидно, больно, неприятно, мне хотелось понять ее, но осуждение превышало понимание. Мне хотелось что-то сказать, но… но я даже заплакать не могла. Отец никогда не бил меня, он всегда пытался объяснить, что плохо, а что хорошо, и я все понимала, мама же сразу кричала и всегда подразумевалось, что правильно - это так, как считает мама и никак иначе. Мы иногда, лишь изредка, пытались нормально общаться, но ничего не получалось, максимум пару дней, потом я ее просто не видела. Мне не хватало семьи, и порой, стыдно признаться, но в тоне, поведении, лице других людей я замечала черты мамы, это повторялась слишком часто и пугало меня. — Я пойду… — прошептала я, понимая, что надо собрать осколки и убрать, чтобы она не порезалась, но не сейчас, я ее боялась в таком состоянии, — я утром позвоню и скажу, что заболела. — Плевать, — уверила она, меня оскорбляло, что ее даже не задел тот факт, что она меня ударила. Из-за бутылки. Меня… меня… мне… (я даже путалась в мыслях) Я задыхалась от давящего комка слез, но плакать почему-то не получалось. Следуя в свою комнату, я прихватила учебники и тетради, делать уроки я не планировала, я думала о том, что завалюсь спать, потому что встать придется завтра рано, часов в шесть, чтобы убрать и привести себя в порядок. Желудок просил еды, а голова сна. Сон выиграл, и я спала, даже не сняв форму. В грязной юбке, блузке, даже не умывшись перед этим. Плевать…***
Я едва поднимала голову с постели, затем едва открывала глаза, и едва пережевывала горький огурец, кроме него больше ничего не влезло. Мама спала где-то в гостиной, я не решалась зайти. Позвонив ей на работу, я сказала, что маме нездоровится и придет она на ночную. В трубке хмыкнули. Видимо они догадывались, как именно маме нездоровится. Я с трудом проглотила оскорбление в адрес этой женщины. Бесило все. Вообще все. Я одевалась наспех, даже позволила себе надеть старые джинсы брата, они ему стали малы и достались мне. Нашла какую-то чистую черную футболку и натянув ее, наспех расчесала волосы, затем была теплая куртка, кеды, и вот, я уже стою на улице у подъезда и выдыхаю облачко пара. Накинув капюшон на голову, сжала в руке ручку портфеля и медленно побрела в сторону школы, попутно ненавидя окружающий мир за его эгоистичную и серую сторону — осень. Сегодня она была особенно серая и вязкая, словно жвачка, в которую неудачно наступил. Дождя не было, был ветер и было холодно, я жалела, что надела свои рваные джинсы, которые на деле были джинсами брата. До школы я дошла недовольная, поразительно, но не голодная и совершенно напуганная — что сказать Марку я и не знала. И решила — как все идет, так пусть и идет. Я не хотела ничего делать, не хотела быть ответственной, я хотела как можно скорее раствориться, или выбраться из общества этих людей. Я была той самой разновидностью людей — «Мне-плевать-на-все-дайте-наушники-печенье-чая-и-валите-в-закат-я-в-Свитербурге-катаюсь-на-единороге», длинноватая формулеровочка. Но она имеет место. Так вот, я каталась на единороге и пыталась не думать о том, что сзади меня догоняла реальность на белом коне, вместе с Марком. Хоть жизнь и дерьмо, она лучше, чем её противоположность.* И да… я прогуляла первый урок, потому что опаздывала и решила уже не идти, не хотелось получать двойку за опоздание. Потом прогуляла второй, ну раз гулять, так гулять — думала я, замерзая в парке, тупо глядя в экран телефона и скидывая звонки Огневой. Я не знала, зачем это делаю. Я всегда могла ей поплакаться, но в последнее время стало казаться, что она дальше как-то стала… типа — вот, вроде луна рядом, руку протяни в окно и возьми с неба, но нет, хрен тебе на палочке, дружок, до нее недели полета. Василиса сейчас была еще дальше, и жила в какой-то параллельной вселенной. В ее жизни была Римма, смех, были проблемы как без них, но не было меня. Она звонила, но… но это впервые за две недели, звонила она, и мне стало интересно зачем? Кто-то уже понес слухи. Святое дерьмо. Выдохнув очередное облачко пара, я двинулась в школу. Я часто прогуливала в парке. Умещая свою жопку в качели, я каталась, слушала музыку, читала. Мне так нравилось — пустой парк, и я, в качелях. Видимо я действительно вливаюсь в толпу однотипных единомыслящих баранов. Жуть-то какая. В класс я явилась за десять минут до звонка, и, плюхнувшись на свое место, старательно игнорила всех, кто смотрел на меня. Я даже не здоровалась, сегодня я могу быть сукой. Жизнь же может быть сукой, чем я хуже? — Драгоций! — Огнева оттянула мой наушник, выкрикивая это в самое ухо, и Римма тоже рядом показалась, она копалась в телефоне Василисы. Я девочка. Мне можно. Мне не приятно. Да это глупо, но это был наш ритуал с ней! Только я могла копаться в ее телефоне! Я всегда могла смеяться с ее фото, ведь она всегда говорила, что ей не стыдно только мне показывать свои смешные фото. А сейчас… — Чего тебе? — буркнула я погружаясь в злобу. — Ты где была? Она серьезно? — Прогуливала… — с нажимом. — Это я поняла, почему меня не позвала? Да ты бы не пошла! Я столько раз уговаривала тебя, ты же истерила и говорила, что не рискуешь прогуливать?! Кто говорил?! Я?! И после этого она моя подруга? Это не моя подруга, я… я слишком редко стала с ней видеться и избегать ее. И мне даже стало это в привычку, и наверное… я зря на нее злюсь, сама ее толкаю от себя подальше. И жалуюсь потом сама же. Никого. Мне никто не нужен. Одна, всегда одна. Это же прекрасно, почему-то цветок в горшке не возмущается и не требует себе соседей. Чем я хуже цветка? — Ты бы не пошла, — тяжело вздыхаю, и мне хочется верить, что сейчас она просто скажет, что-то из того, что я действительно хочу услышать. — Знаю, — хмыкает она, — но я же твоя подруга… — так наивно и обиженно, будто… будто… словно я все протянула руку в окно и коснулась луны. И не нужны недели полета, вот она луна — тут. Но… — Так значит, это правда? — усмехнулся голос Маришки за спиной, — мне сказали, что тебе вчера плохо было, — я плохо понимала, на что намекает Резникова. Но то, что она намекала, я не сомневалась, этот ироничный голос, словно сейчас она выведет меня на чистую воду. И все поймут, какая я плохая. Не-а, Резникова, только не ты, вон та серая масса, с похабной улыбкой «а-ля, Кристиан Грей за школьной партой», которая сегодня почему-то не явилась, еще может, но не ты. — С каких пор тебя заботит мое здоровье? Но все прекрасно, спасибо, — устало хмыкнула я, вырывая свой наушник из рук Огневой, которая тоже прислушалась. Это больно резало, так же как и пощечина мамы, теперь Огнева стала доверять слухам обо мне и даже вникать в них, раньше бы она их пресекла одним словом. — Не тупи, Драгоций, я хочу сказать тебе, что меня не волнует с кем и когда ты спишь, просто не втягивай в это моих друзей. Если вы с Ляхтичем считаете себя звездами, это не повод оскорблять Дейлу, — Маришка слегка поморщилась, и от раздражения поправила свои локоны. Мне стоит говорить, что я просто офигела от услышанного?! Звездами?! Она серьезно?! Я только хотела открыть рот, чтобы оспорить это, потому что кем-кем, а звездой я себя точно никогда не считала. Я не знаю, с чего она вообще это взяла, но кидая взгляд на сконфуженную Дейлу, я поняла, что та что-то наговорила Маришке. И никак не ожидала, что та подвергнет ее слова огласке. Теперь виноватой в моих глазах была именно Дейла, сводная сестра моей подруги, и ей за это было стыдно, как бы она не старалась казаться гордой. Я закачала головой, понимая, что все это глупо, и мне не стоит на это обращать на это внимание, но меня остановили, и видимо судьба попросила меня изменить свое решение. Самым неприятным способом. — Да, Захарр, — подтверждает слова Маришки Василиса, и что-то больно бьет под дых, но после короткой заминки Огнева продолжает, виновато теребя от неуверенности край юбки: -… Ты знаешь, как бы не уважала тебя и твоего брата, но это переходит грани разумного, сначала ты отгавкиваешься, что все хорошо, а потом я узнаю, что тебе с чего-то стало плохо. То тебя видят с каким-то парнем ночью, то ты пропадаешь на сутки и не берешь трубку, я не знаю, что с тобой и что происходит, но с приходом его, — взгляд на пустое место Марка, — в наш класс, ты… ты стала другой, и мне новая Захарра совсем не нравится. Я думала, мы подруги, а ты даже обсудить не хочешь со мной свои проблемы, видимо ты перестала мне доверять, тогда с чего я должна доверять тебе? — Василиса равнодушно пожимает плечами после сказанного, и, словно от стыда, пряча взгляд в пол, не зная, что сказать еще: извиниться или уйти — она выбирает второй вариант. — Пойдем. — Просит она Римму, и та медленно кивает, будто разрывается между «пожалею Захарру, чем доведу ее» или «сделать вид, что это не мои проблемы и уйти». Римма и Василиса уходят, куда-то из класса, точнее Василиса тащит за руку Римму. В надежде, что я побегу за ними объясняться. Я не пойду за ними, я не хочу опять стелиться перед кем-то, у меня должна быть гордость, я не могу позволить кому-то еще раз ударить себя, как сделала это мама, втоптать в грязь, как сделала это Маришка. Я не хочу казаться слабой и неуверенной. У меня есть и должна быть сила. Мой папа трус, потому что до последнего прятал за спину любовницу, боясь признаться в том, что с матерью всё кончено. Мама низко пала и из-за стресса начала пить. Как-то быстро падают духом люди. Я сбегу, наверное, позорно и постыдно, но я не прошу никого идти за мной, не прошу никого извиниться передо мной, потому что пока виновата лишь я. Так что я пытаюсь не быть гребанным отбросом трусливого серого хлама людей вокруг. Я всего лишь пытаюсь быть равнодушной, мне так проще, делать вид, что мне на всех наплевать. Потому что в какой-то момент мне действительно становится плевать на всех вокруг. — Черт, — закатывая глаза, постанываю я, — Маришка, вот скажи, с чего ты это взяла? Я понятия не имею, что сделала Дейле, если у нее язык не в заднице, то пусть сама выдвинет претензии, если это все — то ты сука, а я дура. И я пойду, все равно не готовилась к уроку, — встаю с места. Закидываю сумку на плечо. Поправляю портфель и выхожу из кабинета, задевая Маришку плечом, правда не специально, она просто близко стояла. Та, что что-то шипит, вроде, что я шлюха, но я не собираюсь доказывать ей, что я не специально — это бессмысленно. Какие-то пара минут, и я уже за поворотом школы. И слышу, как разрывается звонок на урок, который я прогуляла. А ведь я обещала учиться лучше. И не только маме, но и директору. Вылечу, как пробка и про меня все забудут. Волновало ли меня, что Марка не было в школе? Первые две минуты, затем мне показалось, что он глупо бежал от меня. Но, наверное, я тупая школьница. Ведь как бы то не было, мне хотелось его видеть, хоть я старательно и отталкивала его, мне хотелось поцеловать его. Снова. Гадство-то какое.