Не забудь взять парашют, прыгая с головой в бездну. По любому приземлишься, так хоть мягче будет.
***
Я не поддавалась панике. Это было слишком глупо, даже для меня, я вполне адекватна, когда это надо. Я не бегала по классу с криками, не долбилась в двери. Я пыталась успокоиться, медленно и вдумчиво разжевывая жвачку, когда Марк долбился в двери и орал благим матом. Я даже заприметила новые слова. — Марк, я уверена, что лексикон нашего сторожа не пострадает от твоего крика, — выдохнула я, и Марк на несколько секунд замер у двери, напряженно вдавливая несчастную дверь в стенку, будто от этого она откроется. — Чего? — не сразу вник парень, и я бы могла сейчас его оскорбить, но…, но Марк был злым, а нарываться мне не хотелось. Я же первая пострадаю. Закатив глаза, объяснила: — Сторож тебя не слышит, — доверительным шепотом сообщила я, спрыгивая с парты вниз, — смотри, — я прошла до окна и дернула на себя раму, раскрывая окно, — так у нас есть шансы, что он услышит, или что еще не все учителя разбрелись. Марк фыркнул, (я уверена, на условном языке всех наглых блондинов это значит: «тупая и без тебя знаю, просто я настолько гениален, что в моей голове не хватило места на эту ненужную информацию»). Он оттолкнул меня от окна и выглянул из него, тяжело дыша, все от нервов, все от них родимых. Обиженно поморщившись, я решила с ним больше дела не иметь, и подошла к двери, рассматривая замок, ключа нет, замки старые, и брат учил меня пользоваться отмычкой, но словно назло у меня и шпилек нет. — Эй! — выкрикнул в распахнутое окно парень и прислушался. Ничего. От досады он рыкнул и ударил рукой по подоконнику, затем поморщился (от боли, точно от нее), и процедил через зубы, что-то на английском (да-да излюбленное слово американских реперов, у нас за него англичанка подзатыльник давала). — Не спорю, — пробубнила я, глядя на скважину замка, — это дерьмо… Марк невесело усмехнулся и пообещала натянуть географа на фонарный столб. Странное желание, но кто я такая, чтобы спорить о чьих-то извращенных вкусах? Так, некогда его соседка по парте. — И? — через некоторое время после молчания всё же спросил Марк, ожидая от меня хоть какой-то реакции, — и что будем делать? У меня телефона даже нет с собой, я забыл. — Разрядился, — коротко кинула, сама не знаю почему, взяла почти разряженный телефон, наверное ради того, чтобы была отговорка (Нет, не для меня. Для судьбы, которая капитально издевалась над нами, мол, вот детки, трахнитесь в кабинете, вам все равно нечем заняться и некому позвонить). Я тихо хмыкнула от собственных мыслей и присела у двери, облокотившись о нее спиной. Спасибо, что яблоко уже вернулось в окружающую среду, хоть не тянет вырвать. Прикусив губу, понимаю, что вот он, момент, когда я могу вырвать из него клочок информации, нагло выдрать с корнем, но не могу. Я не усну, если не узнаю. Прошу, совесть, позволь… Я решилась, медленно и неуверенно, но когда молчать больше не было сил, мои шаловливые нервы строили погром в голове, и я заговорила: — Марк… — выдохнула, — что ты искал у географа? — я сглотнула, пряча лицо в коленках, не решаясь смотреть на него, хотя его реакция была интересна и я неуверенно выглянула. Он сидел на подоконнике, пусто глядя в окно. Он больше не кричал, не кидался вещами в низ (мелом, найденными ручками и терками), видимо понял, что это бессмысленно. Охранник наплевал на нас. Может, даже слышал, но положил большой и… в общем, просто положил. Не стоит уточнять что. Он даже не смотрел на меня. Молчал. Сделал вид, что не услышал? Но я не умею молчать, и думать видимо так же. — Хочешь строить крутого? — фыркнула я, чувствуя к нему волну неприязни, у всех одна и та же проблема: понтов много, толку нет, одно желание «посмотрите на меня!», — «я такой крутой, у меня есть загадка», — пробормотала я, — второй Эдвард Кален, блин… я же надеюсь, ты на свету на искришься, как бенгальские огоньки, хотя выглядело бы забавно… Кажется, он даже улыбнулся, а я же не могла не улыбнуть на свою собственную шутку. — Как хочешь, — пожала плечами, — уговаривать и молить не буду, самому же хочется рассказать, но покрасоваться, видимо, хочется больше. Сама такая, знаю, как охота, чтобы кто-то из тебя выбивал информацию, а ты типа такая скала, молчишь и не колишься. А потом как бы случайно задевают больную тему, и ты вся в слезах признаешься во всем, но… — Но всем плевать, и никто из тебя ничего тянуть не будет. Сказал «нет» значит нет, и больше не тронут. Тупица, думаешь я не знаю, — усмехнулся он. — но зачем мне грузить тебя лишний информацией обо мне? По-моему тебе так же плевать на это. — Нет, мне интересно, а еще скучно… — последнее было не в тему, — я понимаю, — соврала я. Я не знала, о чем он думает, что ищет и чего хочет, но, казалось, так он поверит мне, и скажет хоть что-то. — Ей двадцать, — выдал Марк, и я не сразу вникла, о чем он говорит. — Что? — я подняла голову, глядя на него. Он закатил глаза, снова мысленно обзывая тупицей, и спрыгнул с подоконника. Марк подошел ко мне и плюхнулся рядом со мной, облокачиваясь об дверь. Я была готова отскочить от него, но успокаивала истерику внутри себя — в этом нет ничего такого, он просто сел, чтобы не кричать на весь класс, вот и все. Больше ничего. И я почти угомонила эту дуру внутри. — Новой жене моего отца, двадцать лет, — объяснил Марк, и я поняла, зачем нужен был ему паспорт географа, — я был там, где они живут, узнал адрес, — это было с намеком, он помнил, что я видела, как он рылся в портфеле, — милый домик, собака на цепи, деревья и площадка… небольшая детская площадка. Марк прикрыл на доли секунд глаза. А я закусила губу. От чего-то я понимала, как ему неприятно, когда тебя променяли. Тебя, твою семью, вашу жизнь и ушли куда-то. Почему-то я подавляла в себе слезы, и радовалась… Боже, я наконец-то могу зарыдать, меня хоть что-то начало волновать. В груди замер воздух. — Их двое, в паспорте они тоже записаны…, но не я. Там нет ни меня, ни матери, он словно вычеркнул нас, вот мы были в паспорте. А вот новый паспорт, и новая жизнь, где нет его старых ошибок, но он не учел одного: ошибки-то помнят о нем. Он глупый и трусливый человек, который испугался ответственности и сбежал. Он тяжело вздохнул, цедя воздух через зубы. Мне казалось он действительно заплачет. Я бы не осудила. — Я был там, понимаешь? Был… я мог подойти к ней, сказать всю правду, предупредить, оклеветать отца. Но не смог… не хотелось быть таки, как он. Они, дети… — Марк путался и пытался все объяснить как можно четче, но видимо говорил об этом он впервые, это вселяло в меня некую надежду. Я сцепила зубы. В глаза жгло. — Им по два года, может меньше. Они носились вокруг нее, а она… Такая молодая, красивая, смеялась, и читала им вслух. Я не мог сказать, не мог поступить, мой отец, я не хотел чтобы и эти дети остались без отца. Мне хочется верить, что мой папа искупает грехи, что он будет их любить и заботиться. Я, неожиданно для самой себя, положила голову на его плечо. Он вздрогнул и замер, но ничего не сказал. — Я никогда не хотел быть похожим на него, всегда твердил, что я лучше и так не поступлю, и вот… увидев его, я резко захотел отомстить, наверное только тогда (он, наверное, о том, что увидел в доме географа) я понял, что поступаю так же, как он. Даже хуже. Я так боялся стать похожим на него, бросить семью, стать таким… что… — Что забыл, каким он был на самом деле? — предположила я. — Видимо… вообще все это странно, я так спокойно говорю об этом тебе, хотя прекрасно знаю, что завтра ты можешь все это рассказать кому угодно и мне станет мерзко смотреть в глаза людей вокруг меня. Меня обожгло обидой, и я сцепила зубы крепче. Вот, что он значит думает обо мне. А я о нем так думала. Ирония, мать ее. — Я не расскажу… Видимо, я не одна такая. Недоверчивая и боящаяся людей и их мнения. Глупо-то как, но все же. Я думала, что такие, как Марк, ничего не боятся. Идут на пролом, а вот оно, как оказывается. Мне казалось, я видела сейчас другого Марка. Марка, от которого меня било ознобом. Почему-то глупое сердце реагировало на него так. Кажется, я все-таки могла влюбиться. Так глупо и наивно. Еще и в кого. В сына географа. Боже, от абсурдности происходящего хотелось смеяться. Сильно и громко. — Когда я был маленький, я пообещал маме, что всю жизнь буду с ней, и даже когда заведу семью. Сейчас же мне кажется, что… — Заводить семью не стоит, чтобы не мучить не себя не других, рано или поздно все друг другу надоедают, и в итоге ты заставляешь страдать всех близких вокруг себя, срываясь. Крича, или просто в один прекрасный момент ты проснешься утром и поймешь «ох, ты ж е мое, да я не люблю этого человека, я ошибся. Я не хочу быть с ним, подумаешь, брак, дети, всегда можно развестись, что я и сделаю». И все, ты такая же мразь, как и твои родители, те, на кого ты так боялся стать похожим. Марк замолчал. По-моему я четко понимала его позицию. Страх перед такой ответственностью, как отношения и прочая фигня. Страх потерять какую-то призрачную свободу. Мне не хотелось от кого-то зависеть. — Я бы хотел семью, даже не глядя на то, что там будут ссоры, но я никогда не брошу своих детей, это гадко, — заверил Марк, ну вот, я еще и кажусь сволочью теперь в его глазах, потому что не хочу детей, семью и чего-то общего с людьми. Спасибо язык, что ты работаешь быстрее головы. Всегда мечтала так опозорится. Гадство — вот, что это. — Не буду спорить, — прошептала я. — И я, — поддержал парень, и я неуверенно кивнула ему, не зная что на это отвечать. Я сидела, прижавшись лбом к его плечу, сцепив руки на коленках, и боялась лишний раз пошевелиться, казалось, он встанет и уйдет. А ведь было так тепло, приятно. Почему именно я? Я хочу сейчас оказаться рядом со своим котом, потому что завтра я буду мучаться, боясь посмотреть на него. Надо встать и разорвать этот глупый круг, по которому я бегаю: ссора — неплохой момент откровения — попытка поцелуя — стыд — ссора — откровение — поцелуй — стыд… Этот круг меня напрягал, выводил из себя. Хотелось обратно, где мы жили мирно с мамой, с ее ссорами, с ожиданием отца, а не когда все рушилось, как чертов карточный домик, не когда отец уходил из семьи. Не когда я поддавалсь нападкам Марка. Не сейчас, прошу. Но все рухнуло именно сейчас. Я встала с места, отрываясь от Марка, он проводил меня странным взглядом, но я решила не обращать на это внимания. Я накинула на плечи кофту, объяснив ему, что мне холодно, и уселась на первую парту в центре, глядя на доску. Может, написать что-то противное, типа «географ — лох» или «в этой кабинете будет жить мой замученный географией призрак». Боюсь, юмора не оценят. Но и пес с ними. Мы еще долго так сидели, глядя на доску, в пол, считая время на часах над доской. Смеркалось, было уже восемь. Я думала о маме: о том, что она думает сейчас обо мне. О том, где я пропадаю, она и так уже дала понять, что считает меня конченной. Спасибо, мамочка. Кто бы меня поддержал, еще как не ты. На меня накатила усталость. Болела голова и желудок. Я мысленно прокручивала голове день, вгоняя себя в апатию. Мне было обидно за себя, я злилась. Но не жалела. Нельзя было. У кого-то все еще хуже чем у меня, например, у Марка. Я его даже поддержать не смогла, от чего мне противно от самой себя. Черт, может, моя самооценка чуть-чуть поднимется? Ну, а вдруг. Марк через какое-то время встал с места, дошел до окна, кинул вниз что-то, что я не увидела, крикнул оскорбление, но ничего нового не произошло. Мы вновь были проигнорированы. Круто. Очень. Он сел где-то позади меня, я слушала, как он жует свою жвачку, и как мерно дышит. Понимаю, он ждал другого, рассказывая мне все. Хотел чего-то, чего вряд ли пойму, а я так… так гадко поступила. Черт, почему я такая дура? Совесть грызла внутри. Больно это однако, и неприятно. Уф, почему я такая идиотка?! А? Придумываю проблемы, потом ною, потом жалуюсь. Мерзкая я какая-то. Лучше бы сидела дома и никому не мешала жить. — Прости! — не выдержав выкрикнула я, и Марк позади вздрогнул (парта под ним скрипнула), — я не знаю как вести себя в таких ситуациях, но я не хотела тебя обидеть, правда! Марк… я… И все, полетели катушки, привет истерика, как это мило однако, давно не бывало таких перепадов, может, ко мне еще вернется и любовь к сопливым цитаткам? Кто его знает, у всех бывают странные периоды в жизни, только мой период — длинною в жизнь. — Ты чего? — напряженно спросил Марк за спиной, и я не смогла обернуться, уткнувшись лицом в ладони, качая головой. Какая дура. Еще больше опозорилась. Ну почему я такая?! А? почему не могу быть как Маришка? Дейла? Василиса? Почему я урод третьей степени? Жирный урод, которого ненавидит камера, от чего стесняюсь мелькать в кадрах. Почему я? Наверное из-за своей лени и тупости — не отрицаю, но сил поменять что-то у меня нет. Во всем виновата только я… всегда я. Мне родители это вдолбили хорошо и надолго: все что бы я не делала, несет последствия. По-этому всё, что происходит в моей жизни — только по моей вине, и больше ни чьей. — Эй, — рука Марка неуверенно легла на мое плечо, — ты того, не плачь… — Я не плачу, — верила, я действительно не рыдала, я дрожала от ненависти к себе, от несправедливости, но не плакала, о нет. — Тогда… Захарра, — выговорил Марк, присаживаясь на парту за мной, так, что мое плече коснулось его спины, и я напряглась, но не решилась этого показывать, чревато самой себе. — Прости, просто я не могу, все это… так глупо, словно… — Мы внезапно оказались в дешёвом американском подростком телесериале. Где географ главный гад истории? — со слабой усмешкой спросил парень, и я покивала с улыбкой головой. Парта проскрипела, и напряглась под весом Марка (и моим весом в придачу!). Моя спина коснулась его груди, и неожиданно я оказалась прижата к его груди. Меж его ног, и его ноги по обе стороны от меня, свисали с парты, прикасаясь к моим. С одной стороны: черт возьми парты сейчас рухнет! А с другой стороны: он меня обнимает, мать вашу, серьезно?! Я, напуганная, сидела в кольце его рук, и удивленно смотрела немигающим взглядом на доску, словно еще секунда и Марк захохочет и скажет, что шутит. Я не знала, чего бояться, но в данный момент я боялась двигаться. И даже дышать. Его подбородок больно впился в мои ключицы, но я молчала. Даже сейчас. Это было неожиданно, и… это дыхание прямо в шею заставляло мурашки бежать по телу. Черт, чертово тело бросало в жар, а меня пугала эта реакция. Рука Марка скользит по шее вниз, убирая волосы за спину, и я хочу возмутиться. Но лишь сдавленно и испуганно пропищала его имя. Нос парня уткнулся мне в шею, и я хотела его оттолкнуть, правда. Серьезно. Но, почему так тяжело переступать через это, черт возьми-то?! Он, словно нарочно, наклоняет мою голову в бок, и его губы скользят по моей щеке. Я с протестом мычу и отворачиваюсь от него, но он сильнее впивается пальцами в подбородок и я, ахая, открываю рот, и видимо в этот момент мой круг замкнулся на части «поцелуй». Мы действительно снова поцеловались. В первые секунды я испытала дикий шок, а затем я только попыталась его оттолкнуть и убрать его руки от себя. Мне не хотелось этого, это на что-то обязывало. А я ненавидела и боялась ответственности. Мне уже казалось, что все это придумано ради того, чтобы только заставить меня отдать ему… Все это! И чертовы откровения, и чертовы ссоры, и все… боже, как же наивно, и быстро я придумывала проблемы. Я вспоминаю слова Марка о том, что он тоже боялся, что я понесу слухи о его жизни, и я понимаю: стоит начать доверять хотя бы ему, и хотя бы сейчас. Один поцелуй не сломает моей системы. Как все же это наивно… Эм, и да. Мы целовались на парте, в закрытом кабинете, и да, кажется, судьба все же решила: деткам скучно, давайте скорее, мне не терпится посмотреть на разврат в святилище знаний! Стоит признать, передача микробов была довольно приятной. Да-да, было то самое тепло и все прочее. И да, мне это нравилось. Нравилось сжимать его руку, на своей талии, прижиматься к нему спиной, мне все это нравилось. Гадство какое. Марк неуверенно скользнул губами о щеке. Я дышала так же часто, как и он, пряча взгляд, потому что… ну потому что это я. И он мне не парень, но, тем не менее, я сидела и целовалась с ним. Какая же я… Драгоций, мать их. Мы бы, наверное, еще долго бы так сидели и целовались, не думаю о том, что завтра я буду прятать глаза и придумывать оговорку не идти в школу, но Марк, поддавшись чему-то в своей голове, наклонился ко мне ниже. — Мой папа искренне верит, что я не вырос такой же сволочью как он, но я же…- усмехнулся прижимаясь ближе ко мне, и я на секунды задержала дыхание: насколько надо быть тупой чтобы влюбиться в сына человека которого ненавидишь? Внимание, ответ: ровно настолько, насколько тупая я, потому что другого ответа нет. — Ты мне нравишься… очень… Меня прошибло током. Мало того, что это все прошелестело мне в макушку, от чего тело покрылось мелкими мурашками, так еще и… боже, он серьезно это говорит мне?! У меня ж передоз счастья сейчас будет, я же сопли пускать буду! Сжимаюсь, обхватывая себя руками, стараясь не реагировать. — Очень… — повторяет шепотом, обжигая дыханием шею кожи, и мои тараканы весело принялись маршировать под похоронный марш, итак: у меня истерика! — Ма-а-арк, не надо, — прошу, потому что сама ситуация безумно глупая, я не должна сидеть здесь с ним, в пустом кабинете географии в закрытой школе, когда на часах уже больше девяти, а еще у меня разряжен телефон и вряд ли до утра мы выберемся. Я не хочу остаток ночи смущенно молчать, не зная, что говорить, меня это напрягает, сильно, мне не по себе от этого. И что отвечать? Ты мне тоже нравишься, так что мой телефон скоро будет забит твоими фотографиями, а еще я мучаю себя угрызениями совести, потому что я, черт возьми, не совершенна, для такого, как ты! Но я молчу! Молчу, потому что…, а с черта я молчу?! Раньше я боялась быть отвергнутой, а теперь что, он сам признался и мне не стоит упускать этот шанс. Но затем я вспоминаю: у меня не было отношений, я не влюблялась, зная, что от этого одни проблемы, и мне проще быть одной, а не делить с кем-то свои мысли и жизнь, мне не нужен кто-то, кроме кота и телефона, я привыкла так жить, я так живу. — Ты знаешь, я не устану это повторять… — так же шепчет Марк и я тяжело вздыхаю осторожно киваю. И он крепче обнимает меня за талию, и ведь я с самого начала знала, что он это делает не ради того, чтобы согреться — наглый гад. — Язык отсохнет, — почему-то шепотом говорю я и покрываюсь красой слыша тихий смешок Марка за спиной. Понимая, как двусмысленно это звучит в пустом темном кабинете, когда мы сидим на парте вдвоем в обнимку, и единственный источник света — это полная луна. — Я должен сострить, или это необязательно? — смеется Марк, и подумываю над тем, чтобы треснуть его по руке и наконец-то спокойно вздохнуть, потому что пока его рука на моей талии, мне приходится втягивать в себя живот. — Как хочешь… Марк… — прикусываю губу, и обещаю себе, что потом, как-нибудь, когда-нибудь, я поругаю себя за это, ведь сейчас я похожа на Маришку, которая смеется, когда, ее бьют по заднице и игриво стреляет глазками — похожа тем, что ничего не делаю, чтобы прекратить это. Его рука поднимается выше талии, и он одной рукой расстегивает верхнюю пуговичку моей рубашки. Я ведь не могу отдаться ему прямо здесь? Потому что еще днем я ругалась с ним… я могу, я могу, потому что… ну потому что это я, и влюбилась в этого наглого парня, так что мне плевать на осуждение, даже если осуждать меня будет он. Мама бы прибила меня. Поэтому, мама, я делаю это не со зла, и… и да простит меня отец с его наставлениями… Прикусываю губу, стараясь унять легкую дрожь в руках, ведь страшно, действительно страшно это делать, особенно здесь, и непонятное чувство все же пытается напомнить, что это неправильно, но какая уже разница? Ляхтич сжимает мою грудь через ткань блузки и я снова вцепляюсь в губы зубами, чтобы не застонать и подавить реакцию, не зная почему, но мне кажется это неправильным. Серьезно?! Драгоций, тебе кажется неправильным стонать, в то время как ты сидишь на парте в классе и тебя лапает парень?! После этого тебе стыдно стонать?! Цепляюсь пальцами за подол юбки, неосознанно натягивая ее ниже. Слышу короткий смешок Марка, и напоминаю себе, что надо быть смелее и неуверенно отпускаю ткань, выставляю руки назад, ближе к Марку, и не могу подавить глупую улыбку, словно я неожиданно смогла избавится от комплексов. Марк наклоняется и откидывает мои волосы на одну сторону, проводя рукой по шее, и стыдливо поджимаю губы, ощущая как внутри все напрягается и слово — трепет, — пусть и сопливое. И раздражает меня, но оно описывает то, что я могу сейчас почувствовать. — Я же говорил, что ты маленькая извращенка. — насмешливо шепчет он, и я тихо смеюсь, откидывая голову назад. — Я же говорила тебе, что ты слишком наглый и самовлюбленный? — Каждый день, — уверенно заявляет Марк и я усмехаюсь, но тут же буквально давлюсь воздухом, когда он касается губами кожи на моей шее. Почему это так приятно? И с черта мне приходится задерживать дыхание чтобы насладиться этим чувством, это ведь ненормально? Так, да? Его рука опускается на мое колено и я вздрагиваю, потому что в комнате довольно прохладно, а его рука еще холоднее, чем стол, на котором я сижу, у него всегда холодные руки, это тоже странно, но мне это нравится. Очень. Как же пошло и глупо прозвучит: прикоснись еще. Ну, я же глупый подросток — мне можно. Замираю на пару секунд, рассуждая: должна ли я испытывать этот страх недоверия, или я сама нагнетаю все это? Ведь… ведь мне стыдно. У меня нет идеального тела, я не могу позволить себе вести себя как-то раскрепощено. Мне стыдно за то как я выгляжу. Я не знаю — оттолкнуть его руку и попросить прекратить, но… но, не могу. Не рискну. Не знаю… это трудно! Почему нельзя было уйти раньше, по-че-му?! Марк наклоняет голову и я вздрагиваю, пытаясь увернуться, но он снова ловит мой подбородок и целует в шею. Ну все, ролики поехали в голове и я думаю, что я уже вряд ли что-то сделаю сегодня. Он целует меня в шею, вряд ли до засоса, но мне нравится, мне приятно. Настолько, что я закидываю руку за спину, и обнимаю его за шею, перебирая в руках его короткий волос и тихо постанываю. — Ну, надеюсь к классу Маришки: "шлюха-обычная" меня не припишут, — усмехаюсь через силу, потому что хочется, чтобы это выглядело как шутка. И как вопрос, который как бы не всерьез, но на который он, может, ответит. Он фыркает и ничего не говорит, видимо это значит нет. (я на это надеюсь). — Тупица, — выдыхает Марк, и я пожимаю плечами, мол, кто меня знает, — если я раскушу тебе сережку, ты меня убьешь? — смеется он, прикусывая мочку уха. Затем, вбирая в рот, медленно посасывает, я хочу возмутиться, но лишь рвано выдыхаю, и крепче сжимаю его волосы. Черт-черт-черт!.. А его холодная рука скользит к краю подола юбки, и я резко сжимаю ноги: я не настолько наивна. Марк с усмешкой легко выдыхает, будто соглашаясь со мной в чем-то. Я действительно туповата. Увы. Он прикусывает мою мочку уха и тянет вниз, пока я не вскрикну. Это было не больно. Просто неожиданно. Замок застежки щелкнул. Марк засмеялся. — Ты ее раскусил? — обреченно выдохнула я. — Нет, всего лишь снял с тебя… честно я сам в шоке, — он протянул руку вперед, на его ладони лежала моя черная сережка, я закачала головой, сжимая сережку в своей ладони, дабы не потерять, надевать обратно не решилась. (*На вопрос: можно ли снять языком сережку с ушей, автор уверяет вас — можно!) Какой-то период времени мы просто целовались, я обнимала его за шею, ворошила волосы, а он бурчал, что я такими темпами скоро сниму с него скальп, я клятвенно заверила, что и лысый будет «ничего так». Все это было бы смешно и весело, если бы не моя паранойя, казалось что все это… ну как-то не вовремя, не там, не… короче истеричка внутри меня орала в голос, что я дур-ра и меня пора сжечь на костре инквизиции. Да, потому, что эта сволочь не могла быть обыкновенным человеком (шутки шутками, но, похоже, он серьезно имеет дело с демонами, и я сейчас не про географа). Затем его рука снова скользнула к краю юбки и подхватила подол, я заставила себя не обращать на это внимание. Но затем мою юбку в наглую задрали, и я хотела возмутится, даже рот открыла, хотя сарказм еще не успела придумать. — Если что, у меня и в голове нет ничего плохого… правда… — проговорил Марк, перехватывая мою руку, которой я тянула подол юбки вниз. Ага, нет! Я спиной к тебе сижу, но прекрасно чувствую твое «ничего плохого». Может в голове и нет ничего плохого, но кое-где в другом месте, вполне. — То есть, это из разряда: «Доверься мне, детка!», — фыркнула я, Марк засмеялся, и мне резко стало стыдно, сама не пойму за что, может за то, что я тупица? Нет, ну как вариант… — Именно. — Ну-у-у, — протянула я, и все же отпустила руку, и сжала край стола, — на этой парте сидит Дейла, так что… И если что я тебя ударю. Сильно, — заверила, Марк снова посмеялся, не скажу, что это меня расслабило или успокоило, но что ляпнула, то уже ляпнула. Рука парня скользнула ниже, легко касаясь моих коленок, затем внутренней стороне бедра и я легко вздрогнула, для меня это было непривычно. И, словно, чтоб отвлечь меня от этого, меня увлекли на новый поцелуй, сминая губы. Я не умела целоваться, не с кем было практиковаться, потому некоторые мои попытки иногда заставляли Марка улыбаться через поцелуй. Почему-то мне от этого не было стыдно, лишь тепло… да, мне было жарко, невыносимо жарко и душно. Кажется, я поняла, зачем для этого следует раздеваться. Внутри все сжалось и напряглось, я пыталась отвлечь себя. Но… но как можно отвлечь себя от этого?! Я не понимала, от страха внутри все колотилось и бушевало, мне хотелось откинуть его руку и сделать вид, что меня это не волнует, что побеждало, я еще не знала. — Тупица, — усмехается Марк и я вздрагивая прикусываю губу, когда его рука настигает края уже влажного белья. Да-да мне стыдно, но да… увы, чертово тело не подается в такие минуты разуму. Да и не испытывала я никогда таких эмоций, для меня это было дикостью. Параноик внутри меня орал: тобой пользуются, но его заткнули. При чем свои же. Он очертил пальцем линию кружева белья, и чуть сжал пальцами шею, холодные пальцы давили на шее, создавая какой-то не понятный, но приятный контраст для меня, и я лишь поддалась, ну что еще я могла сделать? Я усердно заставляла себя не смотреть вниз, закрывая, жмуря глаза. Сосредотачиваясь на чувствах внутри себя. Что это было? Страх? Нет, он почему-то отступил… Интерес? Вот, что было, и вот, что не отнять у меня, по своей женской натуре. Холодные пальцы коснулись какой-то почки через нижнее белье, и я вздрогнула, подалась назад, вжимаясь в бедра Марка. Тот зашипел, и я поздно сообразила, что от боли. Я хотела извиниться, но он прижал ладонь к губам, отпуская шею. Я слегка дрожала в какой-то лихорадке, когда он очертил пальцами линию губ, спустился на шею, протянул линию по груди, и замер на талии, прижимая меня к своей груди. Пообещав себе больше не пугаться, я замерла, часто дыша. Он вновь коснулся меня между ног через белье. И я снова не смогла подавить в себе этот странный испуг — легко вздрогнула, когда меня окатило волной жара. Все было ново и непонятно. Но от чего-то приятно. Сильнее сжимая мою талию, он что-то шепнул на ухо. Я не слышала что. Мне было жарко, и я кусала губы. Потому что стоны рвались наружу. Это было приятно. Даже слишком. Хотелось податься вперед, к его рукам, чтобы скорее прекратить это ноющее чувство между ног. Я откинула голову на его плечо, прикрывая глаза. Сосредотачиваясь на чувствах внутри себя, словно нарочно заставляя раствориться в нем. Усталость, легкая усталость накатывала волнами, и меня уже не сильно заботило, что-то вообще не сильно заботило. Внутри все напряглось и томящееся чувство наполнило низ живота, словно натянулось все внутри от напряжения и с каждой секундой все сильнее и сильнее, и это было самое приятное, что я испытывала вообще. Я подалась вперед к его рукам, и меня окатило волной, быстрой и резкой, она повторилась, снова и снова, это заставило меня застонать, протяжно, со вздохом. А затем вновь повторить это. По позвоночнику катались разряды тока, наполняя давлением. В какой-то момент все это достигло пика. И меня взорвало. Я широко распахнула рот, вбирая воздух, и если раньше я пыталась сосредоточится на этом чувстве, то теперь кроме него я вообще ничего не ощущала. Это длилось не долго, но настолько ярко, что я не могла вдохнуть, цепляясь за его руки, теряя ту сережку. Дышала я часто и быстро, глупо глядя вниз. Я понимала, что только что произошло, но… Черт. Мы молчали. Марк сжимал мою талию двумя руками, а я пыталась прийти в себя. Мне было стыдно. Слишком стыдно, казалось я совершила что-то непомерное для себя. Я всегда считала, что это произойдет в универе, после того как я повстречаюсь с парнем несколько месяцев, а тут… пришел, такой красивый, наглый, замкнутый эгоист, в которого в теории нельзя влюбиться, лишь вздыхать с него с далека, но я влюбилась. В такого не идеала. Морального козла. Как мило, однако. Я уперлась ладонями в лицо. Он за спиной тяжело вздохнул. И, подумав, встал с места. Меня окатило холодом, кофта упала с плеч. Нам сидеть все ночь в такой же тишине? Если так — то надо бежать, срочно! Марк снова выглянул в окно, выкинул вниз небольшой камешек, найденный с другой стороны на карнизе, и громко крикнул, что всем стоит пойти на мужской половой орган (это и меня касалось?). Я дура, но мне казалось, что он обижается, что я все-таки не переспала с ним. Хотя знаю, что это не так. Я боялась, что он всем расскажет, что меня будут осуждать, смеяться, но мне хотелось верить, что он не расскажет, по себе зная какого это. А затем меня вывели из себя окончательно, плата в матрице перегорела, окончательно так. — Ты дебил?! — выкрикнула я, подрываясь с места, хоть и между ног обожгло болью с непривычки, я побежала к окну. Это идиот поднялся на карниз, глядя по сторонам из окна. Он что, выброситься собирается?! Блин, это моя роль, идиот! — Я? — удивился он, — нет, — покачал головой и странно посмотрел на меня сверху вниз, — тут если пройти по карнизу чуть-чуть влево, то есть пожарная лестница, конечно можно упасть и разбиться, нет, не на насмерть, слишком низко, но разбить нос точно можно, и ногу сломать, думаю... но вылезти можно. Я моргнула, не сразу поняв его. То есть, идти по карнизу, держась за раму окна, к пожарной лестнице? Он серьезно? — Нет-нет-нет, залезь! — выкрикнула я, подбегая ближе, — я не готова умереть, или даже сломать нос! Он фыркнул. Мне правда было страшно, но он лишь отмахнулся от меня. — Не дергай меня, тогда точно упаду. — попросил он, и вышел из окна, как можно аккуратнее переставляя ноги на шаткий карниз, там где по теории был пол в классе. Он стоял за окном, и я видела его лишь по пояс, и в этот момент мое сердце выпрыгивало из груди от страха. Он был повернут ко мне спиной и осторожно переставлял ноги к концу карниза, когда он исчез от окна, я выглянула: он стоял, держась за край лестницы, и, резко выдохнув, твердо поставил одну ногу на лестницу, а затем проверив устойчивость, поставил вторую. И спустился немного вниз, и только потом посмотрел на меня. — Останешься в классе? — равнодушно поинтересовался он. Видимо, он правда обиделся, он не острил, не возмущался, сухо, четко и по делу. Словно все, что было только что — мне привиделось. И мы снова враги. — Я-я-я-я?.. — я оглянулась: мысль о том, что мне придется провести ночь одной в пустом классе пугала, но идти по карнизу было еще страшнее. И я, вспомнив про сумки, крикнула Марку «Сейчас», и, собрав все наши вещи, выставила их у окна, и кому-то (Марку) придется за ними вернуться. Я тяжело выдохнула. Мысленно простилась с недочитанными книгами и залезла на подоконник, и затем осторожно, крепко держась за раму, шагнула вниз, касаясь носком карниза, он был не таким тонким, но его не хватало, чтобы сделать полноценный шаг. Я боролась с мыслью: залезь назад, дур-ра! И все же, я решилась, чтобы не казаться трусихой в глазах Марка. Я встала на карниз, и, глядя себе под ноги, поняла, что второй этаж - это все-таки высоко, но паники, как таковой не было, как и страха. Я почему-то резко поняла, что могу пройтись, не упав. Все еще держась за раму, я прижималась спиной к стене и медленно шла по карнизу. Марк уже был внизу и напряженно смотрел на меня. Я была почти рада, что дошла, и уже схватилась за перила лестницы, но тут и была моя ошибка, меня качнуло, когда я сделала шаг к лестнице, и нога зависла в воздухе, я лишь напряженно выдохнула, чувствуя, как сжало все внутри. Я даже приготовилась падать. — Захарра! — испуганно крикнул Марк, — осторожно поставь ногу назад и идти к окну! Ты же упадешь, придурочная! Тут-то меня захлестнула обида и злость: значит, я дура, больная, тупица, да я знаю это! Задолбали! Что хочу, то и творю, не трогайте меня, никто не трогайте, бесит все, все, все… Мне было просто обидно, даже в глазах заслезилось. И это было прорывом. Но плакать я не могла. Не сейчас, я пореву ночью. Я фыркнула, и, поставив ногу назад на карниз, я устойчиво закинула ногу на лестницу, затем вторую, и, не спеша спускалась вниз с каменным, почти равнодушным лицом. Было снова все равно. — Ну? — недовольно поинтересовалась я у Марка, спрыгивая вниз, я была уверена, что он все рассмотрел под юбкой пока я спускалась, — мне за вещами лезть? Если что, я могу! Он напряженно всмотрелся в мое лицо, и, толкнув мое плечо, словно ненарочно, прошел мимо, поднимаясь на вверх. Я заставила себя отвернуться от него и не смотреть наверх. Рассматриваю кусты роз, но у меня появилось странное желание. Мне хотелось испытать этот странный шок еще раз. Я была готова снова залезть наверх. Он спустился и отдал мне мою сумку, затем кофту. Сухо поблагодарив, я развернулась в сторону своего дома, и, выйдя из ворот, я услышала шаркающие шаги за спиной. Марк. — Я проведу, — словно понял, что я заметила его, — ночь, поздно, тем более, в этом виноват я. В чем? Я сразу не поняла… он не раз выглядывал в окно, он видел эту лестницу. Знал, как можно спуститься с самого начала. Но не говорил, делал вид, что не знает, но зачем? Не хотел рисковать, или хотел, но чего-то другого… Я была зла на него, непонятно за что, мне хотелось ругаться и материться вслух. Когда мы подошли к моему дому, в квартале не горел ни один фонарь, поэтому было темно, даже слишком, и меня волновало: как он пойдет один домой? Я замерла на пару секунд у ворот, не зная, что сказать, или лучше проигнорировать. Мне не хотелось продолжать этого, хотелось снова забиться в свою каморку и не видеть людей, так всегда было проще. Когда я все же решилась подойти к двери подъезда, касаясь ручки, он неожиданно заговорил: — Ты такая же… бежишь от ответственности… — громко сказал он. С некой злостью и разочарованием, — разберись, а. Что тебе надо, а то я как-то понять не могу, — выплюнул он, и я лишь прикрыла глаза. Мысленно успокаивая себя. Зная, что он был прав, и будет. Он быстрым шагом исчез с переулка, а я дернула на себя ручку двери подъезда. На часах было двенадцать пятьдесят девять. Привет, новый день, ты отстой.