***
Время — странное понятие, даже для тех, кто не измазан собственной кровью. Должно быть, прошло несколько минут прежде, чем ты встал на ноги. Должно быть, прошли часы прежде, чем ты проделал свой путь через руины фашистской Англии. Должно быть, прошли дни прежде, чем ты покинул остатки Парламента. Ты не уверен, и тебя это действительно не интересует. Тебе все равно, как и почему твое тело все еще (почти) цело. Единственное, что ты знаешь наверняка, — ты жив, и ты еще не решил, что делать с этим знанием. Итак, ты двигаешься. Бежишь из Парламента. Тащишься вниз по аллее под уютным покровом сумерек. Вероятно, флюиды покидают твое сознание, но это не то, чего ты можешь избежать. Тебе нужно вернуться в Галерею Теней. Сшить воедино остатки своей личности. Сделать что-то со второй жизнью, которая была так грубо брошена в твои изувеченные руки. Заменить маску (поскольку та была расплавлена, как и все вокруг тебя). Переодеть эту одежду из кожи и… Поворот и шаги вниз по переулку. Отсутствие прохожих на улице было до боли знакомым и ожидаемым, что неудивительно после стольких лет комендантского часа. Но что было действительно незнакомым, — абсолютное отсутствие пальцейских. Нет никаких государственных представителей, которые могли бы препятствовать твоему стремлению к свободе. Никто не стоит на твоем пути. Это подарок, и ты хотел бы думать, что это делает твой полуночный исход значительно легче. Обжигающий поцелуй валькирии, которой ты обязан за это удовольствие. Рассвет озарил землю, когда ты достиг окраин Лондона и, точнее говоря, своего дома. Спотыкаешься во тьме заброшенного склада. Идешь по тускло освещенным коридорам и открываешь дверь в стене. Закрываешь ее за собой. Пытаешься что-то нащупать в темноте. Находишь контрольную панель, зная, что за ней. Вводишь необходимый пароль, доставая его из смутной памяти. И как ты все еще помнишь такие маленькие, но важные вещи, как эта, когда твой мозг был разорван в клочья, а после был собран заботливыми руками судьбы? Как нейроны, ответственные за память, все еще здесь, все еще действуют, после того, как сгорели в прошлом? Дверь отворилась, развевая пыль и бросая ее в воздух. Ты проходишь сквозь открывшийся перед тобой проем. Спустя одну ступеньку твои ноги предают тебя, позволяя тебе бесцеремонно рухнуть на пол, отказывают после стольких пройденных миль, после спасения от стольких взрывов. Судьба или нет — это чудо, что ты все еще человек; это чудо, что в таком состоянии ты смог проделать весь этот путь сюда, и это невозможно игнорировать. Прощение причины этого истинно невозможно. Паутина в твоей голове. Картины прошлого проносятся перед твоими глазами. Свет и тень чередуются. Потеря сознания наступила с предупреждением, за которым последовала потеря равновесия и неудобное сковывание твоих конечностей. Ты выключился, будто свет.***
Ты не знаешь, откуда пришел свет. Ты не можешь сказать, как долго ты здесь находишься. Но ты полагаешь, что это неважно, когда твое лицо впечатано в ковер, а руки под тобой чувствуются, как желе. Сознание мерцало, будто фонарь, и прошло немного времени перед тем, как ты снова отключился. Твой желудок издал нехарактерный стон, и ты знал, что твое тело требует пищи. В данный момент, эта идея не очень-то привлекательна. Не тогда, когда твой желудок превратился в расплавленную биомассу 24 часа назад (о, боже, прошел лишь один день, не правда ли?). Но ты отойдешь в мир иной, если сейчас же не поешь. Открой подарок, которым тебя наградили. И ты не можешь поступить иначе. Итак, ты поднимаешь свое тело, чтобы поволочь его к кухне. Руки скользят по гранитному полу, и благодаря мышечной памяти и страсти к чистоте ты чувствовал и знал, даже не глядя, что твои руки в грязи, но рефлекторно потянулся проверить. Ты ожидал слои шрамов. Абсурдно представлял их красную и белую живопись. Грубую плоть и долгую боль. Но все, что ты обнаружил, — гладкую человеческую кожу. Тонкие сухожилия, соединяющие каждый палец на широких ладонях. Мягкая и чувствительная к прикосновениям кожа. Новая. Перерожденная. Ноги снова предают тебя, и в этот раз это не было таким сюрпризом. Ты падаешь на пол через несколько минут, когда полностью осознал, что происходит. Понятно, почему ты прежде не обратил на это внимания, когда шел по улицам сонного Лондона, или когда лежал в полусознательном состоянии на полу своей гостиной. Но из-за ужасного шока, который то приходил, то отступал, теперь это невозможно было не заметить. Веки, здоровые и полностью сформированные, дрожали над такими же здоровыми глазами. Заставь их сомкнуться. Оставь все, вплоть до прикосновений, чтобы изучить тело, которое для тебя чуждо. Теплая кожа без единого недостатка. Волосы на теле. Пух. Никаких шрамов, трещин, никакой восковой текстуры или бугров на твоих пальцах, которые были привычны для твоей памяти. Все тяжкие превратности судьбы, которые делали твое тело твоим, исчезли, и ты остался лишь с этой «перезагрузкой». Этот кусок мышц и костей. Этот мешок мяса. И это красивое, прекрасное сокровище. Но и это ужасает. Тогда как это может быть красивым, разве нет? От превратностей судьбы остались лишь контуры и очертания. Выступы на твоих бедрах. Углубления между твоими ребрами. Плавный изгиб твоего позвоночника. Грудь, которой явно не хватало пулевых отверстий. Четкая линия челюсти. Щетина. И ты не можешь поверить в это. Волосы на лице. Волосы на лице! Ты долгое время думал, что это все было роскошью, которую Ларкхилл украл у тебя, посредством пожара. Идея перехватила твои мысли. Руки скользили все выше и выше, к ушам. Скользили по коже твоего черепа. Щетина на твоей голове приятно покалывала на кончиках твоих пальцев. Ты не привык к такой чувствительности. Это так, будто ты никогда не касался, никогда не видел, никогда не слышал. Новое все, новый ты, и где-то там, за стенами Галереи Теней, за обгорелым трупом Парламента, новый мир. Вода, льющаяся из душевой насадки, заставляет кричать. Оставляет твой мир мокрым, скользким и запутанным. Ты прислонился к стене душа, дрожа, а взгляд устремлен куда-то между стеной и местом, где ты стоишь. После душа, поиск одной из десятков запасных масок, бессистемно спрятанных по всему дому, является главным приоритетом. Это первое, что ты наденешь на влажную кожу. Механически запихиваешь в рот пищу, только чтобы понять, что у нее есть вкус, которого ты прежде не чувствовал. Перерываешь весь шкаф и достаешь один из дюжины одинаковых черных костюмов, только чтобы понять, что чувствуешь каждый участок ткани, которой касаешься. Старательно избегаешь зеркал. Ловишь в их отражении случайные участки кожи, но не имеешь желания видеть лицо, которое было возрождено, как и все остальное. Бродишь по коридорам, задерживаешь пальцы на металлических рыцарских доспехах, бесценных глиняных вазах, рамах картин, которые изучал достаточно много раз, и находишь в них мир новых идей, которых там не было прежде. Удивляешься, что это значит, когда ты открыт для совершенно нового измерения, которое однажды было так близко тебе. Это кажется невозможным. Год назад ты бы назвал себя ученым. Любовником знаний, искусства, разнообразия и человеческого духа. Твоя сущность издевается над слепцом, которым ты был в прошлом. Твоя сущность омыта ореолом света, а прошлое само погрузилось во тьму. И мысли об этом заставляют тебя дрожать.***
«Wurlitzer Stereophonic», читаешь на музыкальном автомате, и усталые глаза изучают названия дюжин песен. Призрачные ноты песни, которую вспомнил, усиливаются в твоей памяти. И ты без сомнений нажимаешь на кнопку, чтобы воспроизвести песню, но слышишь то же самое, когда первые ноты льются в твои уши, делая тебя живым; делая тебя чем-то большим, чем кости и мышцы. Ноги делают шаг вперед и назад, влево и вправо, поворот, поворот, шаг. И руки поднимаются вверх, охватывая воображаемые ладони. Ты пристально смотришь на воображаемое лицо. И воспоминания (как желанные, так и нет) проносятся в твоем разуме. И ты бродишь в пространстве, ноги едва касаются ковра, не приближаясь к стенам, покрытым продуктами контрабанды. Может, твои глаза закрыты, а, может, и нет. Может, когда они открываются, они больше погружены в фантазии, нежели в реальность. Может, ты чувствуешь себя дома больше, чем когда-либо, стоя в одиночестве в этом темном и холодном помещении с воздухом, заполненным песней. Нежным голосом, ласкающим твой слух. «Иви, прошу тебя. Под маской лицо, но это не я. Оно представляет меня не больше, чем мышцы под ним, и кости под мышцами». И пластик не может быть живым, пластик не чувствует, пластик не истекает кровью, но ты был уверен, что в тот момент чувствовал, как ее пальцы касаются твоей маски. «Я понимаю». Эти ноты, эти слова возвышаются над гордецом в тебе. «Спасибо». И если Пятое ноября не было твоим последним днем, то когда он наступит? Что за новая финальная игра? Ведь она же есть. Все остальное в твоей жизни заменено чем-то новым. Эхо прошлого. Чего теперь ты ждешь с нетерпением? Теперь, когда судьба Гая Фокса исполнена, и цель твоей жизни достигнута. Тебе нужна причина, чтобы жить. И каким-то образом, ты продолжаешь видеть ее лицо, как бы крепко не закрывал глаза. В конце концов, маска не имеет век. Эти глаза не закрываются никогда. Есть множество способов увидеть ее снова. Шанс столкнуться на улице или представиться ей новым и усовершенствованным V. Живым V. Есть множество способов захотеть предстать перед ней. Шепнуть за спиной, протянуть руку из темноты, укрыть теплым одеялом, защищая от холодного мира. У тебя нет шанса вообразить нечто большее, промокнув в нотах твоей последней песни. Но если бы у тебя был шанс представить что угодно, то ты не захотел бы представлять душераздирающий крик, сотрясающий воздух за твоей спиной. Обернувшись и остановив взгляд на ошеломленном лице, у тебя нет времени для фантазий. Музыкальный автомат щелкает и замолкает. — Иви…