dreams

All we had All we lost У Сынван красивый голос. Чонгук ни секунды не сомневался, когда увидел девушку на крыше старого отеля. Раскинув в стороны руки, её коротенькое голубое платьице развивалось на ветру. Светлые волосы лезли в глаза, но она не обращала на это внимание. Сынван то пела, то резко прекращала. Молодой человек отчетливо мог слышать, как она разговаривала сама с собой, а могла просто горько засмеяться, хотя Чонгуку казалось, что она плачет. Надрывно. Выплескивала все свои чувства и эмоции в песне. Чонгук сидел на холодном камне, прямо под крышей и слушал. Слушал, забываясь в её мелодичном голоске. Она пела об одиночестве, он знал об этом, не вслушиваясь в слова, а просто понимал атмосферу, в которой прибывала Сынван в эти моменты. Он понимал, что девушка была одинока. Никому не нужная. Такая прекрасная снаружи, но с осколками внутри сердца. Чонгук приходил каждый вечер, садясь на излюбленный камень, наблюдал за узкой тропинкой, распластавшейся почти к самому озеру. Густо цветущие кустарники с пёстрыми цветами, которые юноша не любил, но про себя отметил всю их пышность при малом освещении уличного фонаря. А потом, словно зачарованный, пристраивался под крышей и ждал, когда появится Сынван, чтобы снова услышать её голос. Снова влюбиться. И снова забыться. Молодой человек откинулся спиной к забору, закрыл глаза, подставляя лицо жаркому порыву ветра. Уже середина июля. А ему до сих пор холодно. — Ты подсматриваешь за мной? — Сынван появляется перед ним совсем неожиданно, смотря прямо в упор, уперев руки в бока. Чонгук ощущал, что она была недовольна, ей не нравилось, что кто-то нарушал её маленький мир. Чонгук вовсе не хотел в него врываться, он был просто за дверью этого небольшого мира, не намереваясь гневать его хозяйку. Юноша не ожидал этого, он был в растерянности, увидев эти странные неестественные голубые глаза. Чонгук молчал, не зная, что именно ответить. Голос ангела, чьи песни он слышал с самих небес, спустился прямо к нему, стоит перед ним. Она была восхитительна. — Ты очень красиво поёшь… — тихо проговорил Чонгук. Он не врал, он говорил чистую правду. Через секунду недовольство с лица Сынван исчезло, а вместо этого появилась улыбка, вызывая недоумение. И это улыбка была самой чистой и светлой картиной, которую он когда-либо видел. — Идём! — Она молниеносно пробежала мимо него, а совсем обескураженный Чонгук не мог ничего понять, но по инерции тела последовал за ней, не желая потерять её. Они прибежали по тропинке к озеру. Вода была холодная, Сынван обмочила ноги, при этом громко смеясь, вызывая этим у юноши противоречивые чувства ко всему этому. — Ты действительно считаешь, что я хорошо пою? — она смотрела вдаль, изредка кидая на юношу игривые взгляды. А Чонгук не мог вымолвить ни слова, он был в свой прострации. Не верил, что с ним сейчас происходит. Она стоит перед ним такая настоящая, такая жива, но грустная, с фальшивой улыбкой на губах. Сынван перестала притворяться, тогда, когда заплакала, прямо перед ним. Громко выдыхая, вытирала небрежно слёзы. — Я не люблю, когда люди слушают, как я пою. Я стесняюсь этого. Мне, порой, даже не уютно, но мне приятно, что тебе понравилось. Я хочу стать совершенной, чтобы моё пение понравилось всем, — она улыбается, оборачиваясь к молодому человеку. Мокрая дорожка продолжает идти, но высыхает где-то в районе подбородка. Чонгук не выдерживает и поддаётся вперед, прижимая Сынван к себе. Он не хочет, чтобы она плакала. Он не хочет видеть её слёзы. Он хочет, чтобы она улыбалась, улыбалась всегда. Только для него. Ей не нужно никому ничего доказывать. Она — истинное совершенство для него. Он хочет, чтобы она больше не пела грустных песен на крыше. Сынван больше не одинока.