Утопленник

— Катерина, — сказал утром Ионыч, — ты сегодня побольше пирогов напеки. Гость у нас будет. Катенька спрыгнула со стульчика, на котором вязала варежки для сокольничего Феди, и радостно заулыбалась: — Славно-то как, дяденька! А кто будет? — Кто-кто! Сказано: гость, а там уж не твоего ума дело, дура ты тупая. — Дура, — покивала Катенька и отправилась на кухню: пирожки печь, с капусткой да малиновым вареньем. — А кто будет, Ионыч? — поинтересовался Федя откуда-то из угла. — И ты туда же! — заорал Ионыч и тут же гордо заявил: — Да вот дядь Вася приехать обещался, былое помянуть. Как-никак друг мой давний, вместе серых мочили. Федя сел рядом на косоногий табурет и плеснул себе водки. Поглядел исподлобья: — Надолго? — Да вы чё, сговорились, что ли, допрос мне устраивать! — рявкнул Ионыч, треснув кулачищем по столу. — Приедет, и всё тут! Можешь снаружи переждать, ежели не по вкусу! Сокольничий промолчал. В три часа пополудни в дверь скользнул дядь Вася. На его козлиной бородке повисли снежинки и лениво пошевеливали щупальцами. Ионыч с порога усадил дядь Васю на табурет и вручил стакан водки. Тот приложился: — Хороша, Ионыч! — Помянем! — крикнул Ионыч и влепил вбежавшей Катеньке подзатыльник, да так, что пирожки по полу рассыпались. Они пили, закусывали и снова пили. Пытались горланить песню, но снежинки забились дядь Васе в рот и песня не получалась. Через полчаса Ионыч приуныл. — Катька, подь сюды, — поманил он пальцем Катеньку. — Федьку мне найди, а то запропастился куда-то. Катенька выбежала на улицу. Ионыч молча наблюдал, как пьяный дядь Вася сражается со снежинками, и прихлебывал водку. Только осушил стакан, как Катенька воротилась. — Ну? — Дядя Федя на улице, — пробормотала она еле слышно. — Дядю Васю просит выйти, сюрприз показать. — Чего-о?! Какой, нахрен, сюрприз?! — Дядю Васю просит выйти, — повторила Катенька и принялась собирать со стола посуду. Ионыч нахмурился, сердито вытолкал дядь Васю из-за стола: — Ну, иди! — А водочка-то хороша, Ионыч, — подмигнул ему дядь Вася и, закашлявшись, выплюнул на ладонь пару мелких зеленых яиц: — У, черти, они ещё и размножаются! Неровной походкой он вышел. Катенька и Ионыч остались одни. Вдруг снаружи донесся вопль и следом плеск, словно свинья в грязь хлюпнулась. Ионыч выскочил на крыльцо, и его глазам предстала чудовищная картина: сокольничий стоял над дырой в земле и считал вслух: — Раз, два, два с половиной… Вот и ладушки. — Федор, ты чё, с дуба рухнул?! — заорал Ионыч, разглядев внизу плешивую голову. — Ты зачем дядь Васю в сортире утопил? — Нехороший он человек, — сказал Федя. — Маньяк. Я сам видел, как он снежинок на бороду загонял, дом наш хотел заразить. Снежинки эти ядовитые… — Да ладно?! — Ионыч аж рот разинул от изумления. — Вот скотина! А ведь серых давили вместе, товарищем мне прикидывался! Я и верил… — То-то и оно, Ионыч, что верил. А никому теперь верить нельзя. — Ну ты голова, Федька, — уважительно сказал Ионыч. — Так и не поймешь сразу. Ну ничё, не успел, чай, заразить, Катюха отмоет. Бухать будешь? — Ты иди, Ионыч, я сейчас. Прослежу, чтоб не вынырнул. Ионыч ушел. На улицу неловко, прикрыв волосы платочком, прошмыгнула Катенька. Остановилась возле сокольничего. — Дядя Федя, а снежиночки ведь неопасные, вы же мне сами рассказывали, я с ними всегда летом играю… — Она всхлипнула. — Вы не поэтому дядю Васю утопили? — Нет, Катенька, не поэтому. — Почему, дядя Федя? Сокольничий повернул к Катеньке бледное лицо, и та вздрогнула. — А чего ему от Ионыча надо? — прошептал Федя и, резко развернувшись, ушел в дом. Катенька осторожно подошла к краю ямы, сложила ладошки у груди и вознесла молитву. Потом сняла платочек и бросила вниз: — Покойтесь с миром, дядя Вася. — Уже, — проворчало в ответ дерьмо. Катенька ласково улыбнулась, поймав на ладонь хихикающую серо-буро-малиновую снежинку.