Плевать.

И вообще, какая-то херня вокруг творится. Стены Хогвартса вдруг стали неродными: чуждыми ему, такими холодными и отталкивающими, словно это были ограды Азкабана, а не отшлефованный камень замка. И все же, приходилось привыкать и со злостью сжимать зубы, когда мысли каким-то хитрым способом успевали заполонить здравое сознание и не давали думать хладнокровно. Так, как привык Малфой. Он шёл вдоль коридоров, огибал углы и проводил тонкими пальцами по шероховатой поверхности возле горящих факелов и свечей, чтобы хоть как-то рассудок оставался ясным, а не бороздил по каким-то неизведанным туманным уголкам. В сером взгляде читалось ровно [ничего], хотелось лишь поскорее добраться до гребанных подземелий, запереться в спальне, которую так милостиво выпросил у директора его отец для уединения Драко и необщения с отпрысками "неблагородных" семей. Ну и что же? Ему позволили так поступать. Он ведь Сто-Раз-Малфой до мозга костей, что так всегда твердил ему с детства Люциус. Вбивал маленькому мальчику принципы и моральные устои. Шаги ускорились, и теперь, судя по холоду, стоявшему в этой части замка, можно было уже совсем скоро оказаться в обители Слизерина. Ближе к подземельям уже есть пара-тройка студентов, от чего не чувствуешь себя совсем одиноким и одним в этом мире. Потому что они в секунду появления в зоне видимости Слизеринского Принца сразу затихали и здоровались, в особенности курсы помладше, считая этого юношу благородным представителем зеленого факультета. Льстило ли это внимание? Конечно же, льстило. Но оно было совершенно пустым, безоговорочным и не имело ни места, ни гроша. Как ни странно, пришлось терпеливо кивать в ответ, а в душе совсем уж забивать на все эти формальности. Ебанные мысли. И да, хотелось практически шипеть от гудящего молчания в голове, ибо оно как никак давило на все органы чувств. Скрежет фамильного перстня по шероховатой поверхности стен [Черт тебя дери, отец] прекратился сразу, как кто-то осторожно, но очень даже ощутимо задел слизеринца по плечу. И если бы это был безымянный для Драко сокурсник, то он непременно сорвался бы с цепи и с брезгливостью на лице выплюнул в ему лицо что-нибудь неприятное для слуха, мягко говоря. Но тут же в нос ударил цветочный аромат женского парфюма, смешавшийся с запахом ментола и...никотина. О да, с последним юноша дружил. - Пэнс, - Слишком холодным, кажется, тоном было произнесено это, и Малфою осталось лишь кивнуть в знак приветствия. Стоявшая напротив девушка вызывала в нем лёгкое волнение, которое он тут же подавлял и не выдавал чувство тревоги. Да и вообще, блондин без особых усилий скрывал в себе многое, пытался притупить одни качества и выпустить напоказ другие. У него это отлично получалось. От подобного тона, в голове слизеринки голос Малфоя разносится эхом, заставляя расшевелить каждый мускул. Ничего, она привыкла к переменам настроения этого слизеринского принца. Он всегда был на малую долю груб, даже по отношению к ней и к Забини. Её губы растягиваются в лёгкой улыбке. Выглядит, как искренняя и не капли фальшивая. Но она знает— это не так. Она улыбается, только из-за того, что её белоснежный Бог не терпит её «кислой мины». Она улыбается, потому что всегда следует улыбаться подобным себе. Этому её учили с самого детства— натягивать фальшивую улыбку и молчать, пока собеседник сам не заговорит с ней. Она выдыхает, когда Драко кивает ей и ей ничего не остаётся как произнести слова приветствия— элементарный этикет. Элементарные манеры приличия, которые стоит соблюдать, даже если чертовски не хочется в эти минуты с кем-то здороваться. Даже с ним. —Здравствуй, Драко.-она продолжает легко и непринуждённо улыбаться, стараясь отогнать в собеседнике тот излишний холод и некое чувство волнения, так напряженно витающее между ними. Он прекрасно претворялся, но, возможно , он часто начал забывать, что перед ним стояла не просто его знакомая с факультета, а человек, который за столько лет почти выучил Малфоя, словно старый фолиант, знающая о нём достаточно, чтобы понимать, в какие минуты что он испытывает. Улыбается. Какого хера ты улыбаешься, Паркинсон? Если бы это была не [она], то слизеринец давно бы взбесился и послал ко всем чертям новоявленного собеседника. Да, именно вот так. Но, пожалуй, сознание решило вновь поддаться глубоко зарытым чувствам внутри груди, ослабнуть и практически не сопротивляться ситуации. Из-за этого хотелось рвать себе глотку. Драко невольно тянется к серебристо-зеленому галстуку и едва ослабляет его, в то время как прищур серых глаз мечется по почти пустынным коридорам: кажется, холод поглотил не только камень, но и атмосферу. Стук каблуков девушки не даёт нормально сосредоточиться, и это его злит, от чего приходится ускорить шаг. Ещё пару, заворот за угол, и пожалуйста, лестница, ведущая в подземелья. И все бы ничего...блять, в голове нереально пусто. Так, словно промыли мозг и раздробили его на херовы кусочки. Он одёргивает рукав мантии и опускает белобрысую голову, чтобы взглянуть на наручные серебряные часы: время двигалось настолько медленно, что казалось, ещё чуть-чуть - и весь мир перестанет двигаться. - Гребанный день, - выдыхает юноша, даже не глядя на Пэнси. Создавалось ощущение, словно он говорил это самому себе, - Тяжёлый. И только когда нога касается завершающей ступени, тогда Малфой удостаивает однокурсницу взглядом, едва касаясь плечом её плеча. - Настроение на нуле. Снова. Холодный тон бьется ледяными шариками о стену и создаёт едва заметное эхо, но оно точно такое же замерзшее, как голос Драко. Он словно просто помочь ему. Её принц не в настроении—это видно. Очень даже хорошо. От этого, Паркинсон становится не по себе. Едва заметно, она сглатывает образовавшийся ком в горле и идёт дальше. За ним. Он идёт впереди, она же замедляет шаги—её саму раздражает стук каблуков, которые хочется скинуть и хоть раз пройтись босиком по холодному полу, но нельзя. Она должна быть элегантной и похожей на изящную фарфоровую куклу, чтобы выдавать все признаки аристократии. Это её обязанность, ведь она должна быть идеальной...особенно в свете того, о персоне которого можно услышать за каждым углом Хогвартского коридора. Она не поднимает глаз, смотрит прямиком в пол. Её раздражает и напрягает тишина, но она терпит. Ей до жути хочется заговорить с ним, поскольку слишком давно не оказывалась наедине с ним, но вместо этого приходится терпеть эту т и ш и н у, давящую на извилины мозга. В этой тишине только и было слышно тиканье наручных часов слизеринца— возможно, это было единственным, что не позволяло слизеринке сойти с ума. Вот они доходят до лестнице ведущей к подземелью. Шаг—она поднимает голову, второй— смотрит в спину Малфоя, третий— ускоряет темп ходьбы, четвёртый— оказывается достаточно близко к нему, остальные шаги вниз по ступеням она шла за ним, уже не считая их— было ни к чему. Вот заканчивается лестница— теперь он удостаивает её взглядом и , наконец она может ответить. Она делает шаг вперёд и кладёт тонкую руку ему на плечо, сохраняя ту лёгкую улыбку. —Тебе стоит остыть.—непринуждённо, как всегда говорит Паркинсон, скрывая нахлынувшую за день усталость этой фальшивой улыбкой. — Всё образуется.— она позволяет себе лишнее, обвив своими руками его шею, чуть нагнувшись к нему и тихо проговорив: — Я уверена, что всё о б р а з у е т с я. Затем, она продолжает улыбаться, уже ожидая, что сейчас он её оттолкнёт, сказав несколько неприятных фраз, к которым, Пэнси была как никто готова. Он чуть не вздрагивает, когда ощущает тёплую ладонь на своём плече - до того ему непривычно чувствовать обычные [гребанные] прикосновения к себе. Ибо никогда не допускал такого, не позволял другим хотя бы пылинку обронить на свою одежду и, не дай Мерлин, идеальную бледную кожу. А сейчас Пэнс без особых страхов, не обращая внимания на упрёк, блеснувший в серых уставших глазах, принижается на интимное расстояние. Пора бить тревогу, Малфой. Как ты умеешь. Скривить губы, прищурить взор и схватить тонкое запястье, почти брезгливо сбрасывая его с себя. Черт-черт-черт. Он не мог. Потому что устал. Устал и теперь не делал противиться чему-либо. Драко просто-напросто изобразил на лице безразличие, сжал в терпении зубы и попытался найти хотя бы одну здравую мысль - но они все были пустыми в его белобрысой голове. - Не образуется, Паркинсон. Ты говоришь так, словно... - слишком близкое ощущение тёплого тела заставило замолкнуть, - Какого хера ты... Слизеринец не заметил, как проворная девчонка успела обвить его шею тонкими ручками, взглянуть своими большими тёмными глазами так, как будто [понимала] его. А может быть и не как будто. Короткий вдох и медленный выход - и Малфой сам тянется к ней: касается изгиба талии ладонью, оставляя другую безвольно опущенной. И почему-то в этом жесте было столько сомнений, что в закоулках сознания не осталось мыслей для свободного полёта. Но он все же не оттолкнул её, принял объятия и нахмурился. Ликуй, Паркинсон.......

***

Его бесит то, что она не отвечает. Отворачивается и выдыхает белесый дым из приоткрытых губ. Юноша привык, что Паркинсон всегда рядом: всегда улыбается и несётся в открытые объятия, всегда готовая его поддержать и встретить. Но сейчас она лишь сидит на полу, поджав колени - слизеринка казалось слишком маленькой в его холодных глазах. Ему даже сказать нечего: ни одной толковой мысли на этот счёт в голове. И плевать. Плевать, что будет, плевать на то, что все равно ему не подчинить по-настоящему. Поэтому Малфой тяжело выдыхает, делает оставшиеся два мучительных шага к девушке, хватает её под локоть и поднимает. Глядит в блестящие черные очи, холодно поднимает её и...прижимает к себе(да ты совсем спятил!). Слизеринец обнимает её, чувствует дрожащее замёрзшие тело, которое волей-неволей жмётся к нему. Принадлежит ему. Даже приходится отобрать у неё окурок, бросив его куда-то на пол, чтобы забросить бледную худую руку к себе на шею - видимо, он сделал это слишком грубо. « Если ты смерть— отчего же ты плачешь сама, Если ты радость— то радость такой не бывает.» Пэнси даже не помнит, когда в последний раз она так вела себя с ним. Никто не помнит. Вероятно— никогда. Она не помнит, когда в последний раз отталкивала от себя мужчину, отказываясь проявлять к нему внимание, выглядеть такой жалкой, пальцами сжимаясь к стене , не желая подчиняться. Не желая принадлежать кому-то. Ей никогда даже в голову не могло ударить, что она будет против прикосновений своего слизеринского принца и...отвергать их. Ей противно. Ужасно противно даже думать, что его холодные руки прикасались к этой грифиндорской суке, как пальцы скользиле по её патлам, чем-то напоминающие половую тряпку или нечесанную гриву коня. Как же раздражало это. Она понимала, что этого не может быть, но ничего не могла поделать с этим. «Пусть твои полузакрыты очи, И ты думаешь о ком-нибудь другом...» Она издает тихий писк, когда слизеринец хватает её за локоть, невольно притягивая к себе. Её ледянные, как льды в Антарктиде пальцы рук невольно сжимают его плечи, она впервые дрожит, невольно прижимаясь к нему, пряча голову. Такой желанный, но всё же, ей сейчас слишком хуево, дабы просто взять и как последняя шлюха отдаться ему, дабы он расслабился. Она собирает все оставшиеся силы в кулаки, стараясь оттолкнуть его от себя— но всё тщетно. Она не может. Слишком слаба для этого. Эх, Паркинсон-Паркинсон, не умеешь ты играть. Не умеешь притворяться. - Девочка моя, - шепчет Малфой и скользит ладонями по её спине, гладя, успокаивая, а потом спускается к пояснице, обвивая талию руками и приподнимая вдруг ставшую хрупкой перед ним слизеринку. Серые глаза прикрываются бледными веками, Драко тяжело выдыхает и зарывается носом в мягкие короткие волосы Пэнс, вдыхает аромат её парфюма и целует ту в макушку. На нежность потянуто, Малфой? Ты жалок. Низок. Не циничен. Заткнись, отец, заткнись хотя бы на минуту. Но голос Люциуса бил больно по затылку, туда, где его гладили тонкие бледные пальцы девушки. Он кусает губу, пытаясь подавить в себе чувство, которое вдруг его настигло. Что ты творишь? Что.ты.творишь? - Сладкая девочка... - наклоняется и шепчет ей в ухо, горячо выдыхая. Лишь от одного его шёпота, Паркинсон впадает в большую дрожь. Ноги предательски подкашиваются, а голова забита лишь мыслями о Малфое. Ей даже самой гнусно, что она настолько слаба перед ним, что выглядит не хуже других дешевок, млеющих от им кинутых фраз. И от этого ещё противнее. Она невольно кладёт голову на его плечо, хватается за рукава его рубашки, будто желая порвать дорогую ткань, дабы злить его. Она никогда не думала, что сам Драко Малфой может проявлять столько нежности, наступая на горло своим принципам и фальшивым сведениям, что он— ещё та холодная мразота. Она продолжает молчать, неиздавая ни звука, ни шороха, лишь ногами обвила его поясницу и ещё сильнее ослабила его галстук, не поднимая головы. Уткнувшись чуть ли ему не в шею. Глупая...глупая Паркинсон. Ему кажется, что дрожащая в его руках девушка - совсем маленькая и беззащитная, не та слизеринка с гордо поднятой головой и прямой осанкой, бледной аристократичной кожей и мягкими от природы волосами. Малфой сдавлено рычит, чувствуя цепкие пальчики Пэнс на своей шее: как она ловко ослабляет его серо-зелёный галстук и тянет вниз. Как умудряется при этом разгоряченно дышать в его мраморную кожу. И знаешь что, отец? Плевать. Пле-вать, ясно?