Проекция

Здравствуй. Как видишь, я не смогу тебе сейчас сказать все это в лицо, да и я, в принципе, не здесь. Но все-таки, кем бы ты ни был или была, хоть какое-то воображение у тебя быть должно. И ты в состоянии представить, а может и понять, что сейчас говоришь со мной. Скорее всего, я сейчас стою перед тобой – все зависит от того, каким образом ты это письмо держишь. Правда, если ты кинешь его в другой конец комнаты, разговаривать будет проблематично. Я, конечно, буду продолжать говорить, да и к тому же успею пожить в чужой комнате, но это все в пустоту – ты не услышишь. А может и не увидишь. Но если хотя бы увидишь – это будет жуткое и глухонемое зрелище. Это, в основном, предположения. Вот я, как раз, не смогу увидеть всех деталей. А точнее – вообще никаких. Но это все не важно-не важно-не важно! Так вот – твой собеседник выглядит так – желтые волосы, завязанные в хвост, белые глаза – а остальное как хочешь. Это сейчас тоже не важно. Проблема в том, что я никак не могу заговорить. Нет, не из-за неуверенности, нет. А именно не могу издать звук. Даже дышать, чтобы меня хотя бы заметили. Я на время исчез. С одной стороны, момент отчаянный, грустный(но удобный, чтобы пострадать), но когда я твердо решил с того ни с сего упасть на тротуар и весь последующий день лежа наблюдал за потоками людей, идущими по улице, мне это даже начало нравиться. Все равно ничего не чувствуют ни они, ни я. Даже если бы кто-то из них на меня наступил. А кто-то, кстати, наступил. И ничего. Н-и-ч-е-г-о. Было бы хорошо, если бы это была неуязвимость, но я видел, как кожа начинала как-то странно проваливаться или как начинали появляться синяки, царапины. Они появляются неизбежно. Я же, все-таки, человек. Тело все также наполнено полным комплектом костей, мышц, органов. Только я их не чувствую. И несмотря на всю прелесть того, что можно по нескольку раз прыгать с крыши и при этом приземляться на землю так, будто только что сошел со ступенек или вообще никуда не поднимался. И бегаешь туда-отсюда, как идиот, пытаясь проверить, до какого момента будет сходить все с рук, но внутри что-то все равно продолжает ломаться… Несмотря на все эти «призрачные» привилегии, все равно останавливаешься и задаешься вопросом – так какого черта это все происходит!? Ну хоть бы голос остался. Если и задаюсь вопросом – то только к себе. Нет, правда, это уже не смешно. Я даже начал совать себе в рот все, что смогу найти по дороге: камни, стекло, землю, растения, бумагу. Ничего! А зубы, на удивление, не сломались. Даже блевануть не захотелось! Ну вот вы когда-нибудь жрали землю? Ну это же невозможно! Тем более, со стеклом. Особенно, когда оно успевает застрять во рту. Не больно. Но голос так и не появился. И тогда я попробовал оставить свою проекцию здесь. Все-таки хочется хоть с кем-нибудь поговорить, хотя бы так, поэтому начал отправлять на все адреса подряд. Вдруг кто-то отреагирует. Плевать кто – сейчас все равно не увижу никакой разницы. Разве что, поиграю с реакцией – интересно, какие лица будут у людей, которым эти письма придут. А ты, случайно, не знаешь, что делать, нет? У тебя такой ситуации не было? Я теперь хожу по улицам и пытаюсь угадать, кто же из окружающих тот самый потенциальный «читатель». Просто, если честно, письма я писал разные. И, скорее всего, один из получателей, а нет, не один – захочет меня хорошенько размазать по стенке. Но никто так и не подходил. Даже с хорошими намерениями. И это до такой степени начало раздражать, что я уже сам начал подходить и кричать: «Ударь меня! Ударь меня! Ну сделай хотя бы что-нибудь!». А этот мужик идет себе дальше, руками размахивает, мол, вот ветер сегодня и все в лицо летит. Вот это уже серьезно начинает злить! Какой я тебе, черт подери, ветер!? Эй! Ты куда пошел? А он уже параноично оборачивается, мол, что за бред, погода весь день была отличной и продолжает ей быть, а тут все самое худшее, что в ней есть, взяло и решило обрушиться на него. Чертов эгоист! Ты вообще слышишь меня? Как ты только можешь меня каким-то ветром называть? Я человек, слышишь? Я живой человек, живой, живой, живой, живой! Посмотри, я живой! Но единственное, что он сделал, это убежал в свой подъезд, хлопнув передо мной дверью. Ты сейчас наверняка скажешь, что я обостряю, что не имеет смысла обижаться на какого-то незнакомца, а тем более к нему лезть – но спутать живое, наполненное… С воздухом. Это уже слишком.

Со стороны случайного прохожего, погруженного в мысли:

Начнем с того, что никто никому ничего не должен. Абстрактно. (А в какой-то мелкий, определенный момент – так сложно, так сложно. И не видишь ничего, кроме своего переживания. Но если со стороны – то и я также поступаю. И я также поступаю. Все хорошо.) Я не обязан сострадать тебе, если не смогу почувствовать твою ситуацию, если я не смогу пролезть сквозь твой живот и надеть твою кислородную маску, только полностью поглощающую мое тело, чтобы можно было задохнуться от непривычно заполняющего и чужого воздуха. Если не пойму. Искренне. Понимаешь? Иначе эти «сопереживания» будут тупой фальшивкой. По крайней мере, на мой взгляд. (Точнее – может, только я и буду знать, что они – фальшивка, а тебе станет легче.. Но мы то оба знаем, что это не так. Если ты не поймешь, ты не сможешь ничего сделать. Когда-нибудь все равно вырвется.) И сейчас я иду по отрезку города, в принципе, ногами, но остановился ухом. Остановил меня человек. Не буквально, конечно, но взахлеб. Громко. Кричит громко. Злится. Не просто чем-то недоволен, по-настоящему злится, пинает ногами лежащие старые ветки на земле, ходит из стороны в сторону. Судя по положению руки, объект его злости не может получить по роже только потому, что находится в другой части города. Или в другой стране, кто знает, как ему повезло. Но злится настолько искренне, в за правду, нет, даже мат слышится не по босятски - а театрально, с харизмой. Что к этому театру так и хочется присоединиться. (Потому что впервые за долгое время – я верю тебе. Я смотрю, хотя это всего лишь первый взгляд, первое впечатление – но я верю, верю, такое подделать ну просто невозможно!) И вот. Я бегу, а в ответ- удар. Только металлический. Такой же искренне отталкивающий, как и этот человек. Но оборачиваюсь – человека нет. Бегу к той двери, никого нет, оббежать вокруг – черт подери, куда он мог за такое короткое время деться? Он в принципе издалека уже выглядел размыто и как-то совсем не по-человечески, даже черным, вязким. И сейчас его нет - в целом. Нигде. Но всю последующую улицу я шел с прямым ощущением, что шел к чему-то живому, что я его слышал. И я не могу остановиться, все проносится, но я продолжаю наполняться соприкосновением с этой прямотой, с этой пластичной и открытой раздражительностью, которая, при этом, не разрушает ничего вокруг. А если о том, что вокруг, то сейчас к тому же еще и начинает холодать, фонари уже служат не просто ориентиром, а и источником тепла, по крайней мере об этом говорит мне самовнушение. Но потом начинает звучать не только оно, а и то, что есть за пределами моей головы, вокруг фонарей образуются круги, как будто желтые плоскости, закрывающие тот самый радиус, который они занимают. В то время как все остальное уже все больше и больше сгущается, воздух теряет свой знак и смысл и становится вязким (таким же вязким, как и тот человек!), липким, а потом и вовсе растекающейся сажей (да что происходит!). Черная краска, согласитесь, приятна на ощущение пальцем, но когда проходишь через нее не менее всем своим телом, чувствуется совершенно другой масштаб – озноб, липкий(опять же!), холодный, покрывающий озноб, который бьет в лицо, из которого хочется поскорее выбраться. Спасительной была дверь в подвал, и плевать уже было, что она подозрительно трескалась, было очень холодно. Но единственное, что я помню, до того, как стукнулся головой, это груда старых оборванных писем, вывалившихся на меня, вместе с кусками треснувшей под их давлением двери, которую я хотел открыть.