Идти дальше

Они достигли Варры на исходе дня. Город в чаше холмов уже погрузился в сумеречные тени, но темноты не было: сияла золотым и белым резиденция императрицы, мерцали разноцветными огнями заведения на любой вкус, жёлтым и оранжевым тепло светились окна домов, улицы пронизывали последние лучи рыжего солнца — мирный пейзаж; спасённая земля. На желтеющие кроны алатанов щедро пролилась кровь заката. Когда потрёпанное войско победителей миновало пригород и добралось до чистых, мощённых камнем улиц, мастер Син, поддерживая всё ещё слабого Собуро, направился к Башне, где по старой памяти обитали заклинатели. Гризли долго шёл между Рэем и Торой, незаметно, как ему казалось, поглядывая то на одного, то на другую, а потом вдруг почесал в затылке и замедлил шаг. В ответ на перекрёстные взгляды увалень замялся и объяснил: — Пойду я, тут мне уже недалеко. Не ровён час, госпожа Юкино на моё место кого-нибудь возьмёт. Сами знаете, в весёлом доме постоянно всякая мелкая пакость заводится. Да и девчонки соскучились, наверное. В общем… это… до встречи. Он неловко облапил Рэя, скупо, как с чужой, раскланялся с Торой, помахал им обоим рукой и нырнул в узкий полутёмный переулок. Рэй и Тора остались вдвоём, и он перебирал слова, которые подошли бы случаю. От самой Огиры Тора замкнулась в молчании: на привалах всё смотрела в сторону и свою скудную порцию еды, в отличие от других, не приправляла разговорами. Оттого, когда она обратилась к Рэю во время последней остановки перед Варрой, накануне: «Кто такой Шарх?» — он не сразу нашёлся. Потом коротко и хмуро объяснил: «Господин шиисанов. Неизгоняемых. Ты видела». «Нет», — мотнула головой она; в её глазах плясало пламя костра, в который недавно подбросили сучьев. И Рэй вспомнил, что Тора не заклинательница, а значит, не могла увидеть пугающих слуг Сагюнаро — только его самого. И именно Рэю выпала сомнительная честь рассказать ей о шиисанах: описать ей мир, то пыльный и тесный, как старый рассохшийся ящик, то величественный и огромный, как древний дворец, и его странных, страшных, непонятных обитателей… — Что ты теперь будешь делать? — наконец заговорил он. — Вернусь в цирк, — с нарочитой беззаботностью поспешно откликнулась девушка, проследила направление его невольного взгляда и подняла руку: — Скажу, что это часть нового образа. — Она покрутила запястьем в вязи красных строк, спрятала руку за спину и спросила: — А ты? Рэй неопределённо пожал плечами, прекрасно зная, что нужно ответить. Судьба свитка, ставшего частью Торы, его не касалась. Ему пора было возвращаться в Югору. В слишком просторный дом на высоком холме, где красное ярче на фоне белого, а белое холоднее на фоне красного, где молчание весомо и дорого, а слова — прах и пыль, сор и шелуха, не выметаемые за порог, где тайн хватит на целую хронику и ещё останется с лихвой, где из-за порождённой драконом-хранителем омертвелой пустоты иногда хочется поёжиться, как от ледяного сквозняка. К наместнику — удостовериться, что тот жив и выздоравливает, к госпоже Саюа — сообщить о судьбе Сагюнаро и попытаться утишить её горе, ослабить гнев — или принять на себя тяжесть вины и месть духа, договор с которым не выполнил. Место заклинателя семьи Иширо рядом с теми, кого он взялся защищать. Госпожа Риена, служанки — на них обрушится рассерженный обманом, истосковавшийся в разлуке с сыном и всё чувствующий дух. Теперь он понимал, почему Рекар пошёл в лес Гихара за Селем. Дело в покровительстве. Но не в покровительстве богатого брата наместника заклинателю-изгою, а наоборот. Он пообещал себе, что сразу после разговора с госпожой Саюа обратится к наместнику с просьбой покинуть поместье ещё ненадолго. Духу Нары не нужны были ритуалы, кроме тех его слов, предназначенных погибшим заклинателям, но не подарить телу место последнего отдыха и не сдержать слово — вернуть яри как положено — он не мог. Дом её деда он обойдёт стороной: не всякая правда уместна — пусть Нару ждут. Стоило догнать мастера Сина, чтобы попросить у него колесницу. Не то чтобы заклинателю югорского наместника не к лицу добираться домой пешком и на попутных телегах, но так странствие могло затянуться до зимы. Торговцы подозрительны, нагружают повозки добром под завязку и не пропускают ни одного крошечного селения, крестьяне охотно подбирают путников, чтобы скоротать время в дороге, но ездят медленно и не дальше соседней деревни, а там и осенняя распутица не заставит себя ждать. Пришло время прощаться — они оба понимали. — Он… — внезапно заговорила Тора и осеклась. Повела плечом, дёрнула свисающую на лоб красную прядку, вскинула голову и прямо спросила, не отводя взгляда: — Что можно сделать? Девушка не назвала «его» ни Сагюнаро, ни Шархом, и Рэя это вдруг неприятно кольнуло. Кем бы «он» ни считал себя, как бы ни звался и как бы ни выглядел, для Рэя он оставался тем же — Сагюнаро, товарищем, другом, которому без опаски можно доверить спину и ради которого можно убить. Но Тора ждала ответа, и он задумался: а в самом деле, что? Как спасти того, кто не хочет быть спасённым? — Не знаю, — честно признался он, глядя в глаза цвета изменчивой текучей воды, стараясь запомнить их ясное сияние, чтобы сохранить в тайном уголке души. Кодзу был прав, сказал он себе, мы похожи: я беру себе образ, когда мог бы взять оригинал. Тора приняла его слова мужественнее, чем он ожидал. Она заправила за ухо непослушную прядь, на прощанье потянулась поцеловать Рэя в щёку, как однажды — в знак благодарности — поцеловала Сагюнаро. Он принял поцелуй совершенно спокойно, хотя было время, когда это взволновало бы его до глубины души. — У тебя глаза светятся! — вдруг ахнула Тора и невольно отшатнулась. — Жёлтым. — Ничего, — Рэй прикрыл глаза рукой, мысленно пригрозив хранителю всевозможными карами. «А мне нравится», — задиристо возразил ярудо. — Прости, — она нашла его руку, едва коснулась — и сразу же отдёрнула. — Ничего, — повторил Рэй. — Я привык. — Ещё раз спасибо вам всем, — Тора нервно рассмеялась, стараясь сгладить неловкость, и предложила: — Приходи как-нибудь на наше выступление. Для тебя вход бесплатный! — Если буду в столице, — ответил он; в его словах ненамеренно прозвучал холодок, но вернуть их было невозможно. Тора почувствовала это — и отступила. Сагюнаро не просил о ней позаботиться: верно, никто не сбережёт Тору от него лучше его самого, уж его-то воля всегда была направленной и стремительной, как удар клинка из лучшей стали. И Рэй был благодарен, что не нужно быть с ней рядом и постоянно сравнивать себя с другом. Он вспомнил слова той, призрачной Торы: «Как это странно, когда ты любишь кого-то, но ему нужен кто угодно, только не ты» [1]. Если бы Торе реальной, встревоженной долгим отсутствием и молчанием Сагюнаро, приснился не вечный развесёлый цирк Сакасу в круге разноцветных огней, а мрачные подземелья шиисанов с высокими колоннами и скользящими среди них чёрно-красно-белыми тенями, Рэй восхитился, склонился, смирился бы — и смог бы её простить. А так он молча стоял и смотрел, как она уходит — грациозно, несмотря на усталость. Не оглядываясь. Навсегда. «Ну и дурак», — громко пробурчал ярудо. Рэй про себя усмехнулся, заслоняясь раскрытой ладонью от лучей огненного закатного солнца, запутавшихся в огненных растрёпанных волосах девушки. Настоящая Тора ступала по неровным камням мостовой так же легко и изящно, как Тора из мира кодзу. «Вот и будешь, как Древний, с сайнами шашни крутить», — продолжил ворчать дух разбитого очага. Перед глазами заклинателя возник маленький храм на озере посреди величественного бамбукового леса. Он словно ещё раз прошёл по пружинящим доскам старых мостков… и услышал тихий печальный плач одинокой сайны. — С аори, — серьёзно произнёс Рэй. Ярудо на пару мгновений ошарашенно умолк, а потом возмущённо завопил: «Я пошутил!» — у Рэя даже дёрнулись пальцы на левой руке, его сначала обволокло ледяным холодом, потом обдало нестерпимым жаром: новоиспечённый хранитель заклинателя обеспокоился не на шутку. — Зато я — нет, — невозмутимо откликнулся Рэй. «Да ты вспомни, что с тобой та девка сделала!» — взвыл ярудо. Заклинатель слегка смутился; воспоминание отозвалось сладко-болезненным ощущением где-то в груди: Айса — нечеловечески красивая, смертельно опасная… невозможно далёкая. Хранитель присвистнул, помялся и пустил в ход очевидно последний аргумент, который, похоже, ему самому был не по душе: «Этому не понравится». — И что с того? — беспечно пожал плечами Рэй, почти ожидая, что услышит над ухом скрипучий голос кодзу. Но тот, уже много раз упомянутый, так и не отозвался. Заклинатель вспомнил последние слова духа: «Я всё время наблюдаю за вами» — и поёжился. — Пора бы поесть, — обратился он скорее к самому себе, чем к хранителю, и направился к ресторанчику через пару домов, который призывно выплеснул на улицу широкую полосу желтого света и приятный шум, сплетённый из десятков голосов, звона посуды, скрипа досок пола, потрескивания огня в очаге. Он раздвинул занавеси на входе, остановился на пороге и оглянулся, словно поджидая отставших друзей, живо представив, как Сагюнаро улыбнулся бы и как Гризли хлопнул бы его по плечу. А потом они зашли бы внутрь, и заказали бы всё, на что хватило денег, и ели и пили бы, и просидели бы до самого закрытия, и на Сагюнаро бегали бы глазеть все служанки от девчонок-подавальщиц до пожилой посудомойки, и он, Рэй, до хрипоты спорил бы с Сагюнаро о значении духов для людей, и Гризли рано или поздно начал бы клевать носом под их бесконечную беседу… Однако улица была пуста; только пробежавший мимо ветерок разом качнул цветные бумажные фонари перед дверями домов, отчего тени вдоль мостовой всколыхнулись и стали гуще. Но лишь на мгновение.