Здесь и сейчас

Посапывает в кровати, а она тем временем аккуратно ложится рядом, стараясь не нарушить его и без того беспокойный сон. В последнее время он много работает, по дому летает всё больше стаканов, посуды катастрофически не хватает, а бедные горничные периодически жалуются на неблагодарного хозяина и его не менее неблагодарную братию. Она улыбается при мысли о подопечных своего суженого — они действительно кажутся ей крайне забавными. Без них в варийском особняке было бы гораздо скучнее, разве что иногда они её сильно отвлекают. Всё-таки она тоже не баклуши всеми днями бьёт. Как только её голова касается подушки, она блаженно закрывает глаза и устраивается поудобнее. Он снова развалился на всей , как босс и царь, кем, собственно, мужчина себя и считает, поэтому ей приходится ютиться где-то с краю. Это не очень удобно, задница так и норовит свалиться на пол, но она не обращает на это внимания. В минувший месяц они мало виделись: у него вылазки, тайные задания, встречи с другими мафиози, какие-то сражения, у неё своя работа, учёба — времени не остаётся совершенно. И всё же она могла видеть его хотя бы так, спящим — в прошлые выходные он вообще не ночевал дома. Но он всегда с ней. Даже если его рядом нет, она всегда каким-то волшебным образом ощущает его присутствие: все эти звонки, распросы, куда, с кем, зачем ходила, все эти грубости в духе: «Не тряси задом перед всякими придурками, бабский мусор», - всё это так полюбилось ей. И она действительно была счастлива, что может находится рядом с этим сильным мужчиной. Её вторая половинка вообще человек невероятно резкий и невероятно изобретательный. Она не рассчитывала на что-то большее, чем созерцание его спящего тела, однако он умудрился её удивить. Едва она закрыла глаза и позволила сладкой дымке сна захватить разум, как он укусил её в шею и недовольно выдохнул, чем привёл её в лёгкое замешательство. Конечно, он никогда не отличался особой сдержанностью, но ночью так уставал, что засыпал мгновенно. Разве сейчас что-то изменилось? - Я завтра уезжаю, - раздражённо кинул он ей, одним движением придавил её к матрасу и навис сверху, как огромная скала. - Что ты хочешь... - Умолкни, мусор. Ты же знаешь, всё равно возьму. Да, она всё прекрасно понимала. Поэтому не сопротивлялась, когда он впился в её шею зубами, болезненно, покусывая нежную кожу, посасывая наиболее чувствительные участки и оставляя за собой ярко-красные следы. Он всегда так делает. Ему просто необходимо живое доказательство того, что вот она, его собственность, его и только его, что владеет ей всей, каждым участком тела и каждым уголком души. В поездках он много терпел, всё время вспоминал о её мягком женском теле, и у него сразу портилось всё настроение. Невозможное притяжение. Притяжение, которое нереально выносить ни секунды. Она была девушкой мудрой и особенно от него не закрывалась. И ему это страшно нравилось — осознание того, что она полностью обнажена перед ним одним. Его это заводило с пол-оборота. Кажется, его заводило абсолютно всё, что она делала и говорила. Ткань тонкой сорочки рвётся в его руках, как тонкий лист бумаги. Жадно приникает губами к такой желанной груди, целует её какими-то странными полуукусами, пальцами случайно задевает набухшие розовые вершинки и, словив удовлетворённый женский стон, сжимает их, крутит. Дыхание учащается у них обоих, она прикусывает губу, стараясь издавать минимум шума — в этом доме любят подслушивать. Он ощущает давление в паху, растерянно понимает, что на груди у неё уже четыре его бордовых метки. На этом надо остановится, ведь не разукрашивать же её в сплошной красный, но ему остановиться уже невозможно. Он хочет её. Даже не так. Он хотел её каждую минуту, проведённую вне этой комнаты. Медленно, словно дразня, спускается вниз, прикасается к шёлковой ткани трусиков. Её глаза расширяются: она сдвигает ноги, потому что это слишком смущает, однако он тут же их раздвигает, максимально широко, специально смущая её ещё больше, хотя больше уже, наверное, некуда. Длинные пальцы проникают под трусики, касаются влажных складочек, и она задыхается в порыве экстаза: её выгибает, с губ всё-таки срывается стон, от которого у него к чёрту срывает крышу. За одно мгновение он избавляется от спальных штанов, пристраивается у неё между ног, с силой надавливая своим достоинством её внутрь, показывая, что он не остановится. Грубый толчок — и он уже внутри, и там так влажно, немножко узко, мокро — от острых ощущений у него темнеет в глазах. Он даже не пытается двигаться осторожно — толкается грубо, резко, впивается в девичьи бёдра и смотрит на неё. На её лицо, на закушенную до крови губу, на пальчики, впивающиеся в простыни, на её мило зажмуренные глаза. Ему так этого не хватало. Влажные стеночки сжимают его, он шумно выдыхает, буквально насаживает её на себя, пытаясь достать до какой-то точки, которая, кажется, находится внутри тела, в сердце. - Я... ты... животное... - сквозь частые вздохи произносит она. Он криво ухмыляется, наращивает темп, входит до основания. - Нашла время для разговоров. Заткнись и дай мне кончить. - Я... рада... что ты такой... - она открывает глаза, влюблённо смотрит на него. - Что? - от этих неожиданных слов он даже останавливается. - Я рада, что ты есть. - Чёрт... - задохнувшись в эмоциях, он понимает, что волна экстаза нашла на него раньше, чем он планировал. Её признание было последней каплей в чаше его терпения. Мощное мужское тело содрогается. Она мягко улыбается, дотрагивается до его вспотевшего лба. Хорошо, что он есть. И хорошо, что у него есть она...