«Нужен спаситель. Веру не предлагать»

«Нужен спаситель. Веру не предлагать». Данные листовки были развешены по всему городу: на стёклах, стенах, памятниках. Фраза была вырезана на деревьях и скамейках. Выскоблена на асфальте. Люди вытаптывали слова на снегу, а когда тот растаял, выжигали на траве. Люди рубили леса, выстраивали города в фразу, и вскоре из космоса было видно: «Нужен спаситель. Веру не предлагать». В тот замечательный век в магазинах продавалось всё, что угодно: ананасы, арбузы, манго, любовь, дружба, колбаса, вера, пластыри. Только спасителя и спасение нигде нельзя было найти. Люди уже слетали на Меркурий, Венеру, Марс, Юпитер, Сатурн, Уран и Нептун, но нигде человечеству не было спасения. Отряды спасателей были расформированы и отправлены на покорение других планет, ведь кому, как не им, знать о спасителе. Спасатели стали своеобразной элитой новых колоний. Во главе стоял Верховный Спасатель, после него были Кабинет Спасателей и Спасательная Дума. Они принимали законы, вершили суд. Спасением людей могла заниматься только привилегированная верхушка Спасателей, оказание же первой помощи непрофессионалами каралось смертной казнью. Вскоре спасатели стали чем-то вроде спасителей. Однако поиск спасения не прекратился: народ сгибался под непосильными налогами, кормил экспедиции на другие планеты, которые, возможно, несли в себе спасение. А спасатели всё жирнели, лица их при ходьбе покрывались испариной, а в дыхании явно чувствовался запах Спасения, который походил на смесь ананасов и рябчиков. От народа пахло зерном и бензином. Люди гремели костями, образуя толпой марш костей, горную лавину под пуховым одеялом. Маленькая Salut гонялась за бабочками, пока её родители вкалывали во благо La Société de Sauvetage. Колени и локти её покрывали синяки и ссадины, некоторые из которых были в весьма запущенном состоянии. Увы, но денег на специализированного спасателя у родителей Salut не было, и довольствоваться приходилось малым. Больше всего девочка любила свою маму и Солнце. Особенно в те моменты, когда закат окрашивал оранжевые пески Марса в кроваво-алый цвет, а дома пахло хлебом и чем-то родным, но давно забытым, подобно слову, вертящемуся на кончике языка. Слишком увлечённый яркими бабочками ребёнок споткнулся и кубарем скатился не то в яму, не то в колодец. Сонливость мартовского утра разорвалась плачем. Ревела ли Salut пару минут или веков, но резкий рывок вернул малышку в ясное утро. На неё смотрел мужчина средних лет, одетый бедно и пахший печённой на углях картошкой и машинным маслом. Он прошёлся взглядом по её ссадинам и синякам, которых после падения стало больше, покачал головой и протянул ей руку. Salut слабо улыбнулась и хотела было подать руку в ответ для рукопожатия, но острая боль в кисти остановила её. Лицо девочки исказила гримаса. Мужчина опять покачал головой и аккуратно повёл ребёнка к близстоящей хижине. Усадив Salut в видавшее лучшие времена кресло, он отправился в другую конату. Девочка же поглядывала с нескрываемым интересом на колбы, полчищами населявшие комнату. Человек вернулся с потрёпанным чемоданчиком, кожа на котором была местами стёрта, вытащил из него бинты и прозрачную жидкость с резким запахом, от которого голова малышки закружилась, и принялся обрабатывать раны. Ребёнок застыл в ужасе. Мужчина напевал под нос что-то маршевое, похожее на рождественские гимны, и, если бы Salut знала, что такое снег, то именно запахом снега пахла бы песня мужчины. Когда он закончил, они сидели молча. Оба знали, что ждёт их. Мужчина включил радио. Радио протрещало: «Спасение было найдено! На Плутоне было найдено Спасение!». Он выключил радио: – Salut, – пробормотал спаситель.