Стеклянное солнце

Тоука пытается дышать — конечно же, ничего не получается, Тоука ломается о реальность хрусталем. Спина болит, лопатки — особенно, и ей очень и очень жаль, что это не крылья, разрезающие кожу во имя свободы. Одно крыло не может быть сильным, каким бы крепким оно не было, и ей остается лишь лежать на грязном бетоне многоэтажки и смотреть на того, кто её оставил точно так же, как и ещё одно крыло — без опоры, без поддержки. Аято сплевывает её кровь, смотрит с неприкрытым отвращением, машет иссиня-черными крыльями, и они такие сильные, такие мощные, что могут, наверное, закрыть солнце. Быть может, именно поэтому Тоуке очень холодно. — Ты слабая, глупая сестра, — говорит вкрадчиво, тихо и с шипением. — Такая слабая, что теперь лежишь тут. У Тоуки ничего нет в голове — туман, образы из прошлого, мысли, что она устала. Хочется вернуться в детство. Да, она затем всё потеряет, но зато у неё будет Аято, поддерживающий её вместо утерянного крыла. Тоуке стыдно перед отцом, потому что в сказки больше так не верится. (папа, папа, папа) (ты солгал) — Бескрылая сестрица. Аято отрывает кусок за куском; у него во рту — пух и перья. Тоука надрывает горло, царапая криками изнутри. Сказки, и правда, ложь. Туман и образы из прошлого. Отец ей говорит, что всё образуется: она найдет ту нужную поддержку, благодаря которой отрастет потерянное. Отец рассказывает личное прошлое, улыбается чуточку грустно и обещает: сказки есть. И Тоука не может не вспоминать о них. Аято ведь так на него похож. — Не оставляй меня... Аято давится перьями и пухом. Тоука больше не чувствует боли. Канеки её держит, укрывая собственными крыльями, покрытыми кровью, сжимает в сильных руках и говорит уверенно так: — Не оставлю. В левой лопатке что-то пробивается медленными ростком. Аято не ведает, что, когда похож на умершего, ни к чему хорошему это не приведет. Аято лишь давится криком, застрявшим в глотке, когда Кен ломает ему кости во имя бескрылой сестрицы. Не убивает, потому что у неё всё ещё болит за него. Аято плевать даже после всего: хочется сдохнуть, и пух режет горло. Отец у него в голове, как обычно говорят психологи. Отец у него везде, как обычно говорит правда. Аято не забывает о данных им обещаниях: защищать, значит, оберегать от всего. И он надевает маску кролика без колебаний. (закрывая солнце) (спасаешь от пожара) ___ Хинами давится слезами; слабые крылья чуть колышутся. Убитый лежит на земле, давится кровью — и она слышит, как бьется сердце, надеющееся ещё несколько мгновений, что всё образуется. Хинами тоже думала, что это так. Вот только её сердце не остановится, забывая, каково это — жить. У неё нет на это права, и крылья прячутся вместе с кагуне. Это говорит, что её слух очень полезен; Хинами может быть полезной девочкой, и Фуэгучи идет, следует за её красивыми словами, не замечая, что идет к бездне. Штаб Аогири встречает её серостью и запахом сырости. Тонкий слух улавливает почти все разговоры, и Хинами старается отгородиться от них: время слушать чужие секреты ещё настанет. Это рассказывает, как у них всё обустроено, весело называет её Чан-Хиной, говорит, что Хинами, конечно же, обустроится, справится со всем этим, ведь потеря кого-то ещё не конец. Хинами троих потеряла. Хочется сказать, что Это ни черта не знает. — Ты ведь Аято-кун, да? — Хинами улыбается сквозь слезы, и тот, кто похож на сестренку Тоуку, конечно же, фальшивка для сломанного сердца. И одновременно с этим — спасение. ___ Аято видит, что её пестрые крылья ничего не умеют: с ними не спрячешься в темноте, с ними не сразишься, с ними не перелетишь. Они слабые и тонкие, и Хинами это знает, потому что, когда ей говорят убить, она не убивает, смотрит жалобно, как солдат, пришедший на войну лишь во имя красивых зрелищ. Хинами выпускает кагуне — и больше ничего не делает. Аято видит: она не создана для всего этого. Аято видит: она нуждается в помощи. Убитый вражеский солдат захлебывается кровью; Хинами оглядывается удивленно на Аято, лежа в его ногах. Он её пнул; и она улыбается ему. (видится бескрылая сестра) (только вот она не улыбалась) Хинами ему говорит: спасибо — и поведывает о правде девочек, которые сильны, но не способны применять силу, потому что они — мягкие и теплые. Аято думает, что таким девочкам здесь не место. Хочется сказать: иди к черту. И он говорит: — Ты не слабая. Хинами ему улыбается тепло-тепло, так улыбаются спасителям, храбрым, благородным, умеющим думать лишь о других, а не о самих себе. К Аято это не подходит; Аято думает, что он, должно быть, просто устал от всего, и ему нужен отдых. (глупый мальчик) (устал держать солнце) ___ И Аято его роняет: оно, превратившись предательски в стекло, разлетается на осколки, раня его самого. Наки ему что-то кричит, хватает за плечо. У Аято нет права на ошибку, но здравый смысл лишь вторит Вселенной: солнце уже упало. Так что Аято уходит. Оставляя Хинами Богу Смерти, наверное, не видевшему солнце с самого рождения. Аято верует, что она очень и очень сильная; она справится, главное не опоздать. Вместо слов поддержки или сожаления он слышит, что любую пешку можно заменить. Аято так устал. Крылья, спрятанные под кожей, чуть дрожат: хочется их расправить, взлететь и повесить над своей головой совсем другое солнце, которое будет уж точно не из стекла. Ошибся, думает Аято. И придумывает план, как вернуть себе силы держать солнце на своих крыльях. ___ Когда Аято летит, что-то внутри дает сбой. Словно сердце останавливается на пару секунд, а он уже летит вниз, будто бы подбитый кем-то из ружья. Почему-то в ушах слышится шелест лишь о д н о г о крыла; Аято прячет всё и идет в бой лишь с одним клинком. Видимо, Бог Смерти любит павших. Сестрица — двухкрылая — его спасает, говоря с неприкрытой горечью, насколько сильно он вырос. Аято на неё смотрит, видя за её спиной, конечно же, два сильных крыла. (в голове стучит: Канеки Кен) Правую лопатку жжет. ___ Она плачет. Аято думает, что её слезы — это стекло. Хинами подбегает, смотрит на него во все глаза, он тонко улыбается. Просит его простить за ожидание. Говорит (умоляет): пойдем домой. И Хинами смотрит за его плечо: на сестрицу и старика. Правая лопатка жжется так, словно что-то вырезают вместе с кожей и мышцами. Хочется раскрыть крылья и проверить, а если ли они, эти крылья. И Аято боится: вдруг он теперь бескрылый. Отец — до сих пор внутри, введенный подкожно мальчиком с ненавистью — воспоминаниями говорит: крылья вернутся, когда будет любовь. Отец — вот бы ты исчез, предатель, оставляющий своих детей, — с горечью шепчет: и любовь может их отнять. Аято отмахивается, берет Хинами за руку, сплетая их пальцы, и идет вперед. ___ Когда они уже сидят в убежище, Аято не решается очень и очень долго. Смотрит, подмечая, что её короткие волосы отросли, и её глаза ещё чуть красные после вылитых ею слез. Аято был прав: Хинами сильная. Когда правая лопатка напоминает о себе, Аято решается. Хуже возможной потери крыла быть не может. Аято теперь ошибается. Просто Хинами очень и очень сильная. — Нет, Аято-кун, — она смотрит чуть извиняюще, но голос её совсем не дрожит, — я тебя не люблю. — Вот как. Аято просит прощения и идет в ванную: нужно брызнуть в лицо ледяной воды. Ничего не идет в голову; кажется, что лучше бы появилась ненависть — но Аято, мальчик, держащий солнце во имя защиты, не умеет ненавидеть по-настоящему: сестру он спасал, думая, что это настоящая ненависть. Вместо ледяной воды его встречает кровь. Водолазку придется выбросить. Окровавленные иссиня-черные перья, сломленные и облезлые, лежат на белом кафеле. Аято рычит и мнет их сапогом. Пропади оно пропадом. П р о п а д и ___ Солнце не склеишь: слабый огонек, еле-еле согревающий хотя бы ладонь, тлеет угольком. — Аято-кун? — Хинами удивлена; видит, наверное, его лопатки, одна из которых теперь свободнее любой птицы. — Где твое крыло? Аято не может сказать: это ты его забрала. Потому что знает, что Хинами очень и очень сильная — скажет, что она виноватая глупая девочка, и заплачет. Когда ты плачешь, эмоции выходят, и тебе становится легче. Аято не плачет. Поэтому улыбается чуть горьковато, с языка слетает сожаление стеклянной крошкой: — Арима постарался. Отец — черт возьми, уходи... пожалуйста, уходи — улыбается ему, и, кажется, на его губах понимание, граничащее с болью. Сказки говорят: забери свое и оставь предателя, укравшего самое ценное. Аято не может оставить предателя, потому что как можно оставить того, кого не существует? Хинами ведь не предатель. Хинами просто очень и очень сильная девочка. Аято не плачет. Он сможет держать солнце и одним крылом. (вот только больше нечего держать)