Парфюмер. Невостребованные ромашки/Unclaimed daisies

      Вам когда-нибудь случалось ухватить судьбу за хвост? Испытывали чувство ликующего самомнения на пике триумфа? Я им упивался. Еще смеялся над теми, кто жил по правилу: «Это карма, детка, а карма — сука, смирись!». Я даже считал себя экспертом! Какое-то время… Подумайте сами, что чувствует парень, вырвавший из лап смерти добычу и уверенный, что ему это сойдет с рук. Даже плата в виде невозможности прикоснуться хотя бы кончиком пальца к любимой, и знайте, это не речевой оборот, не опустила меня на грешную землю и не стала подсказкой быть немного скромнее. Пока не прочел в газете, что обрушился балкон второго этажа недостроенного коттеджа, и случайно под ним оказалась Чак. Случайно? Да, тот самый случай, который называется «ирония судьбы» — темная сторона кармы, ее последний, финальный постулат — «воздаяние». Чак, моя Чак… Смотреть на обезображенное тело... снова видеть ее мертвой... Мое мужество грозилось покинуть меня, но как еще я мог убедиться, что в том закрытом гробу, именно она, а не кто-либо другой? Я видел слишком много мертвых и очень часто бывал на кладбищах — привыкнуть можно ко всему, я привык к смерти, но похороны Чак, моей возлюбленной Шарлотты Чарльз, отнятой мною однажды у небытия и теперь вернувшейся туда уже безвозвратно, были настоящей мукой. Отныне я знал, каково это - терять навек. Я был на ее погребении... Я ничего не скажу, говоря, что мое сердце обледенело тогда, а душа угасла — я умер в тот день сам - Нед Никерсон, наивный парень, добрый друг, пирожник и победитель судьбы остался в могиле рядом с Чак. С кладбища уходило бесчувственное тело, унося в пластиковом пакете с зип-застежкой, который вручил мне заботливый патологоанатом, каштановый локон, пахнущий цветочной пыльцой и медом, как доказательство счастья, которого я лишился навсегда. Привычный мир рухнул, вся моя жизнь, мои надежды, планы, все, чем я жил, вдруг стало облаком алебастровой пыли, взметнувшимся от падения злополучного балкона. Что мне оставалось? Или повеситься, или собрать вещички и исчезнуть для всех, отдать ключи от кондитерской Олив и убраться куда подальше. Прядь волос, пара футболок, сменные джинсы в рюкзаке и три тысячи долларов на карточке, больше ничего я не смог взять с собой. ***       Нью-Йорк не делает поблажек приезжему: смог, столпотворение людей и машин, шум, суета и супер-бонус для «новообращенных» — ориентирование на местности при абсолютном непонимании, в какую сторону идти. Благо что мой давний приятель по школе все же отыскал меня на автостанции, после двадцатого звонка и трехсотого выкрика «ты где?». «Замечательная» квартира, где меня дожидалась комната, оказалась чуть больше собачьей конуры, а цена моей «половины» в ней в моем городе, который местные жители гордо именовали «второй Нью-Йорк», соответствовала бы плате за целый коттедж. "Половина" оказалась бывшей кладовкой, где окно, само собой, не предполагалось — в самом деле, куда смотреть швабрам? Из обстановки: двуспальный матрас, судя по количеству приспособлений в виде подушек, валиков и прочих мягких «формообразований» съемно-перебрасываемого характера, служивший и спальным местом, и местом для всех остальных вариантов жизнедеятельности жильцов; еще что-то похожее на одноразовую, бывшую, тем не менее, в многократном употреблении, витрину-вешалку, явно доставшуюся даром своему первому владельцу; и тумбочка, на удивление добротная и удобная, из хорошо обработанной древесины какой-то ценной породы, если судить по оттенку под матовым лаком. Вот и все, что там имелось и поместилось. Но Мэттью отвлек меня от созерцания сокровищ пещеры Аладдина, поспешив порадовать удачным стечением обстоятельств и не преминув напомнить, что я всегда был везунчиком: по соседству через два дома у его давнего приятеля-индуса, владельца магазина специй, благовоний и прочей ерунды, депортировали племянника, и мистер Сурреш искал теперь продавца с американским паспортом и будет рад взять на работу «товарища дорогого Мэттью» за умеренную плату. Плата была и правда весьма умеренной, но выбирать не приходилось, да и не хотелось. Моя задача сейчас была в том, чтобы оказаться как можно дальше от родного городка, не встречать знакомых на улице и при этом не спать под забором и не есть из мусорных баков. И поскольку предложенные жилье и будущая работа стояли все же порядком выше подворотни, я с благодарностью их принял и завалился спать.       Первый день на новом месте меня ошеломил, а моего работодателя вверг в отчаяние. Я не понимал почти ни слова в речи клиентов, а их акценты сменяли друг друга со скоростью раскрученного до предела глобуса в кабинете географии: адская смесь испанского, индийского, китайского и если бы только их… Поняв, что толку за прилавком от меня немного, мистер Сурреш послал меня в подсобку разбирать товар. С этим мне долго возиться не пришлось: товара было много, но опыт содержать подсобку «Лакомки» в строжайшем порядке, системно и организованно, пригодился и здесь, к тому же практически не существовало специй или приправ, с которыми я не сталкивался в кухне кондитерской. Благовония же меня поначалу отпугнули, и я решил, что никогда не смогу различить, что есть угольные, а что масала, какие из них безосновные, а какие «пластилиновые». Сотни наименований, тысячи коробочек из Индии, Таиланда, Цейлона, Малайзии, Бирмы — в глазах пестрило, и я еще ничего не сказал об ароматах: их концентрация казалась осязаемой, и каждый запах имел свой цвет. Не вспомни я вовремя инструкции дядюшки Сурреша, меня точно унесло бы в психоделическую нирвану. Усилием воли я сконцентрировался и постарался просто не перепутать ничего из распоряжений шефа. Вскоре я вернулся в торговый зал, если так можно назвать маленький пятачок, заставленный полками, шкафами и этажерками со специями. Забавные персонажи заходили частенько, но мне запомнился парнишка из Кореи — Дже Хи, он показался интересным и необычным. Настолько, что перебил все мои представления об экзотике в этом странном месте. Моя мама назвала бы его «тонкий и звонкий»; добавьте к этому густую шевелюру, пронзительные глаза, острые скулы и просто поразительно-выразительные губы. Забегал в лавку несколько раз, о чем-то спорил с владельцем, быстро договаривался и убегал довольным. Но при этом он не выглядел суетливым; наверно, все дело в безупречных туфлях, точно по фигуре сидящем костюме и явно дизайнерских очках. А через полминуты после его ухода лицо хозяина лавки, мистера Сурреша, до этого почти грозное, становилось благостным, как после поцелуя Будды. Заметив мою усмешку, он пояснил: Дже Хи работает на кладбище ночным смотрителем, а заодно частенько помогает приписанной к погосту похоронной конторе «улаживать» вопросы с «клиентами» здешних диаспор.       Никогда бы не подумал, что лавка пряностей получает почти треть доходов от погребений! Выяснилось, что некоторые местные похороны пахнут благовониями, а покойников бальзамируют не хуже, чем императоров древности. Ну, у всех свои обычаи — не мне судить… Одно я понял абсолютно четко уже к концу своей первой смены: если я хочу сохранить обоняние, то мне стоит что-то предпринять. После такого смешения запахов в лавке я бы мог не заметить даже тухлую рыбу, если кому взбредет в голову подсунуть мне ее на обед. Позже, со временем, приходя домой, я вновь ощущал все ароматы, будто переживая их заново, и, что удивительно, в них появлялись новые оттенки. Вопреки моему ожиданию, с каждым днем мое обоняние становилось только острее, делая острее мою боль и тоску по Чак — ореховая скорлупа теперь пахла для меня ее любимым скрабом, в книжной лавке меня тянуло к стеллажу со старыми книгами, каких было немало в ее доме... А когда я случайно попал на ярмарку меда, то удивил продавцов и удивлялся сам познаниям в оттенках его запахов — мне можно было не смотреть на цвет, чтобы сказать, что это липовый мед, а этот майское разнотравье, акация, гречиха, донник, каштан, кипрей. Я не понимал, как люди могут их путать? Самый манящий запах был от лавандового меда, и одна ложка поутру придавала мне сил жить дальше, храня терпкое послевкусие трав часами, которое покидало меня лишь к концу дня мягким, чуть сладковатым ароматом луговых цветов. Ее запах. Каждую ночь я засыпал, сжимая в руках локон ее волос.