Средства выразительности

С высоты девятиэтажного здания, самого высоко в их жалком Бейкон-Хиллз, город ночью очень даже привлекателен. Огни вывесок мелькают яркими красками, завораживая. Красный и зеленый ежеминутно заменяют друг друга, будто борясь за звание лучшего. Машины едут туда-сюда, а люди, по одиночке или в компании знакомых, веселятся. Город живет. С высоты девятиэтажного здания, кажется, можно услышать единый вдох каждого живущего. Первый глоток воздуха каждого рождающегося. Последний выдох каждого умирающего. Можно слышать, что кто делает. Можно слышать все. Слиться воедино с каждым. Быть частью прекрасного. Быть частью этого чокнутого города. С высоты девятиэтажного здания не видно пороков этого города. Гнили, распространившейся по всей земле. Язвы, пробирающий чертов городок до костей. Болезни, сидящей внутри и ждущей своего часа. Вблизи же вы увидите каждый его недостаток. Каждый его проступок. Все, чего не увидите с высоты. Все, чего не увидит ребенок за сладко-розовыми очками. С высоты девятиэтажного здания невозможно разглядеть все. Но вблизи все уродливей. Эллисон прогнила так же, как и город, в котором она родилась и в котором она живет. Издалека скажешь, что она очень милая девушка, правда, немного грустная и необщительная. Красавица, которая просто немного не уверена в себе — вот и вся проблема. Вблизи же ты заметишь, что внутри ее прекрасной оболочки хранится черная-пречерная гниль. Вблизи у девушки-красавицы нет чувств. Вблизи у нее нет ничего хорошего. Потому что все хорошее отобрал этот сатанинский городишко. Первый удар был в пять лет. Слишком рано для того, чтобы перестать доверять людям. Слишком рано, чтобы забиться в себе. Слишком поздно для того, чтобы все забыть. Забыть темный переулок. Забыть спертый запах. Забыть сумасшедший смех. Забыть холод, пробирающийся до самых костей. Забыть кровь. Раны. Пулевое ранение. Лицо матери, скованное болью и отчаянием. Ее дрожащие руки, притягивающие к себе единственную по правде ценную вещь — дочь. Забыть невозможно. Ни звук сирены, ни звук выстрела, ни звук холодного, каменного голоса врача. «Зафиксируйте время смерти. Час пятнадцать ночи. Смерть наступила через двенадцать минут после получение пулевого ранения». Второй — в одиннадцать. Она уже не так сильно испугалась. Она уже хотела дать отпор. Не смогла, но получила три ножевых ранения и шрамы снизу живота. Но боролась — уже не так безнадежно. Но похожая картина довела ее и так неустойчивую психику до крайней точки. Кровь. Тетя. Перерезанное горло. Боль. Тогда видела не один труп, слышала не один вой сирены — нет. Она переживала эти два момента вместе. Крови было больше. Слез было меньше. Криков не было вообще. В третий раз она уже и не плакала. В третий раз город убил ее окончательно. Скотт, милый Скотт. Скотт, отдавший за нее жизнь. Скотт, не знавший, что она все равно погибнет. Погибнет от рук этого чертового городка. Погибнет вместе с ним. Она не успела сказать пока. Ни матери, ни тете, ни Скотту. Она не хотела говорить им пока. Но сейчас наступило время ей попрощаться. Ветер дует к ней навстречу, а капли дождя, должно быть, больно удобряются об ее тело. Должно быть больно. Но это не так. Она делает шаг и мчится вниз. Город убил ее окончательно.