История пятнадцатая: О единственной ученице и о женщинах-шинигами
18 июля 2016 г. в 18:04
Вдоволь наигравшись и попутно поразмяв кости, Йоруичи бросает завязавшиеся гонки с местной псарней и сигает в сюнпо, оставляя собак с носом, а себя с целым, непотрепанным хвостом.
— Не поймать вам никогда Богиню скорости, ха-ха! — хохочет черная кошка на раздолье: вокруг нее бескрайние зеленые луга с россыпью пестрых цветов, над головой — покрывало из синих небес с узором белых перьев облаков, лапы щекочет нагретая солнцем земля, а ветер шелестит в ушах шелком трав. Свобода! Кошка не замечает, как скользит в ней уже не торопясь, наслаждаясь. Ее сердце желает, чтобы этот рай никогда не заканчивался, чтобы его не потревожили опять чьи-нибудь лай, шум или топот, чтобы на ее пути не повстречалось больше никого-никого и чтобы время просто остановилось…
— …Йоруичи-сама!!!
«Да что ж такое, а?!» — Время и впрямь останавливается — буквально врезается вместе с нею в пес знает откуда взявшийся столб, одетый в шихакушо командира Омницукидо.
— Сой Фон, ты что, следишь за мной?!
Йоруичи недовольна. Она не любит, когда ее хватают на руки, когда суют нос в ее дела и когда смотрят вот так: жалобно и с восторгом в то же время. Кошка уже знает, о чем сейчас пойдет речь.
— Не-не-не, только не сегодня! — вырывается она из хватки известной любительницы кошек. — Не порть мне отпуск, Сой Фон! Не заводи старую песню!
Вывернувшись наконец и спрыгнув обратно на тропу, Йоруичи даже не оглядывается и семенит скорее прочь от этого извечного, снившегося даже по ночам вопроса: «Йоруичи-сама, почему?..»
— Йоруичи-сама, п-почему? — Голос нынешнего капитана Второго отряда дрожит как в те времена, когда она только появилась в нем. И кошку пробирает током по позвоночнику: черт, ну она же просила уволить ее ото всех этих раздражающих разговоров о том, кто кого бросил и зачем!
— Что «почему»? — Однако у бывшей принцессы по-прежнему королевская выдержка: она глядит с полуоборота, гордо голову подняв, и суживает глаза, чтобы скрыть все свои истинные, бушующие негодованием, эмоции. — Мне казалось, Сой Фон, мы давно закрыли с тобой эту тему. Разве не так?
— Нет-нет, Йоруичи-сама, постойте. — Бросается та, жестом умоляя ее не исчезать. — Я не об этом. Я подумала, мне хотелось бы, вы не могли бы… — Сой Фон так очаровательно заливается румянцем, падая на колени перед заинтригованной кошкой, что Йоруичи даже не фыркает в ответ, только выжидающе смотрит. — Вы могли бы рассказать, почему именно я? — просят ее тихо, словно уже боясь отказа. — Почему именно меня вы выбрали в ученицы?
— Ах это…
У капитана-предательницы с души падает камень и становится так легко, так щекотно внутри, что хочется смеяться беззаботно, будто она и сама вновь юна и беспечна, будто она вот, только что, приняла к себе в охрану, практически под свое крыло, маленькую Шаолинь Фон. Та выглядела столь старательной, серьезной и не лишенной амбиций, что не заметить ее было невозможно, как и нельзя было не поощрить ее чаяния — в Готэе и в Омницукидо издавна числилось не так много женщин, а уж тех, кто заслуживал признания, — вообще единицы.
— Ну, может, потому, что у меня никогда не было сестры, — отзывается Йоруичи и без спроса залезает на колени своей некогда воспитанницы. Та сходила с ума по кошкам, а еще отличалась небывалой внимательностью: обучать ее не составляло особого труда — стоило лишь приблизить ее к себе и брать на все возможные задания. Иногда подсказывать советом, иногда подсоблять с тренировкой, если мнительность одолевала Сой Фон и не давала сравниться с избранным идеалом. Почему в идеалы определили именно ее, Йоруичи, признаться, не интересовало, но за себя она могла сказать точно: — Мы с тобой во многом схожи. Я всегда это замечала и хотела подружиться. Это было весело…
Кошка дергает хвостом и в мгновение ока исчезает из-под гладящей ее шерстку руки, позволяя ученице самой провести нужные параллели, да и припомнить сколь много вещей связывало их. Рассказывать же Шаолинь о том, что это ее бабка, легенда отряда Омницукидо, однажды попросила принцессу Шихоин присмотреть за внучкой-сиротой, было бы слишком тривиально.