Охотничий домик Руфуса — их новое временное пристанище — напоминает Дину не то сундук с хламом, не то посылку с гуманитарной помощью, сброшенную с вертолёта куда-то в центр Монтаны и вросшую в землю до середины. Полезных вещей и всякой рухляди в нём примерно пополам, но они распределены как-то исключительно неравномерно, по системе, которая, наверное, была непонятна даже самому владельцу дома.
Но даже в хламовнике можно найти настоящий клад, думает Дин, когда в один прекрасный день обнаруживает в подвальной комнате железный ящик сейфового типа, а в нём — батарею консервных банок с говядиной и с тушёной фасолью, а также несколько больших, не тронутых мышами и енотами пакетов с макаронами. Дата их изготовления внушает священный трепет, но самое главное — они были выпущены до агрессивной монополии «Сакрокорпа». А это значит, что некоторое время, начиная с сегодняшнего дня, у Дина будет нормальный ужин, а не зелень, подходящая только для фей, кроликов и Сэмми.
Боже, храни пожилых параноиков и их заначки на случай мировой войны и апокалипсиса.
Находка так воодушевляет Дина, что наверх, к заменяющей полноценную кухню горелке, он идёт, почти пританцовывая. Это странно, думает он, насколько счастливым человека могут сделать банка консервов и пара добрых горстей сушёного теста. Хотя порой жизнь наступает такая, что только и остаётся, что радоваться всяким мелочам. Одно блаженное пернатое вообще вон — птичкам и пчёлкам радуется.
Пернатое почти не заставляет себя ждать и объявляется со звучным хлопаньем крыльев, когда макароны уже почти готовы, а Дин сражается с тушёной говядиной, намертво закупорившей банку. Осенённое ангельской благодатью, мясо таки покидает жестяной плен и с сочным чмоканьем шлёпается в разогретое масло.
— Кас, немного не вовремя, — пресекая все возможные завязки разговора, оповещает Дин. Брызнувшее горячее масло неприятно колет щёку. — Что бы там у тебя ни было!
— Здравствуй, Дин, — словно не замечая этой реплики, отвечает Кас. — В таком случае я подожду, когда ты закончишь.
Дин вытирает масло со щеки, расталкивает мясо по сковороде и только потом оборачивается. Всё это время Кас, очевидно, не двигается с места; он стоит в трёх шагах от Дина, чуть ссутулившись и держа что-то маленькое в сложенных лодочкой ладонях, и выжидательно смотрит.
— Ладно, показывай, что там у тебя, — вздыхает Дин.
Лицо Каса в ту же секунду светлеет, и он радостно протягивает к Дину ладони. Дин наклоняется вперёд, рассматривая протянутое, и в следующую секунду старается подавить желание отскочить и выругаться. Очень громко и очень нецензурно.
В ладони у Каса сидит мышь. Обыкновенная серая мохнатая мышь в две фаланги пальца длиной, не считая хвоста. Она (или он?) мерзкими крохотными лапками чистит мерзкие пушистые усы и абсолютно не боится людей. В глазках-бусинках явственно читается намерение покуситься на новообретённые продуктовые запасы Дина.
— Кас, ты с ума сошёл? — наконец выдавливает Дин. — За каким хреном ты это сюда притащил?
— Я нашёл её на одной ферме на юге Висконсина, — Кас улыбается, наклонив голову, и смотрит на умывающегося грызуна. — Тамошний фермер весьма жестоко поступил со своим поголовьем мышей, отравив их курамином. Она очень мучилась… Я решил забрать её с собой.
— И приволочь сюда? Чтоб теперь мучились мы? — Дин отворачивается и немного нервно помешивает мясо. — Вот только мышей нам тут не хватает, знаешь ли!
Кас тихо подходит ближе и с интересом заглядывает в сковороду.
— Убери от меня эту хрень, — предупреждает Дин. — Подальше убери, совсем далеко! А вздумаешь выпустить здесь — получишь.
— Я нашёл для неё замечательное новое место жительства, — снова не замечая реплик Дина, рассуждает Кас. — В замечательной роще на берегу озера Онтарио. Именно поэтому я здесь.
Наверное, в этом предложении есть логика, а мозг Дина обессилен от травяной диеты и не соображает. Но Кас спешит пояснить:
— Там, на ферме, осталось ещё много умирающих мышей. Мне нужно, чтобы ты помог их собрать, и тогда мы сможем перевезти к Онтарио их всех.
— А я-то тут при чём? — Дин вываливает макароны в сковороду с жареным мясом. — У тебя Мэг на побегушках есть, пусть она и собирает.
— При всей моей безмерной благодарности к Мэг, она демон и умеет только отнимать жизни, — Кас хмурится и качает головой, — но не спасать.
— Ну, к Сэму пойди, — делает ещё одну попытку Дин. — Он как-то побольше по зверью, чем я…
— Я хочу, чтобы мне помог ты, — настаивает Кас. — Я готов ждать сколько угодно, пока ты заканчиваешь приготовление пищи. У тебя есть коробка? Такая… средних размеров.
— Там где-то была большая коробка из-под охотничьих патронов, — Дин устало машет рукой в сторону стеллажей и трёт глаза. После вынужденной перезагрузки мозгов Кас, конечно, растерял последние понятия о приличиях, чужих делах и личном пространстве, но Дин где-то слышал, что к душевнобольным нужно относиться с терпением, пониманием и лаской. С последними двумя будет туговато, но потерпеть он всяко сможет.
Кастиэль держит слово и терпеливо ждёт, пока Дин заканчивает с приготовлением ужина и накрывает сковороду полотенцем — чтоб не так быстро остывало. Кажется, он там вообще прикорнул возле стеллажа с коробкой в одной руке и мышью в другой. Её Кас не выпускает, и Дин почти признателен за это.
Когда Дин наконец отворачивается от плиты, вытирая руки о штанины, Кас вновь приходит в движение. Он торжественно опускает мышь в коробку, последнюю пихает в руки Дина и прикладывает к его лбу два пальца.
Как и всегда в моменты ангельской транспортации, Дину кажется, что все его кишки разом наматывают на огромный крюк и дёргают вверх. От неожиданности он хватается свободной рукой за что придётся; снова хочется выругаться, но своему желудку он сейчас не доверяет.
Когда плавающие перед глазами калейдоскопно-яркие точки кристаллизуются в более или менее чёткую пейзажную картинку, состоящую из кукурузного поля и нескольких зданий фермы, Дин отпускает плечо Каса, переступает с ноги на ногу, пробуя твёрдость земли, и глубоко вдыхает. Сразу же в нос проникает кисловатый силосный запах, и Дину вновь приходится сглатывать, перистальтическим усилием пропихивая желудок на положенное ему место.
— Фан-нахрен-тастика, — комментирует он перемещение, ферму, силосную вонь, коробку с мышью в собственной руке и ситуацию в целом.
— Да, тут очень красиво, — соглашается Кас, мягко улыбаясь и оглядываясь.
Дин терпеливо ждёт, пока Кас удовлетворит тягу к прекрасному, но пару минут спустя не выдерживает.
— Мы сюда прилетели красотами любоваться?
— Да, — серьёзно отвечает Кас, — во время любого дела не зазорно остановиться, посмотреть вокруг и узреть, какая красота тебя окружает.
— Да-да, — Дин даже не пытается вложить в кивок хоть сколько-то сарказма, — на охоте так особенно. Ладно, Гаечка, пошли спасать твоих Чип-и-Дейлов. Раньше начнём — раньше я поужинаю!
Кас отрывается от любования природой и ведёт Дина к стене одного из зданий — очевидно, силосной башни, поскольку запах там ощущается острее всего.
— Я прошу, чтобы ты подождал здесь, — говорит Кас.
— А разве я не должен, ну… ловить мышей или что-то ещё? — с подозрением уточняет Дин.
— О, разумеется, нет, — Кас качает головой, — яд, поразивший их, опасен и для людей. Поэтому ты будешь держать коробку, а я буду ссаживать в неё мышей.
С этими словами он исчезает, не дав Дину добавить ни слова.
Пока Дин вертит головой, пытаясь понять, куда именно упорхнуло неугомонное пернатое недоразумение, оно успевает вернуться, ссадить-ссыпать в коробку пяток серых хвостатых меховых шариков и исчезнуть вновь. Дин вздыхает, поудобнее перехватывает коробку и прислоняется к стене. Грубо обструганные доски не очень приятно царапают спину сквозь тонкую футболку, но к этому ощущению он быстро привыкает — нужно только как можно меньше ёрзать, чтобы не посадить себе заноз. И даже запах становится не таким заметным… В общем и целом, терпимо.
Спустя десять минут и двенадцать исчезновений Каса это всё становится даже несколько смешным. Вот он, Дин Винчестер, стоит у стены силосной башни где-то на юге Висконсина, одной ногой в луже, держит в руках коробку, полную шевелящихся полудохлых мышей, и вроде как даже любуется колышущимся кукурузным морем, а где-то между краем поля зрения и областью фантазий появляется и исчезает бежевый росчерк. Даже для его обычной жизни как-то многовато сюрреализма, правда?
— Кас! Кас, грёбаный ты Сальвадор Дали! Закругляй свою спасательную миссию! — орёт он во всю мощь лёгких. Мыши в коробке протестующе шуршат.
— Вовсе не стоит так кричать, я способен услышать даже твой мысленный зов, — Кастиэль материализуется справа-сзади и мягко трогает ладонью плечо Дина; этой же ладонью он несколько секунд назад определённо собирал с пола или ещё откуда-то травленых мышей, так что Дин подавляет в себе желание отдёрнуться с очень, очень большим трудом.
— Долго ты ещё? — уточняет Дин. — Мы тут вроде как на частной территории и без спроса, а при мне ни одного удостоверения. Не хочу нарваться на хозяев и потом выковыривать пули из задницы!
— Твой громкий голос привлекает к нам гораздо больше внимания, — резонно отмечает Кас. — Но мы можем отправляться дальше уже сейчас.
Очередное пропускание внутренностей через игольное ушко при перемещении Дин переживает уже чуть лучше — по всей вероятности, организм, привыкший быстро адаптироваться к любой дряни, начинает привыкать.
Кас переносит их на берег озера. По правую руку Дина возникает роща с приятными глазу прозрачно-зелёными кронами, по левую до самого горизонта тянется синяя водяная гладь. Тут красиво, как на фотографии из рекламного буклета какого-нибудь курорта, но с эффектом полного присутствия.
— Очешуеть, — выдыхает Дин.
Кас молча кивает и идёт к кромке леса; он не делает ни единого жеста, но Дин всё равно следует за ним. Они молчат, и всё кругом тоже безмолвствует; даже мыши притихли и не возятся в коробке, и Дин внезапно испытывает беспокойство, благополучно ли они перенесли своё короткое путешествие.
Остановившись возле высокого гладкого вяза, Кас оборачивается, тянет руку в коробку и вынимает оттуда мышь. Какое-то время он держит её на ладони, поднимает на уровень глаз и задумчиво поглаживает пальцем серую шерсть между полупрозрачных розовых ушей. Дин не может решить, напоминает это ему безумие или священнодействие — похоже, тут того и другого поровну — но всё же не может отвести глаз.
Отвлекает его только комар, впившийся в шею. Дин перехватывает коробку одной рукой, чтобы Касу было удобнее, и второй шлёпает по коже.
— Вечереет, — замечает он, стирая с ладони мокрое кровянистое пятнышко, — сейчас их тьма налетит.
Кас ничего не отвечает, отпуская в траву очередного грызуна, но секунду спустя Дин ощущает короткое сильное дуновение тёплого воздуха сбоку и со спины, и москиты пропадают.
— Ого, — кивает он, — Кас, это ты сделал?
Кас кивает.
— Я могу прикрывать тебя от комаров и от прохладного воздуха, — мягко произносит он.
Дин отводит руку назад, и воздух под его пальцами едва ощутимо теплеет, дрожит и уплотняется; едва ли это похоже на перья, тень которых Дин видит время от времени, но ощущение невероятное.
— Очешуеть, — повторяет он, не найдя более подходящих слов.
Следующие несколько минут они проводят в тишине, которая прерывается только шуршанием выпущенных в траву мышей и отдалённым чириканьем птиц где-то вверху.
Когда коробка в руках Дина окончательно пустеет, Кас складывает крыло и идёт к озеру.
— Ты куда? — уточняет Дин.
— Я только умою лицо и руки, — поясняет Кас. — Чтобы ты не расстраивался, что я касаюсь тебя нечистыми руками.
— Ну, спасибо, — ворчит Дин; он идёт вслед за Касом и присаживается на берегу, поджав под себя ноги.
Когда Кас заходит в воду по колено, у Дина где-то в животе начинает закручиваться нехорошее чувство.
— Кас! Кас, чтоб тебя! — Дин вскакивает с места. — Куда это ты намылился?
Кас оборачивается; его лицо безмятежно, а в глазах отражается водяная гладь.
— Я же сказал, — ровно произносит он, — я только…
— Да помню я, что ты только! — орёт Дин. — Тебе что, у берега воды мало? Опять занырнуть решил?
Кастиэль пожимает плечами, но прекращает движение и наклоняется к воде. Дин немного успокаивается и возвращается на прежнее место на берегу, стараясь выгнать из головы картинки предыдущего эффектного купания Каса. Он глубоко вдыхает, не отводя глаз от темноволосой макушки и ссутуленной спины, обтянутой бежевой тканью. Впрочем, Кас не делает ничего предосудительного, а действительно просто умывает лицо и затем выходит на берег. С его штанин и пол плаща капает вода; он останавливается рядом с Дином и вопросительно смотрит.
— Обсохни сначала, Афродита, потом домой полетим, — вздыхает Дин. Кас кивает и садится рядом с Дином.
Солнце прячется за кроны деревьев почти полностью, и от воды ощутимо тянет прохладой; Дин ёжится, по его рукам бегут мурашки. Это не уходит от внимания Каса; он снова разворачивает за спиной Дина невидимое тёплое крыло, и Дин благодарно улыбается.
Какое-то время они молчат; вскоре Дин не выдерживает и задаёт вопрос, который интересует его с самого начала «спасательной миссии».
— Кас, почему мыши?
— Потому что они поют, — тихо отзывается Кас, не сводя глаз с озера.
— Чего? Мыши — и поют?
— Мышиные самцы в брачный период поют серенады своим возлюбленным, — поясняет Кас. — Это мелодии, построенные по всем законам гармонии… Одни из самых красивых, что я слышал от сотворения мира.
Дину очень хочется поспорить, что красивее — песни мышей или Led Zeppelin.
— Никогда не слышал, как мыши поют, — признаётся он вместо этого.
— А ты и не способен их слышать, — слабо улыбается Кас, — они поют в ультразвуковом диапазоне, который человеческим ушам не уловить.
Дин молча кивает и вновь отворачивается к озеру.
— Кроме того, меня очень расстраивает способ истребления мышей, — неожиданно продолжает Кас.
— А что в нём такого? — недоумевает Дин. — Съела мышь отраву и издохла. Вот и всё.
— Не всё, — Кас печально качает головой. — Яд, которым вы, люди, травите грызунов, вызывает у тварей, его принявших, разжижение крови и внутренние кровотечения. Смерть от них долгая и очень мучительная.
Дин судорожно сглатывает. Он припоминает рак желудка, которым когда-то «наградил» его Захария, и понимающе кивает.
— И что теперь? Не травить мышей? — всё же спрашивает он. — Они же всё-таки вредители!
— Человечество за свою историю придумало столько видов оружия и столько лекарств, — уходит от ответа Кас, — а способа мгновенно отнимать жизнь у грызунов не нашло до сих пор. А тебе, Дин, должно быть очень хорошо известно, что иногда быстрая, безболезненная смерть — это тоже милосердие…
У Дина на языке вертится несколько новых вопросов, и он не знает, с чего начать.
— Ты так рассуждаешь о милосердии, — начинает он, — так спасаешь всяких мышей… А мы вот людей спасаем. От Дика Романа и его дружков-каннибалов. От чего ты, кстати, самоустранился.
Кас косится на Дина настороженно и немного обескураженно.
— Я говорил тебе о причинах своего решения, — тихо, но твёрдо произносит он.
Дин вздыхает и трёт пальцами глаза.
— Полетели уже домой.
Третий за день перелёт он переносит совсем легко.
Дома их встречает Сэм, и Сэм довольно зол. Дин бы даже сказал, что Сэм в бешенстве.
— Где ты был? — требовательно спрашивает он, как только Дин с Касом материализуются на пороге.
— С Касом. По делам, — коротко отвечает Дин. Он не очень-то хочет вдаваться в подробности сегодняшнего странного вечера со всеми его зверями и мышиными песнями, которые больше похожи на эпизод из «Белоснежки», чем на реальную жизнь.
«Белоснежка Господня» в это же самое время беззвучно ретируется.
— Что я должен был думать? Что тебя левиафаны сожрали? — срывается Сэм. — Ты забыл дома телефоны, ты даже записки не оставил!
— Я оставил еду! — припечатывает Дин, подходя к столу и приоткрывая крышку сковороды. — Это важнее записок.
Сэм не отвечает и только звучно сердито сопит.
Пообижается и перестанет, думает Дин, раскладывая еду по тарелкам.
***
Кас возвращается той же ночью. Дин на своём диванчике спит неровно и чутко, но скорее ощущает его присутствие, нежели слышит.
По ощущениям Дина, Кас устроился где-то в районе окна; оттуда раздаются странные шуршащие и постукивающие звуки. В принципе, они не мешают спать — он и не в таких условиях засыпал, — но вызывают любопытство. Поэтому Дин скидывает тонкое одеяло, под которым спал, поднимается и, широко зевая в кулак, идёт к окну.
Кас сидит на полу, по-турецки скрестив ноги и раскинув полы плаща позади себя. Перед ним возвышается странная конструкция — что-то вроде высокой, фута в три, башенки, сложенной из гладких, явно деревянных брусков. Это довольно странная конструкция: то там, то тут в ней зияют пустоты, которые к тому же разбросаны очень неравномерно. Дину даже не нужно быть инженером, чтобы увидеть, что башня неустойчива и вот-вот развалится.
— Здравствуй, Дин, — не отводя зачарованного взгляда от творения рук своих, шепчет Кас. Дин кивает и присаживается напротив.
— Что это? Какая-то очередная игра?
— Это дженга, — кивает Кастиэль. — В неё обычно играют двое или больше участников, но я очень не хотел вас беспокоить и поэтому начал строить её один.
— Ну, так я тут, — с полуулыбкой разводит руками Дин, — так что давай объясняй, как играют в твою дженгу.
— В коробке пятьдесят четыре бруска, — с готовностью начинает Кас, — из которых нужно сложить башню, по три бруска в ряду. Затем игроки вытаскивают бруски из нижних слоёв и достраивают ими новые этажи. Когда башня рушится, игра заканчивается, а тот, у кого она рушится, проиграл.
Рассказывая всё это, Кас успевает вытащить из башни и положить наверх ещё один брусок.
— И как успехи? — интересуется Дин, с опаской косясь на шаткую конструкцию, которая уже явно кренится набок.
— Я практикуюсь в построении дженги уже некоторое время, — рассказывает Кас, вытаскивая очередной брусок, — но, к сожалению, мои успехи невелики. Возможно, я делаю что-то неправильно, но мои башни рушатся очень быстро.
Я вижу, думает Дин. Башня заметно шатается, а пальцы Каса, сжимающие конец бруска, подрагивают. Когда он кладёт деревяшку на верхний уровень, конструкция медленно кренится и начинает заваливаться набок.
— Ну, вот опять, — растерянно говорит Кас.
Дин ничего не говорит. Даже в сонном состоянии он может похвастаться отменной реакцией, поэтому наклоняется вперёд и чуть вбок, подставляя ладони, и удерживает башню на месте. Затем осторожно поднимает в прежнее положение и, не отнимая рук, частично сдвигает «этажи» так, чтобы они уравновешивали друг друга. Для этого ему всё ещё не надо быть инженером.
— Дин, — шёпот Кастиэля полон истового возмущения, — что ты делаешь?
— Поправляю, — отвечает Дин, осторожно убирая руки. Теперь дженга выглядит как не очень трезвая Пизанская башня, зато практически не шатается.
— Так нельзя, — упёрто мотает головой Кас. — Это не по правилам.
— Даже мне нельзя? — шутит Дин.
— Даже тебе, — Кас сжимает губы и поднимает на Дина отчаянный взгляд.
— Кас, слушай меня сюда, — Дин осторожно, чтобы не порушить восстановленную конструкцию, подползает ближе к Касу и кладёт руку ему на плечо. — Есть такие люди — они называются «друзья». И они, представь себе, иногда нужны, чтобы помогать. Особенно когда у тебя всё рушится. Ясно?
— Но правила, Дин, — пытается протестовать Кастиэль.
— Ка-ас, — Дин скрипит зубами и жмурится, — дружба — это такая вещь, которая не подчиняется каким-то там правилам. Кто бы их там ни установил— мы сами или кто-то ещё. Ясно тебе?
— Хорошо, Дин, — Кас низко опускает голову и закрывает глаза. Его ресницы подрагивают, равно как и руки, покоящиеся на коленях. — Хорошо. Я постараюсь это уяснить для себя.
— Ну, и чудненько, — Дин ободряюще улыбается и накрывает ладонью запястье Каса. — Будешь доигрывать?
Кас поднимает голову; на его губах появляется едва заметная улыбка.
— А ты снова будешь мне… помогать? — уточняет он.
— Конечно, — ухмыляется Дин. — Я же сказал уже.
Он ёжится от залетевшего в окно ветерка, и Кас уже привычным жестом обнимает его крылом.
Когда Кас вытаскивает из башни следующий брусок, Дин осторожно поддерживает его за запястье. И пальцы Каса больше не дрожат.
***
Разумеется, спустя десяток ходов башня всё же рушится — даже вдвоём они не могут растягивать дженгу до бесконечности. Но зато теперь Кас уже не грустит по этому поводу.
— Спасибо тебе, Дин, — он светло улыбается и аккуратно перекладывает деревяшки в коробку. — Это был странный, но интересный опыт.
— Ну, мы же уже работали сообща, — Дин пожимает плечами и смачно зевает. — Чёрт, я как-то пригрелся рядом с тобой. Сейчас усну прямо здесь.
— Тебе будет неудобно спать на полу, — качает головой Кас, — ступай на диван, пожалуйста.
Вылезать из-под невидимого тёплого одеяла отчаянно не хочется, но приходится, и Дин возвращается на своё спальное место. Теперь оно кажется особенно коротким и тесным, а одеяло — тонким, холодным и колючим. Но выбирать не приходится.
— Ночи, Кас, — бормочет он, закрывая глаза.
— Доброй ночи, Дин, — раздаётся совсем близко. Он открывает глаза и видит лицо Каса в считанных дюймах от своего; а затем Кас садится на пол рядом с диваном и с шорохом распахивает крылья, и Дина окутывает знакомое ощущение тепла.
— Боже, Кас, ты чудо, — Дин блаженно выдыхает и закрывает глаза. — Только… тебе же неудобно вот так на полу сидеть?
— Я же ангел, неудобство мне чуждо, — напоминает Кастиэль. — Дин… ты мой друг, и поэтому я хочу тебе помочь.
— Спасибо, Кас, — шепчет Дин уже в полусне. — Так на самом деле теплее и удобнее.
— Я не об этом, — отвечает Кас. — Я хочу помочь тебе бороться с Романом.
— Что? Серьёзно? — Дин выныривает из сна и открывает глаза. Лицо Каса серьёзно, а в глазах играют голубоватые блики — не понять, это отражение лунного света или отблеск ангельской благодати.
— Да, Дин, — он кивает. — Но об этом мы поговорим с тобой завтра, а сейчас тебе нужно поспать.
Кас проводит пальцами по лбу Дина, и он проваливается в сон. Последнее, о чём он успевает подумать, — что всё будет хорошо.
Кас здесь, рядом, а значит, всё получится.
