Тебе это снится

— Черта с два доброе, — ворчал Вирал, обходя по дуге незнакомого гражданина, пожелавшего ему с какой-то радости доброго утра. — Тамбовский свин тебе соседушка. В упор не помнил он никаких соседей, любезно здоровающихся с ним по утрам. А не отдающих честь при встрече — и подавно. Рабочий день прошел в штатном режиме, насколько штатном, что бредущий под вечер той же дорогой Вирал не мог вспомнить ни одной значительной вещи, приключившейся с ним. Перед тем как войти, он перебирал ключи и никак не мог найти подходящий. Одну за другой неудачные попытки прервала его супруга, пришедшая на подозрительную возню и скрежет в прихожей. Удивленной она не выглядела, скорее уставшей и немного сонной, будто минуту до этого кемарила в кресле. На это указывала помятая юбка в цветочек и милый краснеющий отпечаток на щеке. Вирал виноватым псом проскользнул внутрь, неловко приобнял женушку, и она, задрав ножку, спросонья ткнулась носом в его небритую щеку. Вирал с ужасом отметил, что не мог вспомнить ее имени, как будто никогда его не знал, что, конечно же, попахивало бредом высшего порядка. Он стоял, перебирая в уме все знакомые имена, и не мог сказать ни слова. Ему помогли снять китель. — Ужин готов, — устало произнесла женщина, справившись с плечиками, и побрела куда-то вглубь неосвещенного коридора. Вирал испытал острую потребность увязаться за ней следом, поскольку боялся потеряться в незнакомом ему доме. На тарелке дымился стейк из кротосвинины и дрожала сбившаяся в кучку дикая фасоль. Вирал так и замер, ударившись макушкой об низкий кухонный абажур, который не ожидал здесь повстречать, — на его памяти еще никто и никогда не проявлял столь трогательную заботу о нем. И, конечно же, совсем чужой зверолюдь не мог так досконально знать его гастрономических предпочтений. Раскачивающийся абажур бил его по шишке, поэтому Вирал слишком решительно опустился на стул и пообещал себе во что бы то ни стало поверить в реальность происходящего. Ужинал он почему-то в одиночку, что оскорбляло его как добропорядочного семьянина. Хотя откуда им было взяться, таким чувствам, о которых он ни сном, ни духом... Он пытался нанизывать на зубчики вилки разбегающуюся в страхе дикую фасоль и о чем-то заговорить. Вирал хватал за юбку кружащую по кухне супругу, пытаясь прервать ее суету. И когда ему это наконец удалось, он посмотрел ей в глаза открыто и прямо. — Благодарю тебя за ужин, — сказал он, но, так и не найдя в глазах напротив отзвуков знакомого имени, добавил: — Женщина. Она как-то снисходительно улыбнулась, вздохнула и ничего не ответила. И это молчание было снести тяжче, чем любые слова и упреки. Вирал раскрыл было рот, чтобы спросить о чем-то важном, как вдруг что-то ощутимо тяпнуло его за пятку. Что именно, было не видать, а когда он заглянул под стол, то краем глаза заметил лишь озорно вильнувший хвостик. В следующее мгновение существо о двух ножках, с точно такими же, как у матери, ушками на макушке, вилось вокруг ее ног и выпрашивало угощений. — Ах ты... негодник, — рассеяно пробубнил Вирал, касаясь пятки с прилепленным к ней стикером. — А ты чупокабра, — очень медленно, но удивительно четко произнес щенок, радуясь удавшейся шалости. Вирал покачал головой, неохотно принимая оскорбление, и изучил рисунок на стикере, изображавший, по всей видимости, неведомую чупокабру. Вирал покончил с фасолью и уже расправлялся вовсю с кротосвином. Это давалось ему с трудом, поскольку неуправляемые отросшие космы волос постоянно падали в тарелку, и он то и дело норовил намотать их на вилку. — Надо постричься, — проворчал он. — Давно пора, — подхватила супруга, согласно кивая. Видимо, ей давно досаждала его новая прическа. И каким надо быть идиотом, чтобы так запустить себя. А еще генералом называется... Наконец, женщина присела на стул, рядышком, и принялась есть прямо со сковороды. Вирал не знал, как на это реагировать, пока не заметил обозначившееся под кофточкой брюшко. И решил не препятствовать трапезе беременной супруги. — Твой сын хочет стать пилотом, — обеспокоенно произнесла она, заглатывая плохо прожеванный кусок мяса. — Он написал в сочинении, что мечтает стать, как его папа. Интересно, что он должен был сказать в ответ... Вернее, чего от него ждут? Он ничего не знал наверняка о своем детстве, возможно, он был рожден с одной целью, и ни на что другое не годился. Новому поколению проще, им открыты все дороги, и стать пилотом не потому, что так на роду написано, а вдохновляясь примером, — это их право. — Не вижу проблемы, — пожал он плечами, — Пускай. Ему не дает покоя скорее другой вопрос. Откуда у него вообще, простите, сын?.. Потоптавшись у порога, его чадо забрело на кухню. — Подслушивать нехорошо, — потрепав детеныша за ухом, женщина помогла ему забраться на стул вместе с потрепанной раскраской, на обложке которой был изображен взмывающий в небо ганмен, и охапкой затупившихся цветных карандашей. Вирал, стараясь призвать все отцовские инстинкты, почему-то не спешившие себя проявить, обратился к ребенку: — Расскажи маме, почему ты хочешь быть пилотом? — Вирал приготовился услышать что-то наивно-возвышенное, способное растопить родительское сердце, но вместо этого детеныш за столом поморщился и прекратил болтать свешенными со стула ножками. Услышанное ему явно не понравилось и было глубоко оскорбительно. — Вообще-то, — прозвучало подчеркнуто важно из детских уст, — Я хочу стать принцессой. Вирал чуть было не подавился вставшим поперек горла куском мяса. Нет, конечно, свобода — палка о двух концах... И иногда хорошо бы ее перекрыть, как подачу кислорода, но. Стараясь запихнуть свой консерватизм куда поглубже, он откашлялся и отхлебнул морсика из заботливо протянутого стакана. — Ну ты, сынок, и даешь, — он перевел дух. После пары глотков подозрительно крепкого напитка ему заметно полегчало. — Эдак ты сведешь отца в могилу. Женщина ущипнула его под столом так, что Вирал подпрыгнул, ударившись об нависавший над ним проклятый абажур. — Как ты разговариваешь с дочерью! Реакция Вирала не заставила себя ждать: — У меня, кхм, — он потянулся к стакану, — Еще и дочь? После чего решил вовсе не выпускать его из рук на случай новых шокирующих подробностей его жизни, от которой он явно потерял управление. Смакуя последний глоток и чалясь над опустевшей тарелкой, он вел подсчет: сынок да дочка, да один в уме, в проекте. Выходила не сильно забавная цифра. — Папа! Папа! Смотри, — Вирал смерил малость расфокусированным взглядом протянутый ему рисунок, который дочка достала из-под раскраски. — Это ты, а это мама... — принялась перечислять она. Он сам был изображен хмурым и серым, как туча. Мысленно Вирал отметил, что изображение довольно точно и правдиво, и, очевидно, с таким талантом дочка пойдет далеко... Но его пугало количество одинаковых фигурок, различавшихся только по росту, которым, казалось бы, не было конца. Он не успевал ни вспомнить, ни запомнить имен своего многочисленного потомства... *** В ближайший супермаркет они отправились всей гурьбой. Вирал имел неслыханное «удовольствие» пересчитать своих щенков по головам на входе, окончательно убедившись в том, что рисунок не приврал ни на грамм. Через пару пройденных прилавков неуправляемый выводок разбежался, и только один из щенков гордо восседал в тележке и тихо поскуливал от удовольствия. Потом, правда, и тот пропал... Вирал заглянул в лицо своей жене, не выражавшее беспокойства, и решил, что его вмешательства здесь не требуется. — Может, купим тебе пальто? — она, наклонившись и как будто принюхавшись, поморщила носик и отвесила его кителю пару хлестких пощечин, выбивая вековую пыль. — Эти лохмотья никуда не годятся. Вирал не хотел расставаться со своим форменным кителем, в котором пережил столько приключений. Ну, хоть его убеждения были свои, родные, в их подлинности он не сомневался, в отличии от всего остального. — Я даже не знаю, как тебя звать, женщина, — он заметил, как идущая навстречу девочка посторонилась, взглянув в его мрачное лицо. — А ты говоришь, пальто. Он старался говорить как можно тише, а откровенно говоря — просто брюзжал, не зная, как дать выход растущему раздражению. — Ах! — обиженно поджала губы жена, сжав крепче его локоть, — Опять бубнишь! Вирал не ответил, притворившись глухим, немым и просто увлеченным поражающим своим размахом ассортиментом консервов на ближайшем прилавке. — Папа! Папа! Смотри, — Вирал взял в руки протянутую ему фигурку в картонной коробке, под прозрачной пленкой. — Прямо как твой! Вирал узнал уменьшенную копию пилотируемого им ганмена. Какой-то умелец забыл приделать к фигурке шлем, которого он лишился в схватке с человеком. За одно это стоило бы сразу предать ее огню, но Вирал лишь терпеливо посоветовал своему отпрыску: — Верни на место, сынок, — ...искреннее надеясь, что это был именно сынок. Пока его жена стояла в очереди за сочным, как гласит вывеска, свежайшим и нежнейшим кротосвинным фаршем, Вирал как будто бы заново, с нуля, познавал все тяготы семейной жизни. Ему больше всех не терпелось покинуть это место, и только гордость не позволяла ему напоминать об этом ежеминутно, вслух. — Ну, что ты стоишь? — подняла на него взгляд супруга, когда он имел неосторожность прокатить тележку слишком близко от нее. — Хотел молока? Возьми молока. Вирал подчинился и покатил в неизвестном направлении, причитая вслух: — Я даже не знаю, как тебя звать, женщина, — Тележка грохотала, считая швы половой плитки, и должна была вот-вот развалиться. — А ты говоришь, молоко. Указатель послал его далеко-далеко, и когда до цели оставалось каких-то жалких пару метров, в него с размаху врезалась пустая тележка, которой управлял явно какой-то пройдоха. Вернее, не такая уж и пустая. Коробка с сухими завтраками привлекла к себе внимание большим, во весь рост, изображением Камины. Он заставлял указующим в небо перстом расти злаки с удвоенной и даже утроенной силой, обогащаясь железом, магнием и кальцием — куда уж в их времена без кальция! Вирал испытал чувство легкой досады от того, что его боевой товарищ и достойный соперник превратился из героя в бренд, и пожелал себе избежать подобной участи. Он поднял взгляд на пилота второй тележки и был почти не удивлен. — Симон, — вздохнул он. В войнушку балбес решил поиграть что ли, как в прежние времена? — Давно не виделись, Вирал! — невпопад, бодро отвечал он. От Вирала не ускользнул тот факт, что, глядя вот так, можно было с легкостью заметить ореол над головой товарища, от удачно расположившегося источника света, придававший его появлению невиданной эпичности. Как и всегда, впрочем... — На работе виделись, — ворчливо напомнил Вирал, хотя не был до конца уверен в том, что вообще был сегодня на работе. В любом случае, он не готов был делиться опасениями своим ментальным здоровьем с товарищем. — Ты ж. Идиот. Глаза у тебя на затылке что ли? — Вирал мстительно въехал переполненной тележкой практически в порожнюю, симоновскую, расчищая себе дорогу к молоку. Но Симон уперся и не пропускал его, и его ослепительно вдохновляющая улыбка смотрелась до смешного неуместной. Вирал зарычал по-звериному, готовый пустить в ход кулаки, как на на него обрушилось старое доброе: — Да за кого ты себя держишь?! — Почем я знаю! — вырвалось у него в ответ, словно товарищ ухитрился задеть его, — Чудом твое, свое имя не позабыл. А ты говоришь, за кого. — Только то, что ты знаешь, имеет значение, — Симон сложил руки на груди, наконец-то ему позволила это сделать сошедшая на нет борьба тележками. — Все остальное — лишь иллюзия. Вирал задумался, и почти сразу все осознал. — Так бы и сказал, что я сплю, — проворчал он, скалясь, — Все бы тебе загадками трендеть. И правда, все, в чем он был уверен, будь то его воспоминания о неправильном, изувеченном детстве, боевых товарищах и даже поношенный китель — все это не взывало ни отторжения, ни сомнений. Добрая, заботливая жена, беспечный выводок и тихий уголок, в котором его ждут и любят, больше походили на счастье, которого он попросту не заслужил. Такого не может произойти в той же реальности, в которой люди шли против зверолюдей, в котором мир был на грани уничтожения, а он рожден и оставлен в живых лишь для того, чтобы поведать об этих темных временах потомкам. Он никогда не привык бы к этому миру, не смог сойти за своего. — Спасибо, что открыл мне глаза. — Моя тележка всегда поможет тебе прийти в себя! — Вот и славно, — по-доброму оскалился Вирал, радуясь до боли знакомым родным интонациям и речевым оборотам. — Мы не заслужили счастливого будущего, — решился он произнести в спину товарища, покатившего куда-то прочь. — Ты заслужил, — не случайно оговорился Симон, тормознув тележку. Его голос сделался убедительно жестким, но не растерял в теплоте, с которой он обращался к товарищу. — Мы боролись за это будущее, и оно наше. Мы подарим его своим детям, и им не нужно будет совершать немыслимое, чтобы доказать свое право жить в нем. Вирал кивнул. — Кажется, это зовется свободой. — В точку, — подмигнул Симон и взмахнул на прощание своим алым плащом. — Жаль, ты не можешь себе позволить свободно дрыхнуть на собрании. Росиу тебе всыплет по первое число. — Да чтоб его, — ругнулся Вирал, но его уже никто не слышал. Его жену звали Тсумаки. Вирал отчетливо помнил это, очнувшись посреди собрания на полу.