Трактат о Фэанаро и его сыновьях. Вторая редакция

      И фэанариони, и Мэлиан, и Финдарато, и даже жители Нарготронда, когда они испугались последствий пробуждения Клятвы, видели, что исполнение требований Тингола принесёт беды (можно сказать, это видели все, кроме самого Тингола). Однако судьба сложилась так, что когда адан исполнил обет (Камень был в его руке [4]), он не принёс сам Сильмариль в Дориат. Всё… складывалось таким образом, что история могла принести Свет в Валариандэ: Моринготто был нанесён удар, один из Сильмариллей был освобождён, обет Берена исполнен, Берен выполнил условие Тиндаколло и мог свободно вступить в брак с Лутиэн, но при этом беоринг не стал вором, и Клятва Фэанаро не обратилась против него или Тиндаколло, или другого эльфа. Потому, что Камень принёс не Берен, а Кархарот, и убив его, никто не похищал Камня, а потому, не присваивая себе, мог вернуть Первому Дому. Такая череда событий, превращающая грозную беду в радость для всех, не могла быть случайностью, но только Замыслом, который давал возможность предотвратить худшие беды, чем уже случились из-за желаний Эльвэ.       Когда Сильмариль в Дориат принёс Кархарот, который прорвался через Завесу Мэлиан и нёс опустошение в Дориате [4], это также давало возможность Тиндаколло участвовать в охоте на вражескую тварь (вместе с Береном, Хуаном, Маблунгом и Бэлегом). 'Хуан погиб, убив Кархарота, а Берен был смертельно ранен, но Маблунг достал Камень из брюха волка Ангбанда [4]. Тогда правдивость слов Берена (что Камень у атана в руке) стала ясна [233], и так то, что Кархарот был убит именно в Дориате, и Сильмариль достали из его брюха, тоже обретало смысл: как подтверждение того, что Берен действительно исполнил клятву.       По «Утраченным сказаниям», Маблунг тут же показал Камень своему королю, а Эльвэ сказал, что никогда не возьмёт Сильмариль в руки, если Берен не даст ему Камень сам. Слыша эти слова, умирающий Хуан заговорил снова: «Кажется, никогда [Берен не даст Камень], если вы не позаботитесь о нём быстро, так как он тяжело ранен». Этими словами Хуан заставил Маблунга и Тингола устыдиться [233] — Эльвэ намекал, что Берен должен дать Камень ему, не обращая внимания на состояние тяжело раненного беоринга. Это крайне чёрствое и эгоистичное поведение.       По «Сильмариллиону», Маблунг не вёл себя так (он заплакал, увидев раны Берена [4]). Однако слова Хуана опущены (сказано только, что пёс говорил перед смертью в третий раз [4]), и никто не пытался оказать Берену помощь, а 'Эльвэ все равно взял Камень из его руки [4]. То есть видимо, схожая ситуация с жестоким равнодушием со стороны Эльвэ была.       Похоже, Тиндаколло понимал, что не имеет никакого права на Камень и пытался хоть как-то придать законный вид своему желанию забрать Сильмаоиль, потому и настаивал, чтобы Берен, который вынес Сильмариль из Ангамандо, отдал его самолично в руки короля Дориата.       И здесь мы снова возвращаемся к происшествию в Брэтиле. Хуан служил Тьелкормо и, как было показано в предыдущих главах, остался верным Дому Фэанаро. Так как 'именно Хуан убил Кархарота [4], Сильмариль фактически добыл в схватке один из членов Первого Дома. Возможно, именно поэтому для Эльвэ и его сторонников было так важно убедить всех, что Хуан отрёкся от Тьелкормо: это делает присвоение Камня Тиндаколло менее постыдным. Ведь одно дело — владеть чужим сокровищем, полученным ценой жизни воина, верного законному владельцу этого сокровища, и другое дело — ценой жизни свободного от обязательств бродяги, или, более того, верного твоей же дочери.       Когда Маблунг распорол брюхо Кархарота, то увидел, что откушенная рука Берена, державшая Сильмариль, осталась невредимой, и Камень сияет сквозь неё; когда же синдо взял эту руку, она рассыпалась, а свет Сильмариля разогнал все тени вокруг. Тогда Маблунг вложил Камень в живую руку Берена, быстро и со страхом [4] — то ли от трепета перед Сильмарилем как священным сосудом незапятнанного Света, то ли распад руки показал эльфу, что он не имел права касаться Камня. Тиндаколло также видел всё это, но он не выказывал ни трепета, ни сомнений, что вправе и достоин владеть этой святыней, но успокоился на том, что нашёл себе оправдание — взял Сильмариль из руки Берена.       Маблунг вложил Сильмариль в руку умирающего Берена, и адан велел Тиндаколло получить Камень [4]. Это не означало какую-либо передачу Сильмариля в собственность (у Берена не было права владеть Камнем, он не стремился к этому и не звал себя владельцем). Слова Берена приведены подробнее в «Книге утраченных сказаний». 'Он сказал медленно, через боль [233]:       — Смотри, о Король, я даю тебе чудесный Самоцвет, который ты желал. Но это только маленькая вещица, найденная на дороге, ибо мне кажется, у тебя была немыслимо более прекрасная, и теперь она моя [233].       Отсюда видно, что обращение Берена означало «Ты требовал Сильмариль, так получи его».       Чего хотел Берен, вложив Камень в руки Тиндаколло по его желанию, видно и из последних слов атана:       — Мое задание исполнено, и мой злой рок свершился [4].       Тиндаколло получил, что хотел: Сильмариль в своих руках и гибель Берена. Это видно и по началу сказанного барахирионом, который едва ли мог забыть, что 'Эльвэ с самого начала желал его гибели [4]. Беоринг сумел избежать плена и исполнить задание, которое Эльвэ считал заведомо невыполнимым (он пренебрег бы клятвой не убивать Берена, если бы считал, что беоринг может вернуться в Дориат [4]). Но это не помешало Эльвэ считать себя отныне владельцем Камня — хотя ни то, что Берен подлинно исполнил обет и подтвердил это, ни тем более то, что Тиндаколло послал его за этим Камнем, не давало королю Дориата никаких прав.       После смерти Берена 'Эльвэ стал владеть Сильмарилем [82], хотя это фактически было кражей, и дориатрим поддержали своего короля или хотя бы приняли его решение. 'Каждый день Эльвэ смотрел на Камень и всё сильнее желал владеть им вечно [215], и его сердцем всё больше овладевала алчность [211].       Тем временем подвиг Берена и Лутиэн стал известным, 'о нём слагали песни по всему Валариандэ. О Берене и Лутиэн услышал и Маитимо [77]. Фэанариони узнали, что беоринг исполнил свой обет и принёс Камень в Дориат, и Эльвэ держит его у себя.       Маитимо и его братья направили в Дориат послание, в котором напомнили Эльвэ Тиндаколло о своей Клятве [211] и своём праве на Сильмариль и призвали Тиндаколло вернуть его, иначе он станет их врагом [215]. Послание называют очень высокомерным [211] и угрожающим [211]. Напоминание о Клятве и о том, что присвоивший Камень станет врагом Дома Фэанаро, можно назвать «угрожающим», но это лишь то, что должны были сказать фэанариони — даже не принимая во внимание того, что Тиндаколло уже поступал с ними как с врагами и, не вынуждаемый никакими обетами, только из ярости, готовился напасть на Нарготронд. Но, как будет показано далее, «высокомерным» послание могло быть лишь в восприятии Тиндаколло; возможно, он счёл высокомерным то, что братья обращались к нему как законные владельцы Камня, а не прося милости. Впрочем, так как Тиндаколло «день за днём смотрел на Камень и всё больше желал владеть им вечно» [215], как бы фэанариони не просили, Эльвэ все равно не отдал бы им Сильмариль       При этом Тиндаколло совершенно не понимал подлинной ценности Камня — ни тогда, ни позже. Когда Тиндаколло завладел сокровищами Наркосторондо, которые принесли Хурин и его спутники, Эльвэ сказал:       — Как прекрасно это сокровище! И у меня нет и десятой доли его, и из драгоценных камней Валинора нет ничего, кроме того Сильмариля, который Берен добыл в Ангаманди [172].       То есть для Эльвэ Сильмариль только один из самоцветов Валинорэ, и всё же король Лэстанорэ не отдал бы Камень никому, и особенно — его законным владельцам.       Стоит отметить, что Эльвэ нигде и никогда не говорил: «Я не отдам вам Сильмариль, потому что он — мой по праву». Вместо этого Эльвэ ищет причины, по которым он может не отдавать Камень. Например: фэаноринги со мной грубо разговаривали, и я обиделся. А ещё за Сильмариль заплачено страданиями моей дочери, которую я же и вынудил страдать, и кровью Берена, которой я сам же и хотел (а лучше не просто крови, а гибели). И это всё, как вы видите, со всею очевидностью, даёт мне несомненное право не возвращать Камень законным хозяевам. Такова логика рассуждений Эльвэ.       Пока же фэанариони не направили к Эльвэ послание с напоминанием вернуть Сильмариль, Эльвэ и вовсе не считал, что надо как-то поднимать эту тему.       Своё послание Маитимо и его братья направили в Дориат раньше, чем начали собирать советы в 468 г. П.Э. [20] (это время считают временем создания Союза Маэдроса, но, как уже упоминалось, фактически Союз начал создаваться ещё в 460-464 гг. П.Э., когда Берен был партизаном [20, 213]). Часто считают, что фэанариони молчали о своём праве на Камень до второй смерти Берена и Лутиэн, но отсюда видно, что сыновья Фэанаро требовали возвращения Сильмариля у Эльвэ значительно раньше, между 466 г. П.Э. (когда Кархарот принёс Камень в Дориат и был убит [20]) и 468 г. П.Э.       Мэлиан советовала Тиндаколло вернуть Камень сыновьям Фэанаро, отказаться от претензий на него («surrender the jewel») [215]. Это справедливое и мудрое решение предотвратило бы многие беды, в том числе сохранило бы жизнь самого Тингола и многих его подданных (такой поступок — преодоление гордыни, алчности, враждебности к Дому Фэанаро — сделал бы и самого Тингола выше, ближе к тому другу Финвэ, каким он был когда-то). Но Эльвэ в очередной раз отказался слушать супругу-маиэ, отказался следовать Замыслу, поставив на первое место свои желания.       Стоит отметить, что Мэлиан и в это время не обвиняла фэанариони и, видимо, продолжала хорошо относиться к ним; это тоже может подтверждать, что Тьелкормо и Куруфинвэ не совершали в Брэтиле тех злых деяний, в которых их обвиняют.       Говорится, что Тиндаколло мог бы прислушаться к Мэлиан, если бы послание фэанариони не было таким высокомерным и угрожающим [215]. Однако по всей предыдущей истории можно видеть, что Эльвэ и ранее раз за разом пренебрегал мудростью Мэлиан, независимо от того, в каком тоне с ним говорили — но следовал своим желаниям и своему гневу.       Эльвэ знал о Клятве Фэанаро [203], знал, что право владеть Сильмарилем принадлежит только сыновьям Фэанаро и потому искал оправдания, чтобы не возвращать им Камень. Тиндаколло мотивировал свой отказ тем, что 'Сильмариль был получен через страдания его народа [211] (опустошение, принесённое Кархаротом и гибель посольства, которое Эльвэ направлял на Химьярингэ [20]), вопреки нечестивым деяниям сыновей Фэанаро [211], он был оплачен мукой Лутиэн и кровью Берена [215]. Легко увидеть, что это — не подлинные причины, а надуманный повод не отдавать Камень.       В предыдущих главах уже было показано, что Тьелкормо и Куруфинвэ не совершали «нечестивых деяний»; но Эльвэ отказался отдать Камень не только Тьелкормо и Куруфинвэ, а никому из их братьев, хотя они вообще никак не участвовали в истории Берена и Лутиэн. Эльвэ с самого начала послал Берена на верную смерть и провоцировал пробуждение Клятвы, позже держал Лутиэн в заточении и пытался вернуть её в неволю. Эти решения Тиндаколло и принесли страдания Лутиэн, привели к гибели Финдарато и его спутников, гибели Хуана, изгнанию фэанариони из Нарготронда, к тому, что Кархарот разорял Дориат и убивал его жителей, страданиям Берена в плену, его ранам и смерти, смерти Лутиэн… Притом Эльвэ был предупреждён заранее: 'когда Берен уходил исполнять обет, Мэлиан предсказала ему: «ты обрекаешь или себя, или свою дочь» [4]. Но все эти поступки не мешали Тиндаколло убеждать себя, что он вправе владеть Камнем. Только после того, как Берен показал откушенную руку и рассказал обо всём, а Лутиэн вернулась вместе с ним из Ангамандо, Эльвэ передумал убивать или заточать беоринга и согласился не препятствовать его браку с Лутиэн — и это в его глазах было достаточным. Он не считал себя в чём-либо виновным перед Лутиэн и Береном, он сделал милость, согласившись на их брак. При том… неизвестно, оставался бы он согласен, если бы Берен не умер от ран, и Лутиэн не умерла первый раз, чтобы последовать за Береном. Вполне возможно, Эльвэ просто увидел, что он не сможет разлучить свою дочь и Смертного и потому «дал разрешение» им быть вместе. Притом Эльвэ не раскаивался, не просил прощения за злые дела и намерения, а только 'смягчился [4], проявил снисхождение к герою.       Эльвэ ненавидел фэанариони и в то время, когда Берен пришёл в Дориат [186] — несмотря на то, что фэанариони уже почти пять веков сражались в Валариандэ против Моринготто. Эта ненависть была такой, что 'Эльвэ не любил северный диалект синдарина оттого, что на нём говорили сыновья Фэанаро, а также северные синдар [186] (митрим), которые были их союзниками и не жили в Дориате за Завесой, но 'в северных областях, недалеко от Ангамандо и земель, которые были во власти Моринготто [189]. Поэтому северных синдар обвиняли (в Дориате), что они иногда поступали на службу Моринготто и становились его шпионами [186], хотя эльдар никогда не служили Моринготто по доброй воле.       Других оснований подозревать митрим, кроме того, что они жили вблизи владений Моринготто, не приведено. Но у Тиндаколло интересная логика. Среди синдар есть дориатрим, которые прячутся за Завесой Мэлиан, и есть эльфы, которые живут в опасном краю, близко к местам, на которые простирается власть Моринготто. Значит, эти эльфы отважные, стойкие и готовы противостоять Моринготто? Нет, по логике Эльвэ, значит, они могут служить Моринготто и быть его шпионами. Эльвэ вообще свойственна такая позиция: если кто-то ему сильно не нравится, неважно, почему — наверное, этот кто-то служит Моринготто. Так, 'Тингол обвинял Берена, что он — соглядатай и раб Моринготто [4], хотя слышал о его деяниях; 'Эльвэ ожидал, что нолдор могут заключить соглашение с Моринготто [20], несмотря на битвы и победы. То, что обвиняемый в службе Моринготто отважно и упорно сражается против войск Севера, совершает подвиги — в глазах Эльвэ обвинения не опровергает.       Берен, говоря с Эльвэ, пользовался северным диалектом синдарина, и это «оскорбляло слух» Эльвэ [239], то есть Тиндаколло ещё враждебнее относился к Берену от того, что беоринг говорил на диалекте, на котором говорили сыновья Фэанаро и их союзники. (Возможно, его гнев немного смягчился, когда Тиндаколло увидел кольцо Барахира [4, 20] потому, что ранее он счёл адана верным Первому Дому).       А теперь, после освобождения Камня из Ангамандо, король Дориата стал ещё сильнее ненавидеть фэанариони (не потому ли, что понимал, что присвоил принадлежащее им и знал в душе, что виноват?) — считая, что «Камень оплачен кровью Берена и мучениями Лутиэн вопреки злым делам Келегорма и Куруфина» [4, 215], признав фэанариони виновниками этих страданий потому что иначе ему пришлось бы признать настоящим виновником мучений и смерти Лутиэн и Берена самого себя. Складывается странная ситуация: Эльвэ отказывается отдавать Сильмариль, потому что он… напоминает ему о том зле, которое он сам причинил своей дочери и прославленному герою Берену.       Главную причину, по которой Эльвэ отказался возвращать Камень, называют уже после оправданий: 'желание владеть Сильмарилем вечно [215], пробудившаяся алчность, о которой сделана вежливая оговорка «может быть, отчасти алчность» [211], но после добавлено: «как показали дальнейшие события» [211]. То есть Эльвэ не признавался открыто в этом желании, прикрывая его словами о горе Лутиэн и крови Берена, но позже оно стало очевидным.       Летописец оправдывает эту жажду владеть Сильмарилем тем, что сам Камень оказывает такое действие [215], т.е., в алчности Эльвэ виноват не он сам, а Сильмариль. Но ни Мэлиан, видевшая Сильмариль не реже своего супруга, ни Берен (у которого были причины ценить так тяжело добытый Камень), не захотели владеть им вечно, в отличие от Тиндаколло. Сильмариль не мог пробуждать алчность или другие злые чувства, иначе Варда не 'освятила бы Камни [14], и иначе не было бы сказано, что Сильмарилли хранят изначальный, 'неоскверненный Свет [39]. А Свет не может пробуждать в сердцах алчность или другие плохие желания и чувства.       Тиндаколло отослал обратно посланников Маитимо с презрительными словами [215]. При таком враждебном отношении Эльвэ, конечно, не пропустил бы их через Завесу, значит, послание от фэанариони и ответ Тиндаколло передавали дориатрим.       Когда вестники Первого Дома вернулись в Химьярингэ с этим презрительным отказом, 'Маитимо не ответил ничего, так как начал разрабатывать союз и объединение всех эльфов [215], объединение всех их сил [211] против Врага. Как уже говорилось, на самом деле Союз был задуман и начал создаваться раньше, но втайне, теперь же пришло время действовать открыто.       Маитимо проявил большое терпение к Эльвэ: ничего не ответил и, судя по тому, что это связано с задуманным Союзом, был готов рассматривать Дориат как союзника в борьбе с Моринготто, несмотря на всё, что уже сделал Тиндаколло против Первого Дома, включая задуманную им войну против Тьелкормо и Куруфинвэ.       Но если Маитимо ради возможности привлечь Дориат к Союзу не ответил на отказ Тиндаколло вернуть присвоенный Камень, написанный в пренебрежительных, оскорбительных выражениях, Маитимо тем более не стал бы составлять высокомерное послание в то время, когда было неизвестно — возможно, Эльвэ вернёт Камень. Отсюда видно, что «высокомерным» послание счёл Эльвэ (так же как ранее в послании Кирьятано, или в послании Тьелкормо и Куруфинвэ увидел не то, что действительно было написано). Как сказано выше, 'Эльвэ оскорбляло даже использование северного диалекта синдарина [239] — поэтому его могло оскорбить вообще что угодно в письме от Маитимо.       К тому же, хотя в послании говорилось, что Эльвэ станет врагом Первого Дома, если не вернёт Камень, пока к нему всё ещё не относились как к врагу: отсюда видно, что послание не было и угрожающим, но в нем было предупреждение.       По «Квенте нолдоринва», Тьелкормо и Куруфинвэ после этого пренебрежительного ответа Эльвэ громко клялись убить Тиндаколло или любого из его народа, если только увидят их, ночью или днём, на войне или во время мира [211]. Такая клятва была бы действительно страшной (хотя и имела много причин), но стоит обратить внимание на то, что она не была исполнена. Тьелкормо и Куруфинвэ не только не истребляли синдар, но никак не действовали против Маблунга и Бэлега, которые покидали пределы Дориата, или против Лутиэн (которая тоже была из народа Тингола и жила в Оссирианде), не предпринимали никаких действий против Дориата, когда он лишился Завесы Мэлиан, и даже когда Сильмариль оказался у Диора, к нему обратились с новым призывом вернуть Камень, а не пошли на него войной сразу же. То есть Тьелкормо и Куруфинвэ не предприняли никаких действий для исполнения клятвы, которую якобы дали: истреблять дориатрим. Отсюда можно сделать вывод, что такой клятвы не было.       По «Квенте Сильмариллион», Тьелкормо и Куруфинвэ открыто поклялись убить Тиндаколло и истребить его народ, если они победят в войне (с Моринготто), а Эльвэ так и не отдаст Сильмариль по доброй воле [215]. Стоит отметить, что из-за своих действий, Эльвэ Тиндаколло за это время стал врагом Куруфинвэ и Тйэлкормо: обвинения, равнодушное наблюдение за тем, как их преследуемое войско и народ идёт вдоль Завесы, провоцирование Берена дать обет, чтобы использовать в своих целях фэанариони, враждебный ответ на послание Тьелкормо и Куруфинвэ, подготовка к войне против Нарготронда и теперь присвоение Камня. Однако сообщение о клятве истребить всех дориатрим после победы — видимо, также не больше чем преувеличенные слухи. Братья, как сказано, 'поклялись открыто [215], и Тиндаколло узнал об этой клятве [215] — но неужели Тьелкормо и Куруфинвэ приехали в Западный Валариандэ, чтобы принести клятву при свидетелях или послали новых вестников в Дориат рассказать о своей клятве?       Кроме того, если Элу Тингол не согласился бы возвращать Камень по своей воле ни при каких условиях, то Клятва Фэанаро и так обязывала Тьелкормо и Куруфинвэ преследовать его до самой смерти; она же побудила бы братьев сражаться с воинами-дориатрим, которые обратились бы против них, не давая вернуть Камень. Как видно по текстам, за исключением этой ситуации (того, к чему обязывала Клятва Фэанаро), Тьелкормо и Куруфинвэ никогда не действовали против дориатрим. Так что, видимо, здесь идёт речь в лучшем случае о новом напоминании о Клятве, а не о некой новой клятве истребить всех жителей Дориата (Тьелкормо и Куруфинвэ никогда не поступали так, даже имея возможность напасть).       То же и с условием: «если мы победим». Оно было бы очень странным, если бы братья пришли в такую ярость, что в порыве поклялись перебить весь народ Тиндаколло за отказ своего короля возвращать Сильмариль, но при этом в своей ярости были готовы не действовать немедленно, а ждать годы.       Вероятно, в действительности речь шла только о том, что Клятва была разбужена. Пока победа не одержана и есть силы, Тьелкормо и Куруфинвэ вместе со своими братьями намеревались сделать всё, чтобы отбить у Моринготто те два Камня, которые оставались в Ангамандо. Но в случае победы Тиндаколло остался бы единственным, кто украл Сильмариль, и Клятва Фэанаро должна была обратиться против него (и тех, кто станет за него сражаться).