Храм

В цитадели редко кто ложится сразу после объявления об отбое: некоторые демонстративно оставались в общем зале, занимаясь своими делами. По-крайней мере, санива частенько делала так сама. Она ещё долго блуждает по длинным коридорам жилого корпуса, тихо заглядывает в комнаты, где спят или только притворяются её подопечные. Следить за их состоянием — часть работы. Помогать, лечить, кормить, снабжать армией и запасами, сопровождать во время походов и разделять между ними домашние дела. Всё было проще, когда вокруг вилось от силы мечей десять, в основном скромные и вежливые танто, но, когда их число перевалилось за двадцать, груз ответственности потяжелел на несколько тонн. Поправляет одеяло Кашу и закрывает окна, когда ветер начинает бушевать и нести на стены храма волны сырого холода и дождя. Успокаивает мечи, что нервно мечутся во сне, а иногда и просыпаются от резкого порыва прошлого где-то глубоко в подсознании. Ей очень больно каждый раз, видя их безумные глаза покрытые пеленой бессознательного страха и смотрящие куда-то сквозь неё. Она хотела, чтобы место санивы занял другой человек. Который не впадает в ступор от неожиданностей на поле боя, может понять и сказать нужные слова в самый важный момент, который не будет пытаться спрятаться от своих обязанностей. Но почему-то тут именно она. Сутулая, картавящая, не умеющая сражаться и не воспринимаемая подопечными всерьез. По крайней мере, некоторой её половиной. Окурикара нервно дернулся, скидывая легкое одеяло, и открыл глаза. Даже спросонья он выглядел готовым напасть в любой момент. Руки сжимают одеяло, а глаза при призрачном намеке на свет, казалось, светились плавленным золотом. Одиночка, желающий лишь своей собственной смерти. Дракон. Воин одного Мастера. — Надвигается дождь, поэтому подумала, что стоит закгх’ыть. Не хочу, чтобы ты заболел, — она пытается не встречаться глазами, потому что знает, что убежит. Он давит на неё своим взглядом и густой аурой презрения, — мне сказали, что ты снова вел себя безгх’ассудно на вылазке. Тебя могли х’азбить и никто бы не успел помочь, — тишина. — Думаешь, что лишится жизнь так — лучший вариант? Он молчит. Ему нет никакого смысла отвечать на очевидный вопрос этой глупой женщины. Жрица для него пустое место. Его нахождение здесь — лишь ирония судьбы, насмешка над прошлым. — Ты не мой Мастер, чтобы указывать на совершенные мной промахи. Внутри что-то хрустнуло и сдавило грудную клетку. Обидно. Больно. В носу неприятно защипало от подкатывающих слёз. — Только для тебя. Одна за одной капли ударялись о мутное стекло и ползли вниз, делая и без того угрюмое небо совсем тоскливым и полным невыплаканных слез. *** Его отлучку из комнаты заметили практически сразу. И не то, чтобы он скрывался от Мастера, просто в некоторые моменты ему хотелось побыть одному. — Х’едко тебя можно заметить с нагх’ушением гх’ежима. Хасэбэ передергивает от неожиданного голоса прямо над ухом. При всей своей неуклюжести жрица двигалась слишком тихо, как юркая змея в траве. Он переводит взгляд с тёмного неба на присевшую рядом саниву. Ночью она напоминала ему призрака, что неупокоенной душой кружит по комнатам в цитадели. Распущенные волосы, безразмерная ночная сорочка и тихие шаги босых ног. В такие моменты было что-то совсем неестественное, неживое в Мастере. И сейчас она снова бесшумно проскользнула за его спиной и оказалась совсем рядом. Бледная от сумерек и с усталостью в мутных глазах. — Мучают какие-то мысли? — она с искренним интересом клонит голову на бок, подогнув под себя озябшие ноги. — Не могу заснуть от храпа соседа, — санива прикрывает рот ладошкой, сдерживая тихий смешок, — в этом есть что-то смешное? — Не сказала бы. Но все же удивительно, насколько вы человечные, если так можно вообще сказать. И подумать нельзя, что вы огх’удия для убийства, — она резко замолкает и судорожно отводит взгляд в сторону. — Извини. Сказала и не подумала. Вы же все… и того, и это… что я несу. Извини, мне надо идти, — щёки жрицы покрылись красными пятнами, а пальцы и вовсе побелели. — Вы не сказали ничего обидного. Это и есть наше предназначение. Служить Мастеру и быть его оружием, даже если мы приносим боль всем остальным. — Я не это хотела сказать, но получилось как-то глупо. Мне сложно считать вас огх’ужием. Вы живете, кушаете, спите, смеетесь и плачете, когда вам больно. Вы все такие по-настоящему живые, со своим прошлым и характерами. Не просто инструмент в чьих-то г’уках. Знаешь, меня совсем не этому учили. Хасэбэ промолчал. Он отчетливо понимал причину её расстройства, но когда в последний раз их воспринимали, как личностей? Не как покорных рабов, а существ со своими чувствами. Ему не было свойственно обижаться на правду, но сейчас внутри что-то неприятно кольнуло. — Ты когда-нибудь пх’обовал итальянскую кухню? — Недоводилось. — Напомни мне завтгх’а, я что-нибудь пгх’иготовлю. *** Саниве нравилось, как взросло она себя ощущает, будучи окруженной кучей мальчишек. Они напоминали ей скопище котят, которые хотели оторвать свой кусочек маминой заботы и внимания. Начиная от помощи с переносом карт и заканчивая неожиданными подарками на столе с планами атак. И будет ложью, если сказать, что все эти милые вещи не вызывали где-то в районе сердца приятное тепло и чувства, сродни материнским. Всё чаще она стала засыпать в комнате одной из групп, рассказывая сказки: от традиционных японских до необычных для японского человека (меча), европейских. Они любили снова и снова слушать истории про прекрасную девушку, что влюбилась в ужасное чудовище, про трудолюбивую и добрую Золушку и спящую красавицу, которую в итоге спасает Принц. В какие-то моменты жрице казалось, что каждый их них представлял себя на месте того самого принца, что спасает либо влюбляет в себя юную принцессу. — Санива-сан, откуда вы знаете столько историй? Она лениво приоткрыла глаза и глянула в сторону окна. В зыбучей тьме выглядывали еле заметные звезды и неясно видная луна. Засиделась. Скорее всего заснула, пока рассказывала. Ноги сильно затекли, а на коленях у неё мирно дремали Гокотай и Мидарэ. Кажется, не одну её утомили мучения Румпельштильцхена, который в итоге остался с носом из-за хитрости женщины. Хирано, не моргая, так ей казалось, смотрел на ей в глаза в ожидании ответа. Он казался девушке одним из самых рассудительным из братьев. Серьезный, берущий на себя ответственность за проступки других. Лидер? Скорее, заботливый младший брат. — Ну, моя мама читала мне много сказок в детстве перед сном. У нас была большая книга, вот такая толстая. Даже сейчас помню, что там была куча милых иллюстгх'ций к каждой новой главе. Я тогда даже не и думала, что все эти истогх'ии когда-нибудь мне понадобятся. Ха, кто же знал, что в дела санивы входит и такое. — Вы не рады быть ей. Это был не вопрос, а твердое утверждение. Ей не нравилось, но лишь отчасти. Вряд ли кому-то хотелось бы брать на себя жизни многих людей и быть ответственным за их сохранность. Тем более, если они являются, практически, древними реликвиями. Памятью о прошлом. — Гх’ада, конечно, иначе я не встх’етила бы вас и некому было бы слушать мои вольные пех’ересказы, — ложь, но лишь во благо. Мальчик казался таким задумчивым от её слов, скорее всего, чувствуя некий обман, что хотелось его обнять и не заставлять больше размышлять о таком. — Не хочешь? — девушка похлопала по свободному месту около себя. Мальчик, словно очнувшись от долгих раздумий, улыбнулся и поспешил поудобнее устроится на мягких коленях. Дотануки уже давно привык растаскивать всех по кроватям. Огромное количество мелочи, что валяется тут и там после долгих и бесцельных историй жрицы, казалось ему зрелищем неприятным и подлежащим исчезновению. Именно поэтому он перетаскивал всех их в комнаты из ночи в ночь. И только по этой причине он обычно сидит за дверью и внимательно слушает, чтобы в любой момент заняться своим делом. Только из-за этого.