Прелесть нетривиальности

      Первое, что бросилось в глаза, когда он переступил порог этой комнаты — отсутствие, полное отсутствие зеркал. Можно удивиться, чего такого странного? Возможно, виной тому стереотипное мышление, которое так или иначе произрастает в каждом, и даже Фукасе, ненавидящий себя за это, увы, не исключение. Правда: когда Маю пригласила его к себе, юноша бы и не подумал, что увидит нечто такое.       В первую очередь, разумеется, зеркала. Маю любительница пощебетать, и буквально вчера Фукасе невольно узнал из беседы девушки с подругами, насколько глупыми кажутся блондинке все новомодные и вроде как стильные видения фэн-шуя, утверждающие, что зеркалам в спальне не место. Но даже так, подумал парень, разве девочки в пятнадцать лет не обожают как можно чаще смотреться во все поверхности, где можно полюбоваться собой, любимыми? Молоденькое личико со свежим румянцем, весёлая улыбка, звёздочки в мечтательных глазах — Фукасе уже успел заметить, как его собственное лицо распаляется, а сердце стучит быстрее, когда он, вот как в этот момент, смотрел на Маю, присевшую на кровать и принявшуюся расчёсывать свои чудные длинные волосы. В самом деле удивительные: будто источающие яркий свет, иногда переливаясь на кончиках радугой, они ниспадают мягким пушистым водопадом и окутывают девичью фигуру, освещая её, как ореол святую.       Святая, совсем как ангел.       — Ну чего ты там завис? Проходи.       Только её глаза, устремлённые на него, совершенно выбиваются из светлого образа: золотые, как у кошки, с искорками, что, как пляшущие чертенята, сейчас зазывали его подойти поближе. Они напоминают юноше очи тёмных соблазнителей или ведьм. Или такими они и должны быть, если всё вокруг, весь интерьер и каждая крошечная деталь в этой комнате окрашены в чёрный?       Фукасе «завис» в дверях неприлично долго, и Маю, тяжко выдохнув, изящно вскинула затянутую в шёлковую чёрную перчатку руку и поманила юношу пальчиком. Тот наконец решился переступить через порог и оказался в столь необычном для юной девушки мрачном викторианско-готическом чертоге.       Маю налила в сервизную чашечку, белую с розовым сердечком, душистый чай; поднеся посудину к губам, Фукасе узнал лёгкий запах каркаде, роз... и каких-то лекарств.       Он без ошибки опознал его, потому как периодически его собственный телесный запах почему-то отдавал медикаментами.       — Ох, ошибочка вышла, — на щеках Маю проступил румянец, она забрала у парня чашку и отдала ему свою. — Это моя.       — Что... Что ты там такое пьёшь? — тихо спросил Фукасе, а в груди заворошилось что-то нехорошее.       — Да так, ничего особенного. Просто успокоительное, — девушка отпила напиток как ни в чём ни бывало.       — Можешь не пытаться обмануть меня.       Его голос прозвучал так резко и холодно, что девушка, вздрогнув, в последний момент сумела избежать проливания на юбку. Два взгляда вцепились друг за друга, и Маю вдруг почудилось, будто кроваво-алые глаза парня плачут. Или они всегда такие?       — Ох, — Фукасе осёкся и посмотрел в сторону. — Извини, если это что-то уж очень личное...       — Нет-нет, — она тихо засмеялась, прикрыв губы ладошкой, как настоящая леди. — Никаких секретов. Просто, скажем так, у остальных от меня мурашки по коже, вот и надумали они, чтобы я принимала это... успокоительное.       На последнее слово она надавила голосом, а лицо столь затвередело, преобразилось в каменную маску, что парень всё понял.       Как только его выпустили в этот мир, он стал знакомиться со своими коллегами по цеху. Разумеется, в первую очередь ему ударил в глаза блеск той, которую именуют легендарной Дивой, Хатсуне Мику-сан. Затем его приняли в почти что родительские обьятия Кайто-сан и Мейко-сан, самые старшие японские вокалоиды. После близнецы, — или нет, Фукасе до сих пор пытается понять связь между этой двоицей, — Кагамине чуть не задушили от радости при виде нового товарища. Гакупо-сан и Лука-сан встретили его сравнительно сдержанно, но столько тепла, как в голубых глазах обоих, парень не видел никогда. Таков был состав встретившей новенького делегации, после чего эти оставившие определённо приятное впечатление люди повели его в специально приготовленный для вечеринки зал. Фукасе оказался ослеплён лучезарными улыбками и потопал в обилии внимания. Так много людей из самых разных стран: юноше, прекрасно владеющему английским, довелось пообщаться и даже подружиться с некоторыми представителями британской ветви вокалоидов.       Такое количество народу было обступило новичка, что тот и не сразу заметил чёрную тень в углу зала. Но когда взгляды алых и золотых глаз скрестились — Фукасе будто молнией поразило. Настолько необычной на фоне красок показалась ему эта девушка: у других в облике обязательно присутствовали яркие цвета — её же винтажное платье в стиле лолиты было чёрным с серыми рюшами на груди и красным бантиком на воротничке-стойке, подолом, разрисованым узором в виде клавиш да ещё несколькими алыми бантами, прикреплёнными к юбке.       Девушка держалась в стороне, но, когда взор Фукасе упал на неё, с милой улыбкой поднялась со своего места за столиком и прошла к оживлённому столпотворению. Цокот каблуков её чёрных туфелек привлёк внимание остальных, и новенький заметил, как что-то едва уловимое промелькнуло на их лицах. Думая об этом теперь, парень осознал, что то была тень взволнованости, но в тот момент, когда светловолосая девушка с прижатым к груди плюшевым кроликом остановилась перед ним и расступившейся толпой, подобная мысль ускользнула. А тогда ещё незнакомка, свободной рукой оправив чёрную шляпку с золотым ободком-диском и алым бантиком, очаровательно улыбнулась и сделала книксен.       Так Фукасе познакомился с милой девочкой Маю... «милая» сторона которой имеет врожденное свойство порой меняться на нечто более тёмное.       — Они опасаются проявлений моей яндерности, — Маю пожала плечами и отпила ещё немного смешанного с лекарствами чая. — А это как бы один из способов контролировать мои «замашки».       Тяжёлые мысли родились в голове юноши, врезались в неё изнутри шипами тернового венца; свет от приветственных дружелюбных улыбок остальных вокалоидов как-то померкнул.       — О! — девушка спохватилась; мелово-белое лицо Фукасе предстало перед ней открытой книгой, из которой на удивление эмпатичная юная особа и прочитала переживания парня. — Но ты не подумай ничего такого, мол, эти бесчувственные чурбаны отпаивают меня всякой мутью, будто я и впрямь психопатка! Просто всё наше руководство, продюсеров и их самих очень напугал тот случай с Тей...       Лицо Маю помрачнело, что мгновенно уловил Фукасе. Девушка опустила голову и задумалась о чём-то своём, но, когда кожей почувствовала на себе внимательный и вопросительный взгляд напротив, вздрогнула и начала объяснять всё тому, кого ещё совсем недавно не было в их большом и дружеском коллективе.       — Суконе Тей. Она одна из утау. Тебе наверняка успели рассказать о них, — она сделала крошечную паузу и нехотя продолжила: — Однако, думаю, они упустили кое-что. Тей моя подруга и, как некоторые из утау, была создана в качестве троллинга для нас, вокалоидов, таких как она называют порой лже-вокалоидами, — Маю запнулась; ей не очень-то хотелость говорить на изначально задуманную тему, потому она и пыталась уйти от неё, но мысли быстро заставили её вернуться обратно на «правильную» тропинку: — У Тей-чан есть одна... особенность. Она, как и я, яндере. Правда, в отличие от меня, у неё есть вполне конкретный «обьект внимания», — девушка недовольно цыкнула. — Кагамине Лен, чтоб его. Нашли «подходящего» героя-любовника. Бедняжка Тей — она такой милый и добрый человек на самом деле, но это желание её создателей сотворить нечто «бурлящее кровь и щекочущее нервы» никак не облегчает ей жизнь. Всякий раз, когда «Лен-кун» оказывается в поле зрения, ей не по-детски сносит крышу. Она готова заласкать Кагамине до смерти, после и его мёртвое тело... А про то, насколько она не переваривает Мику-сан, совсем страшно говорить. Однажды та с Леном записывала очередной дуэт, кавер на одну больно уж романтическую песню, и Тей прознала об этом. Обезумевшая и с охотничьим ножом за пазухой, она примчалась на студию и прямо там готова была освежевать «свинью Хатсуне». К счастью, как ты видишь, Мику-сан цела и невредима, разве что Лен после того случая две недели не мог нормально петь из-за икоты.       Маю прервала свой рассказ, чай в её чашке остыл и гладкая керамика неестественно сильно начала холодить ладони даже сквозь ткань перчаток.       — И что стало с этой утау? — спросил неожиданно для себя же заинтересовавшийся Фукасе.       Девушка ответила не сразу; её колено рефлекторно дёрнулось от не самых приятных воспоминаний, когда Тей, что вопреки своей неприязни к остальным вокалоидам является ей хорошей подругой и единственным способным понять её человеком, плакала навзрыд и её и без того красные глаза не просыхали несколько дней.       «Это так нечестно!» — прокричал из глубин памяти милозвучный голос беловолосой и в общем-то пушистой по характеру Суконе.       — Тей-чан сделали очень серьёзный выговор и запретили приближаться к Мику-сан ближе пяти метров. Продюсеры, разумеется, попытались умолчать об этом инциденте на студии, но разве можна что утаить в наш век технологий и вездесущих папарацци? Естественно, что информация просочилась в СМИ, и репутация Тей, сама собой никогда не являвшаяся особо хорошей из-за яндерности, обрела ещё более дурной оттенок.       Маю тяжело вздохнула и скривила лицо, вспоминая весь тот ушат грязи, по сей день продолжающий выливаться на бедную голову Тей.       «Извращенка! Психопатка! Резать вас, яндерок, надо!» — распинаются в комментариях хэйтеры.       — Далеко не все могут воспринимать нас, яндерок, нормально, — хохотнула даже не Маю, а её нервы. — Мои создатели так хотели сделать меня особенной и не сразу осознали, что мой типаж довольно специфичный и может быть опасным. Правда, они поступили умнее, нежели провайдеры Тей, и предприняли некоторые меры. Одну такую ты сам заметил, остальные же включают периодические визиты к психологу, отсутствие у меня конкретного «любовного интереса» и, если изучить всю историю моего пения, редкие дуэты с парнями. Так что извини, Фукасе-кун, — юноша разглядел в золотых глазах искренное сожаление. — Петь с тобой слишком долго я физически не смогу.       Парню вдруг стало неуютно: потупив голову, он слегка заёрзал на месте и спустя несколько мгновений едва разлепил губы в шёпоте:       — Почему так?       Маю отставила чашку, откинулась на спинку стула и закинула ногу за ногу. Небрежным взмахом руки девушка отбросила назад волосы, задев тихо брякнувшие золотые серьги-наушники. Когда же по невинно-недоумённому выражению лица юноши она поняла, что тот не может распознать значение даже таких простых жестов как накручивание локона на палец, томный взгляд искоса и поигрыванье наполовину скинутой туфелькой, то звонко рассмеялась и решила пожалеть несчастного.       — Ну как? Упаси Господи ещё влюблюсь в тебя.       Фукасе поперхнулся. Маю вскинулась, поспешно забрала у него из рук чашку и, пока он захлёбывался в приступе кашля, похлопала его по спине. Когда девушка вернулась обратно на своё место, юноша зябко поёжился:       — Ты серьёзно?       Золотой взгляд Маю буквально въедался в него, но Фукасе, стремясь избежать его, поспешил вернуться к чаепитию.       В чашке с поостывшим напитком отражались алые глаза, настолько неестественные, что принадлежать человеку никак не могли. Только чему-то, что произошло из глубин хаоса, где в кромешной коматозной тьме тихо плещутся волны безграничного кровавого океана. Фукасе вглядывался в отражение настолько внимательно... насколько способен его единственный здоровый глаз — второй, белок которого залит кровью и заросший полупрозрачным красным бельмом, никогда не видел света. И вряд ли увидит, ибо такой особенностью наделили нового вокалоида создатели, которых едва ли заботило здоровье их нового продукта.       Ведь самое главное для любого певца что? Правильно, голос. А если учесть, что вокалоиды даже не люди, и маскоты, то есть данная им для картинки плоть да кровь, которые и вовсе вспомогательные, обязаны миру в первую очередь своим пением, то самая лучшая опция просто заткнуться и не перечить навязанному дизайну. Ибо всё-таки лучше петь в теле, пусть и не совсем здоровом, нежели без него.       Фукасе осознавал это более чем отлично, но всё же порой не мог отбиться от вопросов, бомбардирующих его черепную коробку изнутри и вызывающих жуткую мигрень.       Он, Фукасе, продукт движка Vocaloid 4, его материальная оболочка, визуальный образ, который все видят на упаковке войсбанков, в клипах, артах и MMD — действительно ли Фукасе был задуман таким, каким выглядит, или же он и вправду просто неправильный, дефект? Он, юноша, что бледен, как сама смерть, но не лишённый множества алых красок в своём облике. Он, Фукасе, взгляни на которого и попробуй не подумай, что он какой-то чудак. Он, носящий одежду, которую в двадцать первом веке никто не додумается надеть, чей викторианский белый плащ почему-то ужасно измят с левой стороны и тут же отмеченный огромным алым пятном, о загадочном происхождении которого Фукасе и думать боится. Обилие тематики перечёркивающего креста, вот как на ботинках, единственном кармане плаща и даже на лице (в виде пластыря на переносице), рождает ещё больше вопросов, но и это не всё.       Время от времени парень всерьёз беспокоится: то ли это разработчики наградили его шизофренией, или Фрэнки (собачья мордочка на завершающем его винтажный имидж цилиндре) и мини-Фукасе (непонятный белый человечек, которого почему-то всегда надо таскать с собой) действительно могут разговаривать? И отчего эта трость, которая всегда у вокалоида под рукой, не так проста как кажется: когтистая алая лапка-набалдашник может сниматься, открывая взору опасное острое лезвие?       Таким образом Фукасе раз за разом с ужасом открывает для себя, что ничего не знает о собственном теле, а потому...       — Маю, да о какой любви вообще может идти речь?       Он спросил это, ощущая на кончике языка всю вязкую горечь каждого слова. Такие жестокие, но правдивые: как-никак, но всем вокалоидам даётся, пока она не мешает работе, определённая свобода чувств. Но даже так некоторые ограничители ни на миг не отключаются.       Например, «врожденная» установка на поиск «любви всей жизни» Маю, но и без неё Фукасе...       — Знаешь, — горько усмехнулся, — не думаю, что я в твоём вкусе.       Жестокая, однако истина. Какая любовь? Кто сможет полюбить его... ну, такого? Кто будет без капельки страха смотреть на него, запрограммированного, скорее всего, на янгирность? Фукасе не дурак, на приветственной вечеринке не упустил нервные отблески в глазах почти каждого из коллег. Хорошо, пусть Маю в силу своей личной яндерности и не боится его, но даже она — сумеет ли она без доли отвращения...       — Ты очень симпатичный, — протянув руку и коснувшись его лица, Маю улыбнулась чистой, по-детски искренней улыбкой.       Фукасе оцепенел, желудок его скрутился в узел и похолодел: пальцы девушки уверено поглаживали левую щеку, что, как в общем и вся левая половина тела юноши, жутко деформирована. Оголенные подушечки пальцев (Маю сняла перчатку) смело касались обожжённой и шрамированной кожи увлечённым и даже любовным жестом, однако немного погодя отпрянули.       — Не веришь? — Маю склонила голову вбок, как птичка, пронзая парня пытливым взглядом. Впрочем, не дожидаясь ответа, она сразу поднялась со стула и, обойдя столик, нашла себе новое место, плюхнувшись прямо на колена Фукасе.       Оказавшееся в руках девушки лицо парня превзошло по красноте даже волосы, когда маленький розовый язычок притронулся к обезображенной красноватой коже. Фукасе зажмурился изо всех сил, чтобы не смотреть, как прижавшаяся к нему ещё плотнее Маю ласкала его не самую «симпатичную» щеку. И как ласкала: шероховатая поверхность язычка мягкими «лакающими» движениями гладила каждый сантиметр уродливой плоти, на которую другим и смотреть было бы не по себе. Охнув, Фукасе вцепился руками в талию девушки, мурашки пронеслись по всему телу колючими искорками. Он откинул голову назад, когда язычок скользнул к его шее, выводя витиеватые узоры. Сердце гулко стучало в ушах, поджатые губы ссохлись, а под веками дико выплясывали цветные пятнышка. Светлая девичья макушка оказалась настолько близко, что Фукасе невольно зарылся носом в удивительно мягкую копну душистых волос; золотистые локоны источали лёгкий аромат мёда и полевых цветов, нежный и сладкий он щекотал обоняние, унося прочь все тревоги и плохие мысли, потому юноша расслабился и обвил руками Маю. Выдохнув с наслаждением, Фукасе сунул ладонь ей в волосы и обхватил за голову, ещё теснее прижимая к себе. Грудь к груди — два сердца спелись в идеальном дуэте, ритм вошёл в иннуендо столь сокровенное, что лица двух вокалоидов запылали жарким огнём.       К счастью, Маю пришла в себя первой, резко отстранившись от парня.       — Ой! Извини-извини, — она не знала, куда девать глаза, но так и не слезла с его колен. — Увлеклась и не заметила. Прости.       Фукасе тактично прокашлялся и, поправив завязанный вокруг воротника большой красный бант, выдавил из себя улыбку.       — Серьёзно, что же во мне такого, что может тебе понравиться?       Девушка не ответила на вопрос, но юноша не без доли смущения, снова окрасившего его скулы в розовый, заметил, как взгляд её из-под пушистых ресниц упал на его губы.       — Слушай, — спросила она робко, — а что у тебя за швы здесь?       Маю несмело показала пальчиком на левый уголок своих губ, на что Фукасе, сам на секунду задумавшийся об этом, с грустной усмешкой предположил:       — Учитывая мой дизайн, не удивлюсь, если источником вдохновения моего художника была CreepyPasta. Небось изначально я должен был красоваться улыбкой аля Джефф Убийца, но, судя по всему, идею отменили в последний момент, когда был сделан только первый надрез.       Фукасе тихо рассмеялся, хотя в реальности всё было не так весело — даже слабая улыбка давалась ему с трудом, потому что сшитый уголок рта всякий раз больно покалывал, будто кто вгонял в нервы иголки.       — О... — это не ушло от проницательной Маю, и девушка, сначала погрустнев, скривилась, будто на язык ей попало что-то особенно мерзкое. — Эта чёртова Паста. Жалкая, полная штампов пародия на ужастики. Гадость, помноженная на гадость. Право, тебе очень повезло, что твои создатели передумали делать тебя подобием очередной пустышки из той тупой франшизы.       — Не похоже, что ты от неё фанатеешь, — Фукасе пожал плечами, а его собеседница фыркнула.       — Ой, прошу тебя. Или хочешь сказать, что если топор мой символический атрибут и во время выступлений я всегда душу своего Мими-чан, то я сразу шизанутая маньячка-убийца? Ах, и насчёт Мими-чан. Знаешь, сколько конфеток приходится ему давать, чтобы бедняжка успокоился после такого стресса? Но ничего не поделаешь, раз кроля мой по совместительству микрофон и держать его за шею — единственный способ нормально петь.       Маю тяжело вздохнула и сцепила пальцы на своих коленях; Фукасе показалось, будто он расслышал застрявшие в её груди слёзы. Не задумываясь парень протянул руку и успокаивающе погладил девушку по щеке. Маю вздрогнула от неожиданности, однако, заглянув в добрые глаза, успокоилась и потёрлась о его ладонь, как котёнок.       — Спасибо, Фукасе-кун, — промурлыкала и хихикнула. — Ты был спросил, что мне может понравиться в тебе. Что ж, повторюсь — ты симпатичный, очень. Не смотря ни на что.       — Ну я не Кайто или Юма, а уж до Гакупо вообще как муравью до солнца.       — «Герцог Веномания» — оно понятно, что писанный красавец, — Маю кивнула, но взяла руку Фукасе в свои маленькие ладони и поднесла её к своим губам, ласково касаясь бинтов, скрывающих такую же деформированную кожу как и на лице юноши. — Но ты всё равно такой... нетипичный и незаурядный, так выделяешься на фоне других.       — Не говори так, — Фукасе покачал головой. — Каждый особенный и привлекательный по своему.       — Это правда. Однако знаешь, до той самой секунды, пока ты не присоединился к нам, я как-то не замечала, чтобы моё сердце билось так... — девушка потупила взгляд и почесала пальчиком покрасневшую щёчку. — Упс. Кажется, я чересчур прямолинейна, так?       — Нет, — парень улыбнулся. — На самом деле ты очень милая, Маю.       «Милая» — слово-триггер для неё.       Она ошарашенно посмотрела на юношу. Радость нахлынула и пригрела её изнутри тёплым прибоем, но в последовавший же миг температура внутреннего мира вместе с настроением упала до нуля, когда демоница с окровавленным топором в руках залилась резким и безумным хохотом из далёкого и непроглядного дна души «милой» девушки.       Маю поёжилась и обняла себя за плечи, хоть как-то силясь запереть дьявольское воплощение своих яндерных инстинктов, что в руках Фукасе уверенно поднимало свою уродливую голову. Дрогнувшие губы разрезало плотоядной усмешкой и, девушка была почти уверена, что её золотые глаза вспыхнули сумасшедшим огнём. Поэтому она возблагодарила свой разум, некогда подсказавший ей убрать из комнаты все зеркала.       Маю никак не хотела однажды увидеть в отражении то чудовище... другую, далеко не самую лучшую себя.       — Фукасе-кун, — она посмотрела ему в глаза и кое-как вымучила добрую улыбку. — А ты не только внешне милашка, но и добрый, понимающий, и очень-очень заботливый.       Юноша нервно взглотнул, но внутренне возликовал: ему, такому дефектному и чудаковатому, самому не знающему, что же он на самом деле такое, грело душу осознание, что есть кто-то, способный принять его каким бы странным и непонятным — а большинство людей ведь опасаются подобных, — ни был.       — Только вот, — на личике Маю вновь проступила тоска, — боюсь, что с этого момента мне придётся увеличить вдвое дозировку своих лекарств.       Это заявление пробудило у Фукасе чувство панического страха, что острым ножом ударило в грудь, ржавым лезвием прокрутилось внутри, пробило тщедушное тело насквозь. Парню стало настолько до одури страшно, что он потянул удивлённо ахнувшую Маю на себя, стиснув в объятии. Девушка расслабленно прикрыла глаза, прижавшись к тёплой груди и вслушавшись в мерное биение сердца.       — Я просто хочу любить... — пролепетала, — и не бояться себя из-за этого. И не хочу, чтобы другие боялись.        — Я не боюсь.       Маю дрогнула и в этот же миг напряглась в руках юноши — Фукасе старался обнимать ее как можно крепче и осторожнее в то же время. Секунды тяжёлыми крупными бусинами нанизывались на ниточку времени, их стук отдавался в разболевшихся висках девушки, и она сжалась в попытке отыскать успокоение и комфорт.       Которые начали сладкой мелодией вливаться ей в ушко.       Всё вокруг перестало существовать, весь мир сжался до маленького клочка пространства, где сидели два вокалоида, и стройного, размеренного пения. Строчка за строчкой, куплет за куплетом, каждый перелив — всё придумывалось Фукасе прямо на ходу, звучало слаженно и гармонично, уходило в атмосферу, унося с собой всю ту боль и печаль, что поедали ранимую душу Маю.       Маю — эта совершенно новая песня, которую вряд ли бы смог сочинить какой композитор, предназначалась ей и только ей. Девушка постепенно расслаблялась, но не позволяла себе заснуть под тихий голос, стараясь не нарушить ту канву, в которую переплетались её чувства и слова... о любви. И Маю жадно ловила каждую ноту, впитывала их в себя, как цветок живительную влагу.       Чудодейственная сила ласкового напева, необыкновенно бархатного и ласкающего слух каждого, кто его услышит, тон, окутывающий блаженством и убаюкивающий тревоги — Маю не признавалась в этом раньше, но они так полюбились ей, она даже думала порой, что при нужном уровне синхронизации их с Фукасе голоса достигли бы наивысшего созвучия.       Увы, мечты, ибо им редко доставалась возможность петь дуэтом... по единственной причине, коверкающей Маю всю жизнь.       — Фукасе-кун, знаешь, — шепнула полусонная девушка, пригревшаяся на его груди, — я, должно быть, не умею любить... в смысле, как нормальный человек, но если бы умела, то наверняка полюбила бы тебя.       Эти слова больно врезались в сердце парня. Ему стало ужасно обидно за Маю, которую ради оригинальности и щепотки пикантности среди других вокалоидов сделали психически нестабильной. Да, результат получился незаурядным и выделяющимся, но иногда Фукасе про себя возмущается — стоило ли заходить настолько далеко? Остальные ведь также порой могут, в зависимости от песни, превращаться в яндере, но ведь для них это состояние не является ядром личности, основным концептом, по которым их опознают слушатели.       И от этого Фукасе хочется разрывать горло отчаянным криком, до полной потери собственного голоса. Кто как не он, таинственное и непонятное самому себе существо, может понять подобную несправедливость?       Они — яндере и чудак, пара вокалоидов, которых воспринимают как девиантов, на которых нередко показывают пальцами и, не понимая, презирают, считая конченными психопатами из-за нетривиального дизайна.       Но, возможно, в этом есть и своя прелесть?       — Думаю, я могу сказать то же самое, касательно тебя.       Шокированная Маю медленно подняла свои большие глаза на Фукасе. И правда, пусть его лицо действительно наполовину деформированное, но с этой улыбкой, озаряющей уста теплотой, оно казалось девушке необычайно обаятельным и самым красивым во вселенной.       Фукасе — загадочный и даже жутковатый тип, подлинное естество которого неведомо никому и которому вряд ли доверишься с первого раза, скорее унесешь ноги прочь, опасаясь за свою шкуру — для неё, Маю, это не имеет значения. Главное, что в его руках ей по-настоящему хорошо и спокойно. Да, ради такого человека ей совсем не страшно пойти босиком по обоюдному острию грани между собой нормальной и больной.       Маю — существо, чьё сознание хрупкое, как самое тонкое стекло, но тем не менее по-своему драгоценное. Несчастная девушка, обречённая весь данный ей отрезок существования на этой земле бояться саму же себя; та, которой любить смертельно (для окружающих) противопоказано, но при этом нуждающаяся в любви, как в кислороде. Нет, Фукасе не боится держать её в своих объятиях.       И два вокалоида, две совершенных нетривиальности под покровом этой глубокой ночи стали созидать купол своей прелести, одной на двоих, что тихим дуэтом подпевала мерцанию звёзд.       Имя сего купола, что возвёлся к первым лучам рассвета, сей прелести, что соорудилась вокруг вокалоидов комфортной крепостью, защищающей их от предрассудков всего мира — имя им самое древнее и простое, и сладкое и запретное.

~Любовь~