I'm A Mess. Эпилог

— Сонечка проснулась. — До восхода солнца, она твоя дочь. — пробормотали мне куда-то в макушку и после поцелуя наглейшим образом вытолкнули из-под одеяла. — Мультиками прикрываешься, да… В ответ я услышала только про тяжелые будни мужчины и про то, что он хочет спать. Все же, как бы сильно Артем меня и дочку нашу ни любил, но организм просит своего. И последние три дня, да и ночи тоже, проходили, что у него, что у меня в режиме нонстоп. У Сонечки, которая по натуре своей у нас с мужем получилась совсем не соней, начинают резаться зубки… От чего весь дом переведен в состояние повышенной аккуратности и придирчиво звонкой тишины. Но ночи на то и ночи, что уставшие за день родители могут провести пару часов вдвоем. И как бы странно это ни звучало, нам уютно эти пару часов друг с другом просто спать. Заглядывая в комнату к дочери, где полугодовалый ребенок лежал в кроватке и дрыгал ручками и ножками, я понимала что те два часа это максимум того, что я могу провести без своей любимой малышки. Присаживаясь в кресло-качалку, безумно удобную, кстати, которую подарили Вера и Константин, и похлопывая маленькую проказницу по попе, чтобы она хоть немного успокоилась, начинаю напевать незамысловатый мотив. Через какое-то время девочка перестает кукситься и, продолжая беспорядочно мельтешить ручками, начинает наугад тыкаться носиком в грудь. Еще через какое-то мгновение я, все еще продолжая напевать мелодию иногда вздрагиваю или охаю, потому что даже те маленькие, совсем немного проросшие, зубки причиняют боль чувствительным соскам груди. — Как она? — упираясь лбом в дверной косяк, уточняет Артем. — Кушаем, — протяжно выдыхая отвечаю я. — Ты чего встал? — Скучно там без тебя. Некого обнять. Смотрю на одно сонное чудо, что сейчас то ли силится прямо тут, у косяка, не присесть на пол и мило засопеть, то ли собирается с мыслями на оставшиеся четыре часа до подъема бодрствовать, и на другое, маленькое, довольно причмокивающе губами, жадное до материнского молока создание и понимаю, что уже сейчас дочь очень сильно похожа на отца. Такой же носик, с чуть приподнятым кончиком, такие же темные волосики и, я очень надеюсь, что пока что голубенькие глазенки тоже будут папины. Отнимаю ребенка от груди и подставляю пустышку. Довольная сонная девочка не особо замечает подмены, так что теперь она посапывает с соской, к дизайну которой приложил руку сам Анатолий Цой! Теперь у малышки, именно на этой пустышке, красуется номерной знак, только не с цифрами, как положено, а с надписью «Пиндюра С. А.», оформленной красивым ровным почерком, разукрашенное розовым цветом. Сонечка лежит на спинке, закинув, сжатые в кулачки, ручки наверх, а я все еще продолжаю покачивать кроватку, когда ощущаю спиной, что сонный отец семейства не растекся лужицей у порога комнаты, добавляя мне хлопот еще об одном ребенке… Благо этого не нужно кормить грудью. — Я люблю тебя, жена. — теплые руки касаются моего живота, а на шее чувствуется теплое размеренное дыхание и легкий холодок в месте влажного поцелуя. — И я тебя, муж. Вот так просто и коротко. И мы с ним понимаем, что это куда более горячо и любимо, нежели рассыпаться в словах и клясться в вечной любви почти пустыми словами. Вот так, уже почти год мы иногда просто друг другу говорим и, я считаю, что никого счастливее нас нету. Нет, думаю, что можно быть еще счастливее… — Знаешь, — шепчу я ему, все так же стоя у кроватки малышки, и чувствуя, как его большие пальцы блуждают вокруг моего впалого пупка, — Мне через неделю к врачу нужно появиться. — Плохо что-то? — Да нет. Просто, думаю, ты тогда точно сможешь Толику и Никите сказать про крестника.