Черешня

На базаре, по обыкновению, царил гул — ссорились торговки, вопили ишаки, яростно жужжали мухи. Ловко пробираясь между рядами, Ализея краем уха выхватила из общего шума энергичный мужской голос: — Черешня, черешня! Сладкая, сочная, мэдовая — налэтай, паакупай! Черешня и впрямь выглядела заманчиво — крупная, исчерна-красная, глянцевито поблёскивающая ровными бочками. — Здравствуй, добрый человек! Черешня вкусная? — Самый лучший, красавыца, не самневайся, падхады, пробуй! — торговец суетливо подбежал к ней, потирая руки и заискивающе улыбаясь. — Д...Демиан? — нет, ей точно показалось! Её грёза, её прекрасный, тонкий и звонкий принц... что он делает на этом базаре среди неумытых торгашей и развалов прозаической репы? Конечно, они не виделись много лет, да и расстались не очень складно... но, силы небесные, что же случилось с Демианом? — Ализея? — принц выпучил глаза. — Ну...привет. Как дела? — Демиан... Почему ты продаёшь черешню? — О, — смутился Демиан, — не только черешню. Ещё персики и инжир. Но это чуть попозже, через месяц... — Разве ты не должен править королевством? — Да каким там королевством, Лиззи, — Демиан сплюнул. — Как только наши соседи прознали, что папаша мой приказал долго жить, так и захватили нас. Поразграбили, что могли, в рабство всех поугоняли... Потом за земли стали драться, так что теперь у нас горячая точка. И, кажется, нефть ещё нашли, после этого Новый Свет решил строить у нас демократию, ну и... Так что мы с матушкой подумали — в пень это всё, сбежали куда глаза глядят. Только с работой у меня не заладилось — куда не приду, мне говорят, что поэты им не нужны, своих нахлебников хватает, да и стиль у меня устаревший, сентиментализм уже никому не интересен. Ближе к народу надо быть, сказали, про убийства там пиши, про изнасилования и пытки, народу нравится. А как же я, Ализея, как мой тонкий внутренний мир может потерпеть писать про пытки? — Демиан выпрямился и сверкнул глазами. Потом обмяк и вздохнул: — Матушка моя с горя и преставилась. А я ходил-ходил, да прибился к одному купцу, дядей Ахмедом кличут, вот и торгую потихоньку с тех пор. А ты-то как? Замуж вышла? — Ты как был наивным, Демиан, так и остался, — покачала головой Ализея. — Ну какой замуж? У меня пятеро детей. И, учитывая нашу разницу в возрасте, никто не верит, что это мои младшие братья. А ты знаешь, они не изменились — орут себе "Сестричка" целый день, да на лавке лежат. Я тут верчусь понемножку, в артель лесорубов устроилась. Работа тяжелая, но платят хорошо, только мужики со мной в одну смену работать боятся — прослышали, что я двух колдунов уморила, и впечатлились этим сильно. Стервой и ведьмой обзывают, но эдак уважительно. Ничего, жить можно. — Понятно, — вздохнул Демиан. — Надо было нам с тобой у Феи Источника не любви вечной просить, а пару возов золота и охрану к нему в придачу. Жили бы сейчас как люди... — Да кто спорит, Демиан. Молодые были, глупые. Кстати, откуда этот ужасный акцент? — Ах, это... —Демиан снова замешкался. — Ну, знаешь, про черешню я всем говорю, что она из Истабада, вот и акцент подобрал подходящий. Чтобы правдоподобно выглядело. А так-то черешня у нас из Дубков, акклиматизированная. Не бери лучше — сладкая, но пронесёт потом… мама не горюй, царствие ей небесное. А вас шестеро, да на один сортир... —Ясно, — кивнула Ализея. — Ну ладно, Демиан, побегу я. Дел невпроворот. Хорошей торговли! — Пака, красавыца! — Демиан помахал ей на прощание, грустно улыбаясь. — Черешня! Вкусный! Сочный! Сладкый! Налэтай! Нэ пожалеешь! Над головою жарило входящее в зенит солнце. Вокруг кудахтали куры, торговались покупатели, сладко пахло гнилью и нагретой ягодой. На всё это благодушно смотрел из подворотни дядя Ахмед, украдкой втирая в кожу коричневую краску. Вообще-то, в привычной жизни его звали Арашекс, и по выходным он строил демократию. Но это была очень большая тайна.