P.S.: спасибо

Это последнее путешествие. Потом будут ещё, наверное. Конечно же. Но это — последнее. Для него. Доктор не может сказать, сколько оно длится. Времени осталось мало — он это знает, пусть даже странствие идёт своим чередом. На самом деле, именно так всегда и случается. Даже если у тебя есть машина времени. Люди, места и лица. Случайные последние встречи. Случайности — тоже относительная вещь, Доктор это знает: иногда (а сейчас — несомненно ) за ними стоит расчёт. Этих людей так много, и так много коротких, маленьких мгновений. Он мог бы сделать что-то большое, хорошее, там, в будущем, которого уже нет, но выбора не остаётся. И мгновения мелким песком сыплются из рук, обращённые в рассчитанные случайности, которые люди склонны называть чудесами. Маленькие мгновения. Короткие встречи. Незамысловатые чудеса. Шаг. Записка. Билет. Удар. Они всё сменяют друг друга, те, с кем он давно расстался, все те, кто был рядом и… Он твёрдо решил, что должен встретиться и с ней тоже, но на ум, как назло, ничего не приходит. Когда? Зачем? В голове мутится. Нет, ещё нельзя, думай, думай — должно быть хоть что-то. Боль выгрызает изнутри. Что бы он мог изменить чуть-чуть? Он почти лишил её возможности, которой она так дорожила: служить своим людям. Да нет, нет, разумеется. Какая глупая мысль, он просто слишком устал. Харриет всё равно нашла способ. И — она умерла. Ничего не приходит в голову. Доктор тяжело опирается о консоль: нужно перевести дух. И тут его осеняет. Он снова меняет координаты, спешно дёргает рычаги.. Вдохновение в такие моменты — приятное чувство, оно ему нравится, всегда нравилось, сейчас — тоже… Даже боль как будто пропадает. Британия, Северный Флайдейл. Тардис кажется вызывающе-яркой на фоне белых больничных стен. — Могу я увидеть… госпожу Элоизу Джонс? — Вы не переживайте, её состояние стабильно, — медсестра говорит это, провожая его к палате, так сочувственно, что Доктор понимает: придать лицу более спокойное выражение у него всё же не получилось. Ну, хорошо хотя бы ран уже нет. *** — Садитесь-садитесь, — маленькая седая женщина приветливо смотрит на него живыми тёмными глазами. В палате светло и удивительно тихо, за окном только больничный сад и никаких машин. На окне в стеклянной банке — букет ромашек. Доктор послушно садится и храбро улыбается ей. На стене — часы, на тумбочке — фотография. Он точно знает, чья. Даже смотреть не надо. — Как славно, когда приходят гости! Мне попросить Хелену принести вам чаю? Маленькие мгновения… Он сам не знает, сколько их осталось. Доктор говорит, что будет рад, особенно, если она составит ему компанию. Элоиза сияет: у неё не так много возможностей поугощать кого-то чаем. — Значит, вы её знаете, мою Харриет? — в голосе оживление, которое ни с чем не спутаешь. Да, разумеется. Он знает. Он говорит-говорит-говорит. И всё-таки смотрит на фотографию. Харриет улыбается — открыто и тепло. Доктор отводит глаза. — Конечно же, она много работает. И вы понимаете, почему она не может быть тут? Это важно, — Элоиза пытливо смотрит на него. Она, несомненно, готова защищать свою дочь, если кто-то вдруг решит, что та недостаточно заботлива. Доктор утверждает, что понимает. — Она многое может сделать! — эта страстная убеждённость в голосе пожилой женщины так живо напоминает ему о другой. — Я не сомневаюсь, — просто говорит он. Так и будет. О, так и будет. И так могло бы быть. Глаза Элоизы сверкают от гордости. Доктор знает: прямо сейчас в Лондоне Харриет вместе с Розой и с ним-тогдашним заперта в кабинете на Даунинг-стрит, а над всем миром нависла чудовищная угроза. «…единственное, что тебя напугало, были не инопланетяне, не война, а мысли о том, что твоя мать осталась одна». Что ж, вот ещё одна случайность. — Спасибо вам, — Элоиза прямо светится. Чай выпит, и пора уходить, да и времени больше нет. — Вам спасибо. Прежде чем уйти, он всё-таки смотрит на фотографию ещё раз. Харриет Джонс улыбается. На ней простое платье вместо строгого костюма, и прямой её взгляд, как всегда, полон тихого достоинства. — Спасибо, — повторяет Доктор негромко. «Спасибо тебе».