Друзья

Эллисон любила бальзам для губ со вкусом какао и супер-острую пиццу. Эллисон трепетала от любви к восходящей звезде лакросса. Эллисон обожала сказку «Волшебники Изумрудного города». Эллисон всегда улыбалась так, что солнце не могло её затмить. Эллисон была ребенком до шестнадцати. А потом выросла. Эллисон пришлось стать сильнее и выработать собственную стратегию борьбы с болью: она её принимала. Принимала с распростёртыми объятиями, потому что Ардженты не сбегают, а так хочется… Эллисон стала рыцарем, потому что никто, кроме неё самой, не смог бы её защитить. Она не успела заметить, как мозоли и царапины на руках загрубели и покрылись толстой твёрдой коркой. Прямо как её сердце. Эллисон стала воином. Она больше не смеялась над шутками комиков перед телевизором с родителями, потому что её мама предпочла убить себя, чем измениться. Она не проводила вечера за слезливыми фильмами, потому что реальность была в разы душещипательней и страшней. Эллисон потеряла способность плакать, но не искусственно улыбаться. А по-другому и не получалось. Стайлз никогда не разделял её для себя: до и после. Он тоже менялся, взрослел, но всё ещё был тем же самым Стайлзом-Занозой-В-Заднице и никогда не делил Эллисон на милую и жестокую. Эллисон была для него просто Эллисон, Элли. - Тогда ты – мой Тотошка, - говорит она без улыбки. Он, в общем-то, не против быть для неё кем угодно. Он не возвышает её, она – глава клана охотников – относится к нему как к равному. Потому что они прошли один путь, вместе – с самого начала, рука об руку. Потому что они объединены самыми странными и неправильными отношениями в их жизнях, а вслух – друзья. Потому что, когда она снимает пистолет с предохранителя, а он берет железную («Ну сколько можно, выкинь ты её уже!») биту, они встречаются глазами. «Если всё выйдет из-под контроля – уезжай». «Я тебя не брошу». Эллисон думает – ну и зря. Потому что бояться за собственную жизнь она перестала уже давно. Стайлз ведь действительно не уедет, не оставит, а возможно, даже прикроет её спину, хотя для этого есть с десяток хорошо натренированных мужчин. Но только он остается рядом с ней до конца. С виду слабый, а на деле самый стойкий. - Сила появляется из боли, - говорит ей отец. – А её у тебя предостаточно. Она не считает себя какой-то несчастной жертвой, Эллисон вообще не занимается таким бесполезным занятием, как жалостью к себе. «Если у тебя есть время поплакать, потрать его лучше на что-нибудь более стоящее», - её девиз с шестнадцати. Стайлз страдает таким недугом, как безграничная любовь к каждой живой душе, а как следствие, то и спасти нужно всех, как же это – кого-то бросить? И он не отступается от своего недуга, не искореняет его, как сорняк, от которого желательно скорее избавиться, чтобы не сгинуть самому. Эллисон вслух думает, что это круто, вот так держаться собственных принципов. Стайлз невпопад краснеет жуткими пятнами и отвлекается от дороги на секунду, чтобы посмотреть и удостовериться – она это серьезно. И тогда Эллисон звонко смеется, отчего Стайлз начинает заикаться, когда пытается вставить колкость. Представляете? Он продолжает судорожно любить каждую тварь дрожащую, но очень скоро понимает, что надо за что-то срочно хвататься, чтобы не сойти с ума. Потому что сердцу больно. И тогда он выбирает её стержень, который и так уже крошится под натиском безумия, и они держатся за него вместе, потому что оба – люди, самые сильные и самые надломленные.