Нет пути назад

Наверное, это могло бы стать началом хорошего мистического романа: человек и волк, немое противостояние в девственных лесах и прочая героическая чепуха, на которую так велись её новые подружки, близняшки Сворн. Только Кристина Вендалл вовсе не чувствовала себя героиней романа — скорее, новой жертвой оборотня в ужастиках. И она знала, кто был оборотнем. Это было хуже всего. Не все знания одинаково полезны, как и йогурты. Огромный черный волк не выражал никакой агрессии. Его крепкое, гибкое тело не напряглось в предвкушении нападения. Желтые, внимательные глаза следили за Кристиной, и от его взгляда у неё по спине бежали мурашки. Роман Годфри. Роман Годфри — лучший друг с детства, самый-самый лучший и близкий. Первый, кто взял семилетнюю Вендалл под свою опеку, когда она появилась в младшей школе. Без его защиты её безжалостно бы шпыняли и унижали, как и любого, кто отличался от других. От-ли-чал-ся. Отличаться было нельзя. Нельзя было снимать маску, выданную им в начальной школе, и которую предстояло носить до выпуска. Роман был рядом, был её первой любовью, и, что уж там, пока что последней. С ним случился её первый поцелуй, потому что ради своих друзей Роман мог перевернуть землю и найти горшок с золотом лепреконов, а не просто научить двенадцатилетнюю дурочку целоваться. И хотя для него, опытного уже в свои пятнадцать, поцелуй был всего лишь уступкой подруге, Кристина до мельчайших деталей прокручивала воспоминания перед сном, чтобы, не дай Бог, они не стерлись из памяти. Его губы, и зубы, и язык, и её неумелые попытки подстроиться, и привкус крови от укуса, и его волосы, такие мягкие на ощупь, и затекшая шея — тянуться к Роману Кристине было высоко и тяжело, а он и не думал ей помогать. Её первый поцелуй, воспоминания, не доверенные даже девичьему дневнику, ведь его могла прочитать бабушка. И вряд ли она решила бы, что это — наброски к роману. Роман Годфри, первый знакомый, которого она увидела в старшей школе — традиция встречи прямо во дворе сохранялась. Ей казалось, что это судьба, что теперь всё непременно будет иначе, ведь она стала взрослой и красивой. Ну, хорошо, может быть, не такой красивой, как Лита, но всё же… Роман Годфри, отдалившийся от неё после того поцелуя, слишком взрослого для Кристины, слишком неудобного из-за, наверное, телефона в кармане у Романа, упершегося ей в живот (теперь-то она знала, что это был не мобильник!). Они больше не были друзьями, и Кристина с завистью провожала взглядом очередную его девицу, очередную грязную-грязную шлюху, и плакала у зеркала, проклиная свою детскую, наивную мордашку и веснушки на носу, и вечно спутанные темные волосы, и пальцы, заляпанные чернилами. Конечно, Роман Годфри не мог влюбиться в такую…мышь. Серую, серую мышь с талантом великой писательницы, уж в этом-то Кристина не сомневалась! Роман Годфри не любил её, но пришел к ней дождливой октябрьской ночью, мокрый и отчего-то злой. Он был полон злости, как после очередной ссоры с матерью, и его болотные глаза горели мрачным огнем. Это был Самайн, Хэллоуин, и Кристина осталась дома, не желая принимать участия в общем веселье; она жгла огни и слушала собственных призраков. И один из них явился к ней во плоти. Кристине Вендалл было четырнадцать лет, и она ничего не знала об отношениях между мужчиной и женщиной, но в Ночь Всех Ночей она лишилась девственности с Романом Годфри, и его призрак оказался более, чем настоящим, хоть его и привлекли огни её свечей, оставленные на подоконнике. Длинные пальцы больно впивались в её почти детские бедра; Роман не знал, что такое нежность — он толкался в неё глубоко и резко, но Кристина была готова терпеть любую боль от него, потому, что боль была единственным, на что Роман был способен. Кристина терпела бы что угодно, отдала бы, что имела, за это ощущение наполненности, за эту целостность, которую обретала её мятущаяся натура, когда Роман забирал её невинность, как брал всё, что хотел, не задумываясь. Он крепко сжимал её запястья, почти выворачивая ей руки, и шептал непонятные слова на языке его матери; они звучали древней языческой молитвой, а за окном бесновалась стихия — хлестал дождь, и за раскатами грома бабушка и дедушка Кристины не слышали её стонов и вскриков, не слышали скрипа старой кровати. На лице Годфри танцевали тени. Роман оставлял на её шее укусы, и всё это было мало похоже на рассказы близняшек Сворн, но зато было настоящим, куда более настоящим, чем девчачьи рассказы, и Кристина теперь знала, что Алисса и Алекса всё врали, но почему-то ей не хотелось об этом писать. На улице громыхнуло особенно громко, и звук этот скрыл низкий мужской стон. — Это Дикая Охота, — произнес Роман, откидываясь на подушку. — Там, в небе. И однажды я к ней присоединюсь. Он был мокрым от пота, очень уставшим и большим, слишком большим для хрупкой Кристины, у которой уже начинало болеть вообще всё. Простыня была в липкой крови, и ей хотелось застирать её, но не хотелось сгонять Романа. Кристина знала, что утром он уйдет и больше не вернется. Дикая Охота собирает души людей, и Кристина пообещала себе, что если призрачные всадники заберут Романа, она последует за ним. Когда они занимались любовью — для неё это было именно так, и её романтическая натура надеялась, что и для Романа тоже — Кристина видела, как полыхнули желтым его глаза, а лицо на миг стало похожим на волчью морду. Теперь Роман Годфри был перед ней, в своей истинной ипостаси, прекрасный, как мог быть прекрасен оборотень, опасный, уверенный в собственной силе и спокойный. Любой был бы спокоен, если бы в его власти было перегрызть горло случайному свидетелю. И Кристина ожидала от него всего на свете, но волк развернулся и, легко перепрыгнув ствол поваленного дерева на его пути, огромными прыжками устремился в чащу. Кристина, не справившись со слабостью в коленях, опустилась в ворох осенних листьев, рядом со своим многострадальным молескином. Роман Годфри — её друг, её первый мужчина, её неизбывная боль. Роман Годфри. Оборотень. *** Библиотека стала для Кристины Вендалл вторым домом на ближайшие полгода. Она поглощала каждую крупицу информации об оборотнях, как некоторые поглощают шоколад. Она исподволь наблюдала за Романом и до дрожи боялась, что он обнаружит её глупое сталкерство. Ночами ей снилось, как она сама оборачивается волчицей, и сосновые иглы покалывают подушечки лап, пока она бежит бок о бок с Романом по осеннему лесу, а ветер шумит в ветвях. Она была не просто волком в своих снах, она была собой, и бегать на четырех лапах было гораздо проще, нежели на двух. Кристина пропадала в лесу, и листья шептали ей тайны природы, которые она никогда бы не узнала, не научись она слушать окружающий мир. Проблемы близняшек Сворн, и прежде ей непонятные, стали совершенно не интересными. Быть оборотнем — вот чего она хотела. Хотела, чтобы лапы касались земли, и поэтому она снимала ботинки и ходила босиком по холодным лесным тропинкам, и комья грязи прилипали к ступням, а пожухлая трава щекотала и покалывала кожу. Быть оборотнем и выть на бледную луну в компании Романа Годфри. Быть сильной, а не городской сумасшедшей с записной книжкой, кто знает, что она пишет там? Какие сплетни собирает? Быть с Романом. Вновь ощущать тяжесть его длинного крепкого тела. Быть равной ему, спутницей его. И поэтому, моросливым апрельским днем обнаружив большой волчий след в грязи, медленно наполнявшийся дождевой водой, Кристина, не задумываясь, скинула капюшон толстовки, позволив дождю бежать по лицу и волосам, и опустилась на колени. Первый глоток дождевой воды был землисто-горьким. Для Кристины Вендалл больше не было пути назад.