Нос не дорос меня Великого упразднять!

      Вот как так вышло?! Почему?! Почему, я, Великий, должен прозябать в сырой земле, когда эти ублюдки стоят там. Живые, хотя сам факт того, что сейчас они здоровьем не блещут, уже бальзамом на душу. Да, разошёлся я во время Второй. Ещё свежие раны станут шрамами, что не позволят им забыть такого Великого меня!       Но где всё же справедливость? Что бы я, и вдруг умер?! И ладно бы как солдат, в пылу битвы, сражаясь с достойным противником, хотя где же найдётся такой, что сможет меня одолеть? Не, нет такого, вот эти засранцы и били по народу. Ублюдки! Ох, аукнется это вам! Я к вам ночами приходить буду, выть под окнами буду! О~о, а у тебя Джонс я буду постоянным гостем! Я тебя до ручки доведу, помяни моё слово!       Когда они уже начнут? Мне скучно сидеть на этой плите, уже вся спина затекла. Ну и где эти… победители ходят? Или не посчитали должным посетить похор… Не, «похороны», звучит удручающе, такое слово не должно упоминаться вместе со мной в одном предложении. Оно омрачает моё величие! «В дальний путь», да так определённо звучит лучше. Великий просто уезжает надолго, на курорт. Там будут солнечные пляжи, много разных коктейлей и, конечно же, красивые официантки, да такие, что Франциск слюной подавится!       О! А вот и наши победители. Сказать по честному, собака побитая и то, выглядит лучше них. И вот эти меня упразднили. Боже, какой позор. Литва вон, помогает Польше идти, у Лукашевича одна нога от голени до колена в гипсе. А ведь это я его ранил так, прострелил ногу разрывными пулями*. Великий велик во всем за что возьмётся, даже в таком деле, как стрельба.       У Англии почти везде, где только возможно забинтован, немного добавить бинтов повсюду. и будет вполне себе реальная мумия. Как же он бесит! Строит тут из себя жертву! Да Франциск больше него пострадал, и ничего, держится молодцом. Всё же ему не чужды такие понятия, как гордость и самоуважение. Хотя не удивительно, бунтарский дух у его народа в крови, да и общается он со мной, сколько я себя помню.       У~у! Прилично так разошёлся Япония, хотя он и начал раньше нас. Вон, Китай, какой побитый, левая рука в гипсе, под правым глазом красивый такой, ха-ха, на пол скулы, фиолетово-жёлтый синяк. Ха, а ведь Хонда до последнего не хотел сдаваться, такой же упорный, хотя скорее уж упёртый, как и его народ. Вот только народ и стал его ахиллесовой пятой. Хотя это касается нас всех. Но Америка поступил, как настоящая скотина, было бы понятно, если бы он сбросил бомбы на военно-стратегически важные города, так этот ублюдок по мирным палил. Кёркленда сынок, наверное, мстил за бомбардировку Перл-Харбора.       Вот он! Вот он! Этот мерзкий ублюдок, коварной наружности. Как жаль, что при жизни у меня руки не дошли выбить ему зубы. И плевать, что он сейчас не улыбается! Один только его напыщенный, как у индюка, вид, Великого меня, бесит! Вот буду выть! Буду выть у тебя под окном Джонс! Ты у нас ведь суеверный?! Так Великий я будет верить и надеяться, что тебя хватит инфаркт! Удачно тебе споткнуться! Тьфу. Бесит.       А это вообще кто?! На Джонса чем-то похож. Хотя, не. Этому, не так сильно, хочется заехать кулаком в глаз. Как жешь, тебя звали? Комод, не, не Комод. А территория у него-то большая, вон, он даже Франциска выше. Опа! А он на него похож. Так, какая-то страна, крупная, родич Джонса, с основным французским языком. В Евразии и Африке — нет, Австралия — это владения чаехлёба, в Южной Америке родственники Антонио, так что нет. О, точно! На севере от этого ублюдка. Как его… Во! Вспомнил, Канада! Вот какой я Великий!       О! А Брагинский что, тоже помер? А, не, он не прозрачный, значит живой засранец. Бледный, как лист бумаги честное слово! Хотя и не удивительно, он же людей больше нас всех потерял. Не, ну Брагинский, ты просто жулик! Иметь два сердца — это просто нечестно! Эх, что бы эта мразь, Джонс, не говорил, а ты не идиот, Россия. В отличии от своего правителя, считавшего донесения разведки ложью, ты знал, что я, Великий, с Людвигом нарушим договор. Вот только Бог тогда отвернулся от тебя, и тебе не удалось убедить этого усача, что мы нападём!       Впрочем, братцу с самой главной шишкой тоже не повезло. Этот наивный человечишка всерьёз хотел победить тебя до прихода того жуткого старика. Да тебя даже я, Великий, не одолел… Не, ты выстоял только потому, Брагинский, что я за тебя всерьёз не взялся, вот! Так бы я тебя порвал, как одна из овчарок Запада, грелку!       Бля, Брагинский, ты даже сейчас, когда я помер, меня бесишь! Хоть на роже у тебя и нет этой вечно приклеенной улыбочки, но один твой вид меня бесит! Какого чёрта, ты себе позволяешь?! Как посмел ты присвоить себе Кёнигсберг?! Ублюдок! Лучше бы Западу его отдал, а себе взял то, что этот чёртов Лукашевич захапал!       Что, скотина, моё надгробие глаза режет?! Да как ты смеешь проявлять неуважение ко мне, к Великому Пруссии! Мразь! Как же вы все меня бесите! Ну, кроме некоторых личностей, что я сносно знал ещё, будучи материальным.       Да харэ уже! Выключи свою шарманку Джонс! Тебе даже Италия, Италия чёрт подери, не верит! У тебя же, так же как и у этого джентльмена доморощенного, на роже написано: «Байльшмидт, наконец-то ты сдох!»! Как же я тебя ненавижу, и то, что Людвиг у тебя сейчас на коротком поводке, явно тебе не на пользу! Уж поверь, я сделаю всё, что бы тебе жизнь мёдом не казалась!

***

      Чёрт. Чёрт! Проклятье! Почему меня? А? Почему?! Запад, он же… Будь всё это проклято! Этот ублюдок, эти скоты, они же из него все соки выпьют! Я ведь даже ничем не могу ему помочь. Да даже просто поддержать его, как когда он был ещё совсем молодым государством, Великий я и то не может!       Я остался сидеть на своём надгробии, а рядом никого. Эта паскуда, Америка, только что увёл Запад. Сука, даже попрощаться нормально не дал! Проклятье, если бы я только мог, я бы придушил его на месте!       — Здравствуй Гилберт, — костеря Америку, я даже не заметил, как к моей могилке подошёл Брагинский. Вот только…       — Ты, что, меня видишь? — ха! Вот тебе и Англия с его хвалёной магией, он меня не заметил, а Россия увидел. Впрочем, он, во времена своего язычества, тоже всякими магическими штучками увлекался.       — На что я только бы не пожаловался, а вот на зрение навряд ли, — опять эта приклеенная улыбка, как же она меня раздражает!       — Ты что здесь забыл?       — Как грубо, я может к тебе с деловым предложением пришёл, а ты? — чего это ему надобно? Впрочем, мне спешить некуда, время повыть у Америки под окном будет целая вечность, так что, можно послушать, чего ему надо.       — Великий внемлет твоим словам.       — Как всегда скромен. Я присяду? — он взглядом указал на находящуюся рядом скамейку.       — Валяй, — и с явным облегчением, что никак не отразилось на его лице, Брагинский сел.       Ха, кто бы из наших правителей мог подумать, что мы, два бывших врага, вот так вот просто будем разговаривать, не пытаясь перегрызть друг другу глотки. Вот только мы, слишком много живём и достаточно в своей жизни повидали, так что очень хорошо понимаем незавидные положения друг друга. Хотя народы ещё долго будут это помнить. Идиоты.       — Понимаешь ли, я знаю, что Союз долго не протянет, может быть, люди и не понимают этого, но это прекрасно понимаю я. Максимум он продержится до начала следующего тысячелетия. Эстония, Литва и малыш Латвия наверняка первыми уйдут… — да чего он тянет кота за яйца?!       — И на кой-чёрт ты мне это рассказываешь? По делу говори Брагинский!       — Эх, Гилберт, какой же ты нетерпеливый. Ничему тебя жизнь не учит, — Россия пятернёй взъерошил волосы на макушке. — Когда они уйдут, те выходы к Балтийскому морю, которыми я располагаю сейчас, уйдут вместе с ними. А тот, что останется со мной, слишком мал… — он! Ну, Брагинский, ну расчётливый ублюдок! Во даёт! Вот оно значит как?       — И ты взял территорию у Кёнигсберга, для того, что бы в будущем, там можно было построить портовые города, верно?       — Схватываешь на лету! — на сей раз по настоящему, улыбнулся Россия. — Вот только это будет ещё и важная военно-стратегическая территория. Ты может, будучи здесь, и не слышал, но по миру уже гуляет новость. Мои, итак не радужные, отношения с Альфредом совсем обострились. Один политик дал им название — «Холодная война». Ты сам видел, с какими игрушками нынче играет Джонс. Он может попытаться разместить их в любой стране, такое условие наверняка будет в договоре, когда какая-нибудь страна попросит материальной помощи со стороны Штатов. Пойми, мне необходима своя территория в Европе…       — Это я понял, но причём здесь Великий? Территория ведь уже у тебя, моё сердце у тебя в руках не в первый день, в самом прямом смысле этих слов!       — Всё дело в людях. То, к чему привык твой народ, кардинально отличается от того к чему привык мой. Да и когда уйдут прибалты, эта территория будет отрезана от основной части меня. И именно из-за этих двух причин, я пришёл к тебе с предложением, — интересно, интересно, что же этот расчётливый хитрец придумал?       — Великий я, весь превратился в слух. Говори давай!       — Я верну тебе тело. Но в обмен, ты станешь частью меня. Пока что будешь республикой, но когда не станет Союза — областью. Будешь всех там направлять, своей тяжёлою рукою, правда замаскировать тебя придётся. Вот только помни, у тебя будет тело, пока ты будешь оставаться частью меня. Это я так, что бы руки у тебя, почём зря, не чесались устроить переворот, — хм, заманчивое предложение, вот только есть у меня к нему пара вопросов.       — Есть у меня, кое-какие вопросы. Во-первых, я смогу навещать брата? Во-вторых, ты как вообще намерен, все эти манипуляции с телом, провернуть? В-третьих, а ты не думал, что у этих идиотов появятся лишние вопросы, по поводу того, кто я? — а Брагинский, наконец, перестал улыбаться и, схватившись за сердце, поперхнувшись воздухом, закашлял. — Ленинград?       — Он самый, — прокашлявшись, ответил он, всё ещё слегка морщась от боли. — А по поводу вопросов… Во-первых, если ты сможешь к нему пробраться, то, пожалуйста. Семья — это святое. Во-вторых, у меня язычество, когда-то было, и оно мне до сих пор аукается, так что, колдую я получше некоторых джентльменов, плюс ко всему, у меня на чердаке хранятся пара рукописей с того времени, там я всё и нашёл. Не волнуйся, всё будет в лучшем виде! Авось не подорвём весь дом. В-третьих, я тебя, как воплощение новой республики представлю, а твоё появление спишем на слияние разных менталитетов. Не волнуйся, на твоей территории будут жить мои люди, а твои будут жить под моим флагом, не пройдёт и пяти поколений, как ты обрусеешь.       — Утешил, бля! А~а катись оно всё в ад, я согласен!       — Вот и хорошо, — Брагинский вновь улыбнулся и встав со скамейки протянул мне руку, которую я пожал. — Кстати, забыл сказать, Кёнигсберг будет переименован.       — Чего?! Нахуя?!       — Не матерись, пожалуйста…       — Сказал тот, у кого в языке столько матов, что ими можно описать всю повседневную жизнь! Я повторю, зачем его переименовывать?! У него и так красивое и величественное, прям как я, название!       — Так надо Гилберт, так надо. Теперь это будет прекрасный город, с не менее прекрасным названием — Калининград.       — Я против!       — Поздно, Калининград, поздно! А теперь вперёд, нам ещё тебе тело возвращать.       В ответ ему было моё бурчание, не самого культурного содержания. Эх! Готовься Джонс! Как-нибудь, пока не знаю как, но я подложу тебе свинью! Нос ещё не дорос упразднять Великого меня! ------------------------------------------------------------------------------------------------ Из 16 земель современной Федеративной Республики Германия 12 полностью или частично расположены на территориях, ранее входивших в состав Пруссии. Восточная Пруссия была разделена между Советским Союзом и Польшей. В состав Советского Союза вместе со столицей Кёнигсбергом (который был переименован в Калининград) вошла одна треть Восточной Пруссии, на территории которой была создана Калининградская область. Небольшая часть, включавшая часть Куршской косы и город Клайпеда (Клайпедский край), была передана Литовской ССР. Также к Польше отошли Нижняя Силезия, большая часть Померании и другие территории к востоку от линии Одер-Нейсе. Как говорится, почувствуйте разницу.