Повезёт

      В чёрной-чёрной башне, в тёмном-тёмном коридоре есть дверь, за которую никто не смел сунуть носа из-за дурного нрава хозяина комнаты. Сама комната тоже тёмная, расчерченная тусклыми цветными бликами от потрескавшегося витража в окне. Смотреть тут ровным счётом не на что. Ничего лишнего: скрипучая койка, шкаф и стол с жёстким стулом. Единственное роскошество в убранстве сией жилплощади – подставка для оружия, рядом с которой стоит всегда закрытая шкатулка. Потёртая, без каких-либо опознавательных знаков. Непримечательная вещь.       Но для Канды она кое-что значила, потому что её содержимое раз за разом доказывало ему: жив. По-прежнему жив. И по-прежнему прав.       Как давно эта вещь здесь появилась, он и сам-то с трудом помнил. Измотанный войной, своей памятью, разбивающийся с каждым днём на всё более мелкие осколки и раздираемый неугомонной совестью, Юу просто понял однажды, что ещё немного и он съедет с катушек. Сорвётся и устроит резню без разбору, и словно загнанный зверь будет скрываться и бежать, представляя ещё большую угрозу, чем вездесущие акума.       А ещё понял вдруг, что давно уже ничего не чувствует. Ни страха, ни жалости, ни чего-то ещё. Словно замёрз изнутри, выгорел, вымер – как угодно это можно было назвать, но суть оставалась та же.       Поэтому возвращаясь с очередного задания, Канда принёс с собой запертую шкатулку, содержимое которой было неизвестно даже Смотрителю.       А содержимое, пожалуй, могло удивить. Внутри лежал пистолет с одним патроном в барабане. Всего одним – больше и не нужно, чтобы поиграть на собственных нервах.       Русская рулетка – опасная забава, но что-то в ней было. Для него самого что-то в этом было. Предоставить себя воле случая, который и рассудит: жить - не жить, прав - не прав.       Каждый раз раскручивая барабан и приставляя дуло к виску, Канда вдруг ощущал, что сердце замирает. Но рука не дрожала и спокойно нажимала на спусковой крючок. А после сухого щелчка Канда криво усмехался и снова закрывал револьвер в шкатулке. До следующего раза.       Не то чтобы он слепо верил в удачу. Как раз наоборот, привык полагаться лишь на свои силы. Но это было необъяснимо нормальным языком. Только собственным внутренним голосом, шепчущим: «Так надо».       Это отрезвляло, хотя Канда и понимал, что запутывается только больше, что на деле секундное просветление это только иллюзия, скрывающая то, насколько он на самом деле погряз в тихом безумии.       Его жизнь потихоньку превращалась в размытые пятна между сухими щелчками. Как для наркомана опий, так и для него это превратилось в зависимость. Без «дозы» начиналась ломка. А если вернее, то метания воспалённого сознания, перетекающие в фееричные кошмары, отвратительные в своей яркости и резкости.       Сейчас же Канда пустым померкшим взглядом смотрел перед собой. Без мыслей, только наедине со своей усталостью.       Он устал. Действительно устал. От крадущейся по пятам смерти, от опостылевших уже сражений. Устал от себя – этой бесчувственной химеры, которая всё-всё прячет под чёрной тканью плаща. И если бы Господь действительно был, он бы его не осудил.       А вот смерть – его вечный партнёр – не любила слабостей и не прощала. Суровая и страшная, но справедливая, лишённая этого лицемерия и показушного милосердия.       Канда знал, что костлявая не станет ждать его долго. И однажды не будет сухого щелчка, эти серые стены огласятся выстрелом и искрасятся кровавыми пятнами из его простреленной головы.       Канда это прекрасно знал. Но отступать было поздно.       Холодный металл упёрся в висок.       Ему не может везти вечно. Просто не может. Не заслужил, да и ещё никто среди живых не отличался неизменным везением.       Сердце на секунду застыло и пустилось в бешенный галоп. Это совсем рядом раздался привычный щелчок.       Юу усмехнулся, вытащил патрон из барабана и бесцельно принялся крутить его между пальцев.       - Порой в голову приходят интересные вещи, - неожиданно для себя проговорил Канда. – Но не сегодня.       Шкатулка снова была закрыта, а позже комната опустела.       Он всё ещё был жив. И если так, то значит, всё ещё был прав.