Престранные Помыслы Прекрасного Повелителя Пробирок

Отбывая срок в Хогвартсе, я чётко обозначил отсутствие всякого желания налаживать личные контакты со студентами. Мне было вполне достаточно их имён. В редких случаях я знал кое-что об их родителях. Если мелкие учились на Слизерине, я мог изредка здороваться с ними при встрече, а если нет — добросовестно их игнорировал. Никогда я не заводил разговор с ними самостоятельно и никогда даже намёком не показал, что желаю быть втянут в очередную бессмысленную беседу… И всё-таки одним холодным ноябрьским утром я умудрился попасть в альтернативную реальность, потому что внезапно я оказался первейшим доверенным лицом двух паршивцев. В вышеозначенный день Карлина Эмери, пятикурсница с Гриффиндора, подошла ко мне после урока. — Профессор, я так растеряна… — начала она. — Если бы вы уделяли хотя бы каплю внимания моим занятиям, вероятно, вы бы… — Я нравлюсь Адриану Пьюси. Я знаю, что это так. И кажется, он тоже мне нравится, но, понимаете, я не совсем представляю, что делать, потому что моя подруга Дженезис — вы же знаете Дженезис — ну, ей он тоже нравится. Только мне он нравится намного дольше, но она ведь моя лучшая подруга, так что я не могу просто… я не… Ох, я совсем не знаю, как поступить! Я бы прервал этот словесный понос раньше, но, кажется, меня психически травмировали. В какой-то момент я осознал, что моя челюсть свободно болтается где-то на уровне шеи. Я быстро захлопнул её, глумливо ухмыльнулся и сказал: — Даже если бы меня хоть немного интересовал этот вздор, я бы всё равно не смог вам помочь. — Я думал, что такой ответ был достаточно прямым и доступным для мелких умов. — Но вы ведь хотя бы попробуете, профессор? — продолжила она, словно не заметив моей реплики. — Потому что, честно, у меня сейчас самый ужасный период в жизни. Самый ужасный период в жизни! Она серьёзно? Я хотел красочно объяснить ей, насколько она ущербна, но вместо этого выдал: — Если бы ваши проблемы действительно были ужасными, тогда я бы сейчас жил в мире розовых пони! Я знаю, что слова прозвучали абсурдно, но даже конченый межеумок меня бы понял. Девчонка задумалась, после чего неуверенно выдавила: — Ну, я рада за вас и за пони, — она призадумалась на секунду и продолжила: — Я знаю, что это глупо, но мне кажется, я люблю его. — Я должен попросить вас… — Вы когда-нибудь влюблялись, профессор? — …выйти. — Ну правда? Влюблялись? — не отставала она. Её большие карие глаза открывались всё шире и шире, пока она продолжала таращиться на меня, упорно и возмутительно. — Мерлина ради, немедленно покиньте кабинет! Я совершенно не намерен обсуждать с вами любые темы, не говоря уже о настолько личных — и потому фундаментально нудных — как любовь. — С этими словами я прошествовал в свой личный офис (знаю-знаю, я обещал себе, что больше не стану шествовать, но иногда просто не могу ничего с этим поделать), но эта девчонка прошмыгнула вслед за мной до того, как я успел захлопнуть дверь у неё перед носом. — Мне не стоило задавать таких личных вопросов, простите, — сказала она. — Но что же мне делать? — УБРАТЬСЯ ОТСЮДА! — заорал я, размахивая руками. — ВОН, ВОН, ВОН! — Он такой хороший, но, наверно, не стоит ради него рисковать дружбой и… — ВО-О-О-ОН! У ВАС НЕТ НИКАКОГО… — К тому же я не очень представляю, как это всё сработает, так что… — СЕЙЧАС ЖЕ ПРОВАЛИВАЙТЕ ИЛИ БУДЕТЕ НАКАЗАНЫ НА НЕДЕЛЮ! — Он немножко хрюкает, когда смеётся, — хихикнула она. — И я всегда знаю, когда он задумывается о чём-то, потому что он прикусывает губу и играет с волосами. В последнее время он много думает… — НАКАЗАНИЕ! — прогрохотал я. — НАКАЗАНИЕ НА МЕСЯЦ! В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ ПОВТОРЯЮ: МЕНЯ НЕ ИНТЕРЕСУЮТ ПОДРОСТКОВЫЕ ГОРМОНАЛЬНЫЕ ДРАМЫ! По крайней мере, это немного привело её в чувство. Хотя, честно признаться, вряд ли хоть что-то может пробить гриффиндорский череп. — Хорошо, профессор. Простите, профессор. Я приду завтра в восемь. Ой, и… спасибо, что выслушали. Ещё до того, как я сообразил, что девчонка сама назначила себе время и место наказания, она уже испарилась вместе со своими пучеглазыми лупетками. Решив, что это единичный случай, я зарылся лбом в колени и поблагодарил Мерлина за то, что инцидент исчерпан. Полагаю, после этого я на какое-то время отключился. Смерть я могу принять, боль я могу перенести, но подростковые сопли (это, и ещё, пожалуй, мороженое со вкусом жвачки) держат меня в стрессе днями. И пение Филча совсем не помогает. Как и его ободряющий оскал. Разумеется, я прекрасно понимаю, что, обитая в школе, должен время от времени сталкиваться с вымораживающими проявлениями чувств вроде держания за ручки и поцелуйчиков. Скажу больше, одно из моих любимейших времяпрепровождений — притаиться в кустах замечательным весенним днём, когда витающие в воздухе гормоны можно практически видеть невооружённым взглядом, и тогда… Поверьте, у меня всё давно на мази. Шаг первый: выпорхнуть из кустов на ничего не подозревающую парочку. Шаг второй: изречь вариацию на тему «Так-так-так… Только посмотрите на эту романтику». Шаг третий: злорадно наблюдать, как они делают прыг-скок в разные стороны с видом нашкодивших домовых эльфов (и часто краснеют до состояния помидорчика). Шаг четвёртый: упиваться неловким молчанием. Вкушай, дыши, живи им! Шаг пятый: «Двадцать баллов с [вставить название факультета(ов)] за то, что мне пришлось потратить на вас свой обеденный перерыв!» Шаг шестой: мажорно попружинить по своим делам, чувствуя, что имеешь цель в жизни… Ах, где же ты, моя весна… Так, на чём это мы остановились? В общем, фиаско по имени Карлина почти меня прикончило. На следующий каторжный день, во время обеда, я уловил слабый стук в дверь. — Один момент! — гаркнул я и быстренько спрятал свои пузырики (ну вы знаете, такие малюсенькие, которые надо выдувать из специальной пузырьковой палочки). — Заходите! И Адриан Пьюси зашёл. Поначалу я даже не смекнул, что это тот самый предмет обожания глупой гриффиндорки. Но моё блаженное неведение было нарушено ужаснейшим образом, когда парень выдал: — Профессор, я влюбился. А потом я совершил самую ужасную ошибку в своей карьере. Я замешкался. Я знал, что не следовало этого делать, но, понимаете, Пьюси учится на Слизерине, и, хоть плоскостью ума он и подобен таракану, Адриан всё же ценный игрок в квиддич, и… Ну, скажем, на мгновение я подумал, что он может нуждаться в моей помощи. Естественно, это мгновение длилось недолго. Пьюси, разумеется, тут же воспользовался моим замешательством, чтобы продолжить свой монолог (а именно монологом это и стало). Я отключался на большую часть речи, находясь в окоченевшем изумлении. Один из моих малочисленных недостатков — полное бессилие перед эмоциональными расстройствами. Я смутно помню его скулёжное нытьё о Карлине, о её глазах и улыбке. Если мне не изменяет память, «бабочки моей души» всплывали не один раз, а слова «Истинная любовь очищает и возвышает всякого человека, совершенно преобразуя его» я не намерен повторять больше никогда, даже если моя жизнь будет зависеть от этого. В конце всей этой ахинической муры я сухо произнёс: — Я уже говорил об этом вчера и повторю снова: я не-йе… — (мой голос подвёл меня в самый чудовищный момент. Я притворился, что так было задумано.) — Не собираюсь это терпеть. Даже от студентов собственного факультета. Ещё немного подобного словоблудства, и я стухну к двадцати трём годам. — А ск… Сколько вам сейчас, профессор? — Тридцать один, — сказал я, просверливая его ласковым нежным взглядом. — Так что теперь ты понимаешь, насколько всё серьёзно. Его гордость была задета, могу поспорить. И моё сердце плясало от радости, когда парень развернулся, чтобы уйти. Но нет, Судьба-судьбинушка ненавидит меня, потому что в следующую секунду Адриан обернулся со скорбной надеждой во взгляде. — Карлина тоже с вами разговаривала? Что она сказала? — Она разговаривала при мне. Не стоит приписывать моим намерениям лишней сентиментальности, — авторитетно заявил я и затем продолжил в наизлобнейшей манере, чтобы отпугнуть этого буратинку на веки вечные: — Она втрескалась в тебя по уши, но её останавливает дружба с Дженезис! К моему вящему ужасу, его лицо загорелось, как рождественская ёлка, и он обнял меня. Обнял меня! Я мог лишь беспомощно брызгать слюной, и пусть только кто-то посмеет меня обвинить. В конце концов, парень выпустил меня из объятий, улыбаясь, как псих. И не переставая кидаться признаниями в любви (хотелось бы надеяться, что не в мой адрес), Адриан наконец оставил меня в благословенной тишине наедине с моей психической травмой. Он обнял меня. Студент. Прикоснулся ко мне. Примерно час я лежал под столом, свернувшись ёжиком. Позднее, наконец отважившись покинуть свой кабинет, я тут же врезался в Макгонагалл. И когда я говорю «врезался» я имею в виду впахался в неё носом. Не знаю, что она о себе возомнила, когда вздумала устраивать спринтерские забеги по коридорам, могу лишь предположить, что она была настолько увлечена мною, что окончательно ошизела. Хотя вообще-то я даже не стану этого предполагать, потому что сама эта идея убила крохотную частицу меня. Я очень чувствительный человек — в каком-то смысле — и мысль о том, что Минерва Макгонагалл может во что-то влюбиться, сильно раздражает мои нервы… моё сознание… да всё моё существо на самом деле. Надеюсь, мне больше никогда не придётся об этом думать. Короче говоря, как только я выпахался из Макгонагалл и залечил мелкие повреждения, я попытался объяснить старушке, насколько попранным и осквернённым я себя ощущал. — Минерва, — начал я. — Адриан Пьюси говорил мне слова любви, вторгся в моё личное пространство и неуместно меня пощупал. Она спокойно окинула меня своим старушечьим взглядом, спокойно развернулась и спокойно пошаркала прочь. Как только она свернула в ближайший коридор, оттуда послышались пронзительные вопли, подхрюкивания и стоны, которые эхом раскатились по школе. Я незамедлительно рванул на помощь старой пескоструйщице в полной уверенности, что её атаковало стадо бабуинов (студентов). Как бы не так. Древняя ондатра самостоятельно производила эти нечеловеческие звуки. Растянувшись на полу, разметав конечности подобно дикому гиппопотаму, она смеялась. Ржала! Над моим выстраданным признанием! Я превратил её в занозистую ящерицу и убежал прочь, совсем чуть-чуть всхлипывая.