Феминизм — это уже когда не рассчитывают на Прекрасного Принца.
Жюль Ренар
Тихий шелест страниц, скрип стульев, росчерки ручек, — все звуки смешались, оставляя в голове лишь гул, который не давал вырваться из столь болезненных воспоминаний о прошлом. Впервые за четыре года. Черт! Лицо Стужева вновь стояло перед глазами, будто я снова лишь ученица, лишь его игрушка, всего лишь игрушка… Вместе с воспоминаниями пришел и страх. Дикий, необузданный и пугающий. «Он узнает, он наверняка узнает», — тревожно сигнализировало сознание, ускоряя пульс. Сердце уже билось где-то в горле, перекрывая доступ к кислороду. Я начала задыхаться, не в силах сделать столь нужный сейчас вдох. Из глаз потекли слезы, истерика набирала обороты. Меня кто-то звал, отголосками в сознании появлялся его голос, заставляя вздрагивать каждый раз. Обволакивающая пустота уносила куда-то далеко, уговаривая попрощаться с сознанием. Я уже отпускала его цепкие ручки, в глазах темнело… Звонкая пощечина, и я вернулась в реальность, притрагиваясь дрожащей ладошкой к саднящей щеке. Пелена слез, устилавшая глаза, резко спала, а я с большими глазами взирала на своего спасителя, всё ещё тяжело дыша. Как ни странно, но причина моей истерики спасла от нее же. На секунду зажмурилась, распахнула глаза и взглянула на Стужева уже полностью осознанным взглядом. Его брови свелись у переносицы, создавая морщинку на лбу, губы сжались в прямую линию, а глаза цвета раскалённой стали хмуро разглядывали меня. Я молчала. Мне было плохо. Истерика уже прошла, но оставила после себя надрывы на сердце и раны в душе, которые я так бережно и усердно заштопывала до третьего курса института. — Это ты так расстроилась, что послала меня в кладовку? — Лицо брюнета преобразилось: В глазах плясали бесята, а на губах — привычная фирменная ухмылка. — Не стоит, я тебя уже простил. Его слова отрезвили разум, заставляя кровь кипеть от злости. «Да сколько можно портить мне жизнь? Он действительно думает, что может снова сломать меня?» — Мысли пробежали быстрой строкой в сознании, оставляя в душе лишь ненависть, сжигая все чувства и эмоции. Ниточка дружелюбия ко всему живому оборвалась, и я уже точно осознавала, что в этой школе останется лишь один из нас. — Пошел вон из моего кабинета! — заорала я, вскакивая разъярённой фурией из своего кресла, заставив его отшатнуться. — Не подходи ко мне, понял? Сделай вид, что меня не существует! Ты можешь, я знаю! — я пихала его в грудь, подталкивая к выходу. Хлопок двери, и я уже стою в одиночестве, заметив чужой журнал, оставшийся синим пятном на столе, и пустые парты. Не успела осознать, как схватила журнал и выкинула его за дверь. — Вот идиотка, — донеслось из-за закрытой двери. Я мысленно улыбнулась, отметив, что журнал попал прямо по назначению. Напевая какую-то веселую песенку из детства, направилась в лаборантскую, переворачивая все шкафы в поисках кристаллических решеток для наглядного пособия. Давно перестала реагировать на столь частые перепады настроения. К концу пятого урока оно и вовсе стало шептать о шалостях. Не став противиться желанию, которое заговорчески потирало ладошки внутри меня, я стала продумывать пакость. Последние два урока прошли мимо меня, почти в буквальном смысле. Восьмиклассникам я включила фильм, который вводил их в предмет под названием «химия», а девятиклассникам подсунула тесты, под предлогом, а-ля: «Давайте вспомним, что мы знаем с прошлого года». Клятвенно заверив, что оценки ставить не буду, и кричать на них тоже. Вот же вымогателей вырастила! Ужас просто! Используя время с пользой, я сбегала к завхозу, слезно умоляя дать мне супер клей, неся какую-то чушь о сломанном каблуке и чёрной полосе в моей жизни. Видимо я переборщила, потому что ещё минут двадцать с вселенской печалью в глазах мне рассказывали о нелегкой судьбе трудяги, которого жена пилит дома, продолжая заливать непонятно откуда взявшуюся водку в горло. Предприняв несколько попыток к бегству, я все-таки вернулась в кабинет вдвоем с вымоленным клеем. Довольная до нельзя я выставила на стол бутылки с валерьяной и пустырником; достала горячо любимый гидрокарбонат натрия, в народе обычную пищевую соду и несколько коробков со спичками. Отрыла в недрах лаборантской глубокую чашку, налила стакан теплой воды и стала смотреть в окно. Нет, я не любовалась природой, просто под моим окном находилась стоянка для учителей, школа у нас все-таки элитная. Я принялась выискивать машину Стужева, прекрасно помня, что ходить пешком он перестал ещё с шестнадцати, приезжая в школу на подаренным богатым папочкой мерседесе. Моя догадка подтвердилась, и среди учительских автомобилей действительно стоял новенький мерседес последней модели. «Жалко машинку портить», — вдруг заныло сознание. Да, правда жалко, машина же не виновата, что её хозяин кретин. Но, отступать некуда, позади Мос… моя гордость, вот что позади. До конца седьмого урока оставалось двадцать минут, и я, быстро сгружая реактивы на поднос, побежала на стоянку, попросив ребят посидеть тихо. Приклеивая спички к лобовому стеклу суперклеем, присыпая соду на клей, я выложила сердечко. Надеюсь он оценит и будет в бешенстве. Дальше залила всё тот же клей в замочную скважину водительской двери, удивляясь, как до сих пор не сработала сигнализация. Смешала воду, валерьянку и пустырник в глубокой чашке и вылила жидкость на крышу и капот машины. Радостно улыбнулась и побежала в школу, чуть ли не прыгая от радости. Сказать, что я вовремя зашла в кабинет, это ничего не сказать. Как только за мной закрылась дверь, прозвенел звонок с урока, выпуская ораву детей на свободу. Я неторопливо собрала свои вещи, поглядывая на стоянку, и вышла из кабинета, закрыв его на ключ. В предвкушении спектакля одного актера, я сдала ключ на охране и не спеша поплелась к стоянке, наблюдая за собравшейся толпой зевак. А посмотреть действительно было на что! Собравшиеся на машине кошки, обнюхавшиеся валерьянки, приступили к процессу размножения, вереща и царапая коготками поверхность автомобиля, оставляя царапины. Ребята откровенно ржали над этой картиной, снимая её на телефон. Хозяин авто безуспешно пытался разогнать животных, предавшихся страсти прямо на его тачке, и уже был порядком расцарапан. Отборный русский мат тек рекою. И знаете, я просто не смогла удержаться от комментария. — Господин Стужев, вы решили повысить популяцию дворовых кошек? Похвально, похвально, а это сердечко на капоте! Вы так позаботились об этой уютной атмосфере, способствующей размножению! — я с трудом сдерживала смех, глядя на его перекошенное злостью лицо. Раздувавшиеся ноздри, глаза, метающие молнии то на меня, то на бедных кошек, жевалки ходили ходуном. И я была готова поклясться, что слышала зубной скрежет. Оставив меня без ответа, Ледяной Король потянулся в карман за ключами, а я поспешила ретироваться к своей машине, не желая стать предметом мести Стужева.