Сахарный свэг

Мин Юнги, не смотря на внешнюю отстранённость, на самом деле нравились поцелуи. Именно с Юри, и никем другим. Просто он, как великий собственник и дракон внутри, всегда хотел приберегать их поцелуи на то время, когда он со своей парой оставались одни. Ему до режущей боли в груди не хотелось, чтобы хоть кто-то (особенно мужского пола) видел опухшие от его поцелуев губы, нежный румянец на щеках и помутневший от желания взгляд. Юри в такие моменты была слишком порочно прекрасна и манила своей сладостью, как самый настоящий запретный плод. Мин Юнги хотел беречь эту близость, как хрупкую нежность, которую он испытывал каждый раз, когда девушка улыбалась ему, стоило их взглядам встретиться. О том, в каком бешённом ритме начинало скакать его сердца от одной её улыбки — и говорить не стоит. Хотя внешне его эмоций и не было видно, но Намджун с добрым смешком на пухлых губах подмечал, как расширялись зрачки хёна каждый раз, когда в поле его зрения появлялась Юри. И подмечал он и то, как тяжело сглатывает ворчливый хён, когда эта девушка оказывалась на расстоянии вытянутой руки. Но хён упрямо сжимал до побелевших костяшек пальцы, сдерживая дикий порыв снова притянуть её к себе и уткнуться носом в изгиб нежной шеи, чтобы втянуть жадно носом жизненно необходимый сладковатый аромат её кожи. Потому что она была его слабостью… и опорой одновременно. И показывать другим их прочную, словно толстый канат связь, он не желал. А то своими действиями мог привлечь внимания других к его тихой и спокойной Юри, которая даже фотографироваться не любила. И Юнги это уважал, поэтому и держался, как мог, скрывая под маской флегматичности такие взрывные химические реакции, что никому и не снилось. Мин Юнги, хотя он в этом парням и не признавался, до хвойных иголок по венам и безумной дымки в голове нравилось получать сонно-утренние, смазано-ленивые поцелуи, а потом следующие после них тёплые, словно солнечные лучи, объятия, окутывающие в уютный кокон, создавая их собственный мирок, где они только вдвоём. И это было его раем умиротворения и счастья. Мин Юнги нравилось, когда Юри оказывалась в его студии поздним вечером, когда коридоры компании блаженно опустевали, позволяя тишине вуалью лечь на холодные бетонные стены, оставляя возможность насладиться друг другом. И тогда там, за закрытыми дверьми, он позволял себе становится избалованным кошаком, что нагло и бессовестно требовал внимания и ласки, утыкаясь ей в живот и едва не урча от того, как нежно она гладила его по волосам. А потом уже усаживал Юри к себе на костлявые и неудобные (по словам самой девушки) колени и начинал осыпать её поцелуями. Начинал с лёгких и воздушных, словно воздушных и почти невесомых, и, казалось бы, иллюзорных. Но с каждым прикосновением Мин Юнги задерживал свои губы на её коже на пару секунд дольше. Ему до зависимой тошноты нравилось, как Юри краснела, смущалась и наигранно ворчала о том, что он маньяк поцелуев. И стоило ей закончить пыхтеть и умоститься в его объятиях поудобнее, как Юнги, не мешкая, со скоростью хищника (а не ленивца) клал руку на её затылок и притягивал её поближе для настоящих поцелуев. Медленных и глубоких, поглощающих и крадущих каждый грамм воздуха и стона, что вырывался из её груди. Потому что всё должно было принадлежать лишь ему одному. Мин Юнги кайфовал от осознания того, как Юри таяла и плавилась от его действий, доверчиво кладя голову ему на плечо. Он чувствовал благоговейный трепет в сердце, что эта девушка принимала его любовь и, заглядывая верно в глаза, дарила свою искреннюю любовь в ответ. У рэпера дрожали пальцы и приятно покалывали подушечки, когда он касался Юри, ощущал её уже родное тепло. У Мин Юнги сердце трепетало от разрывающей щемящей нежности, что расцветала в его груди яркими бутонами роз, от чего волнующе царапало рёбра изнутри, перехватывая дыхание и не позволяя логично мыслить. И он даже смирился с этим, перестал бояться и отрицать. Потому сам снова и снова тянулся к её губам, чтобы ощутить их насыщенную сладость и податливую мягкость, от которой сносило крышу. Юри в его руках ощущалась как комок счастья. Счастья, которое он готов оберегать всеми силами, чтобы она улыбалась и ни о чём не переживала. Хотя, если быть совсем честными, всё же Юнги ехидно и бессовестно хотел, чтобы она всё же переживала, но лишь об одной вещи — доведёт ли он её до края удовольствия сегодня своим ловким языком, длинными, изящными пальцами, или чем-то бОльшим. И Юри, видя его самодовольную ухмылку на сахарных губах, лишь ликовала изнутри, ведь знала, что их ночь будет порочно-пылающей, а утро ласково-нежным. Их ленивые объятия будут подзарядкой на весь день, чтобы они могли продержаться до возвращения домой, а там снова прильнуть друг к другу с улыбками. Потому что они были воздухом друг друга. Жизненно важными и нужными. И без поцелуев им тоже невозможно было прожить и дня. Иногда медленными и мягкими, а иногда интенсивными и жадными, всепоглощающими и толкающими к вспышке страсти. Потому что они оба любили поцелуи, хотя Юри и упорно стеснялась признаваться в этом. Но хитрый прищур глаз Мин Юнги всегда красноречиво говорил о том, что он и так всё знает, но великодушно не произнесёт эти слова в слух и не станет дразнить. Ведь она — его комок счастья, которое он будет оберегать всегда. И дарить свои поцелуи.