Медленно-медленно рушится привычный мир

Кот понял весь масштаб проблемы задолго до конца первой схватки с акумой. И выбор, который он тогда сделал был для него более чем сложным. Но это было тогда... Сейчас же рука, вокруг которой было легкое черное сияние от "катаклизма", сжимала до хруста черную акуму, которая все не оставляла попыток сбежать. -Прощай, глупая бабочка... - шепчет привычные слова он, когда акума с шипением исчезает в его руке. Живот привычно переворачивается, будто его сейчас вырвет, но сзади ликует толпа и он растягивает на лице свою дежурную улыбку и поворачивается к журналистам: - Ох, вы всегда так быстро приезжаете! Мне кажется, что скоро вы будете на месте быстрее чем я! Они суют ему в лицо микрофоны, со всех сторон вспышки камер, а он еще как-то умудряется отвечать на какие-то вопросы, которые сейчас как один сплошной белый шум. Но всему в этом мире приходит конец и, когда рвотные порывы он уже не может больше сдерживать, он в шутливой форме делает поклон перед рыжеволосой девушкой, целует ей руку и, развернувшись, залезает на близстоящее здание. С него хватит, думает он, ощущая как дергается уголок все ещё растянутых губ. Его уже давно все это заколебало и ощущения легкости, что он испытывал когда только-только стал Нуаром, давно уже сменилось отвращением к себе, к этому костюму и даже к Плаггу. Он-то точно ни в чем не виноват - это Адриан знал точно. Наверное, стоит взять с собой в следующий раз пакет... *** Маринетт вообще не нравился этот город. Её подруги верещали от зависти "Париж! Париж!", когда она им рассказала где теперь живет. Маринетт почему-то не понимала их восторга. Ну то есть, сейчас не понимает. Раньше Маринетт сама мечтала о мысли побывать в этом "городе любви", погулять по красивым улицам и посмотреть на совершенно другую жизнь, нежели в Гонконге. Или в Токио. Или в Берлине... Или... -Мам, мы слишком много переезжаем! -резко крутанулась на пятках Маринетт и сложила на груди руки. Ее мама, милая маленькая мама, в этот момент доставала из чемодана свой ноутбук и пыталась найти в перепутавшихся проводах зарядку для него. Они недавно заехали в этот дом и ещё не разложили все вещи (Зачем, подумала Маринетт, если их все равно придется собирать обратно?). -Мари, не начинай снова, дорогая, -ответила наконец она, не поднимая глаз на дочь: -Я знаю как тебе не нравится снова и снова заводить и друзей и прочее по списку. Но поверь, многие убили бы за такую возможность попутешествовать по всему миру. -Ага-ага, только я не "многие", - пробубнила Мари и поставила вазу на полку. Она уже не первый раз начинала этот разговор (точнее каждый раз как они приезжали в новый город), но мама так полностью ее и не смогла понять. Маринетт не нравилось не "снова и снова заводить друзей", а раз за разом оставлять их "за бортом" уезжая в другой город. Каждый раз, когда Мари пыталась завести дружбу с кем-то, то она не могла открыться полностью этому человеку из-за того что помнила те чувства при расставании. Но она хотела иметь друзей. С отцом этот разговор заводить было бесполезно, он только пожимал плечами и уверял Маринетт, что понимает ее чувства. Это была правда, но от этого было не легче. Однако, совершенно с другой стороны Маринетт понимала, что по-хорошему не должна жаловаться, ибо ее мама тоже не виновата, что ее работа именно такая какая она есть. "Именно из-за работы, а не из-за прихоти одного из ее родителей им приходится так часто переезжать" - успокаивает она себя в который раз и закрывает на мгновение глаза. Когда она их открывает по окну с внешней стороны стекает чья-то блевотина. "Я точно не полюблю этот город".