Он помнит

— Доктор Новак… Игнорируя порой излишне настойчивую медсестру, он входит в погруженную в полумрак палату, плотно затворяя за собой дверь, и, щелкнув выключателем, дожидается, пока лампы раскалятся. Кастиэль замирает, не решаясь посмотреть на каталку с накрытым серой простыней телом. Он не знает, отчего смерть этого молодого человека зацепила его куда больше всех остальных. За годы работы здесь, в отделении скорой помощи, Кастиэль, сначала интерн, а затем и ординатор, следящий за всем и вся, успел научиться отгораживаться от чужого горя, замыкаться в себе, ведь иначе — перегоришь, сойдешь с ума, не сможешь с холодным рассудком взвешивать каждое свое действие. Но сейчас все обещания и преграды осыпаются колким стеклом на бледно-кремовый кафель, обращаясь в пыль. Он видел его, ассистировал врачу, который взял этого пострадавшего, уже заранее зная, что шансы невелики. Светловолосый, с бледной кожей и испариной на лбу мужчина с несколькими пулевыми ранениями дышит каким-то чудом, хотя давно уже должен был отдать богу душу. Кастиэль подходит ближе, приподнимая край простыни, и вглядывается в истончившееся, словно восковая маска, лицо, подмечая каждую черту, каждую царапину на красивом лице. На теле мужчины не один застарелый шрам — их множество, и Новак давно не встречал подобного. Он, вероятнее всего, был связан с преступностью, но Кастиэль не задумывается над этим, по-прежнему будучи не в силах отвести взгляда от лица очередного Джона Доу. Такие мертвецы всегда особой, щемящей горечью чувствуются в груди, одинокие, дожидающиеся того момента, когда их спустят в морг, не оставляющие после себя абсолютно ничего. Скрип двери вырывает Кастиэля из размышлений, и, повернувшись и заметив появившегося в дверном проеме санитара в синей форме, он просит: — Пара минут. Подожди пару минут. Тот согласно кивает, тут же растворяясь в полутьме коридора, и Кастиэль неуверенно, словно не зная, позволено ли ему, подходит ближе, опускаясь на приставленный к стене стул. Где-то за дверью раздаются взволнованные голоса и команды, но смена Кастиэля давно закончена, он уже собирался идти домой. Глядя на того, кого одна из медсестер, бывшая в операционной и заметившая десятки следов от ножевых, пулевых и прочих ранений, шепотом назвала «очередным бандитом», Кастиэль словно смотрит глубже. Он видит сквозь все эти странности, связанные с обстоятельствами, при которых мужчина попал сюда — необычные, старинные пули, извлеченные из его тела, ножи и небольшой револьвер, обнаруженный в потрепанной и изрезанной одежде. Смотрит сквозь покрытую шрамами кожу, прямо в зеленые, закрытые теперь навек глаза. Джон Доу приходил в себя всего раз. Кастиэль был рядом в тот момент, стоял прямо над его телом, помогая едва не допустившему ошибку врачу, контролируя его неуверенные действия. Насыщенно-зеленые, с мутным от обезболивающих средств взором глаза смотрели на него всего лишь долю мгновения, будто бы их обладатель без слов пытался донести что-то, попросить?.. Попросить. Кастиэль вздыхает, прекрасно зная, о чем может просить человек, лежащий на операционном столе, страшащийся смотреть в лицо своей подбирающейся смерти, почти физически чувствующий костяные пальцы, впивающиеся в горло. Но он не справился, не сумел помочь, хоть и приложил все силы. Повреждения внутренних органов были слишком сильны, кровопотеря — ужасна, Доу буквально не имел ни единого шанса, а спасение было бы чудом. Поднявшись, Кастиэль уже собирается выйти и позвать ожидающего где-то поблизости санитара, но что-то заставляет его остановиться и замереть над безжизненным телом, полускрытым простыней. Протянув руку, он неловко касается ледяных пальцев, чуть сжимая их и чувствуя, как уголки глаз покалывает от собственного бессилия. Столько лет учебы и практики… Столько лет, на протяжении которых раз за разом, смерть за смертью убеждаешься, что твои возможности не безграничны, а человеческий организм — невероятно хрупок, но он не может к этому привыкнуть, порой до раздирающей грудную клетку боли кляня себя за то, что не справился, хоть и знал, что сделал все возможное. Чувствуя, как по скуле скатывается слеза, Кастиэль невольно поднимает руку, собираясь стереть влагу краем халата, но, услышав над головой треск, отшатывается, вскидывая взгляд вверх, прямо к мерцающей искрами лампе. Втягивая воздух сквозь плотно сжатые губы, он отступает на несколько шагов, пошатываясь и прикрывая голову рукой от очередных искр, падающих вниз. Все прекращается так же внезапно, как началось, за закрытыми дверями звучат взволнованные вскрики, доносится топот тяжелых шагов, но Кастиэль, выпрямляясь, уже не замечает ничего. Он помнит — теперь помнит, словно собирая память из царапающих пальцы осколков, помнит, как Наоми, отстраненно-холодная, и в то же время излучающая ярость и разочарование, нависала над ним, отчитывая его за безразличие. Помнит, как ангелы со сгорающими крыльями падали вниз, истончавшаяся связь с благодатью ощущалась тогда изничтожающей каждую клеточку тела болью, он вспоминает все это, еще не зная, за что ему даровали прощение. Глядя перед собой слезящимися от нахлынувших ощущений и возвращающейся мощи, чувствующейся во вновь обретенных крыльях, глазами, Кастиэль моргает, не сразу веря тому, что видит. Дин Винчестер — теперь Кастиэль знает, как его зовут и как получена каждая из отметин на теле охотника, — тяжело, порывисто дышит. Он сидит, прикрытый по пояс простыней. Кожа его разгладилась, лишившись безобразных стежков и большей части своих шрамов, и на ней, левее ключицы, прямо над одной из огнестрельных ран, бывшей смертельной, сверкает слеза, которую Кастиэль так и не успел стереть. — Кто… Что ты? — глухим голосом произносит он, глядя на него широко-распахнутыми глазами, подбираясь, подобно готовящемуся к прыжку зверю. — Как я… Я был мертв? — Был, — коротко отвечает Кастиэль, кивая. — Это сделал я, Дин. — Кто ты? — повторяет вопрос Винчестер, не отводя настороженного взгляда. — Я не причиню тебе вреда. — Все еще не веря в происходящее и разминая затекшие крылья, Кастиэль видит, как взгляд Дина переносится сначала правее, а затем левее — туда, где на стене мелькают тени его крыльев. — Я — Ангел Господень, Дин.