"Войны разные мои - ты одна"

Облокотившись спиной о дверной косяк и крепко сжав в руке горлышко широкого бокала, с покачивающейся от внутренней тряски девушки красной жидкостью на дне, Элизабет была вся как будто в каком-то вакууме, не осознавая где, что и зачем с ней происходит. А два неполных бокала гадкого вина, призванные разрушить это состояние, только усугубили его, введя ее еще и в оцепенение. Верный и преданный пес медленно, словно крадясь, подбирался ближе к хозяйке, не понимая, что происходит, почему в доме так тихо, ведь он не один, вот она – здесь. Но это тишина угнетала и пугала пса, загнав его в тупик, из которого он не знал, как выбраться. Однако на помощь ему подоспела скрипнувшая входная дверь. Первая мысль в голове Хадсона: «Хозяин!». Пес любопытсвующе проскулил, оборачиваясь в сторону шума. Радостно виляя хвостом, он устремился к двери. Хозяйка же осталось глуха. Подбежав к распахнутой дверце, на ходу раскрыв пасть в радостном приветствии, его полулай прервался поднятой на него, в призыве тишины, рукой пугающего незнакомца. От неожиданности пес мгновенно умолк, прижав свои лохматые уши максимально плотно к голове. Незнакомец одобрительно кивнул в сторону пса и потянулся рукой к раболепски пригнувшейся морде, успокаивая и хваля за покорность легкими поглаживаниями. - Не напугай хозяйку. – тихо сказал он, осторожно прикрывая за собой дверь. Незнакомец оглядел коридор. Аккуратно обойдя пса, пристально осматривал каждый угол. Кинул быстрый взгляд на лестницу, ведущую на второй этаж. Сделав еще один медленный шаг вперед, наткнулся взглядом на то, что искал. Она. Она!.. Сердце на мгновение застыло. В отчаянной попытке вздохнуть, он издал оглушительный выдох, отчего привлек ее внимание. Она медленно повернула голову в его сторону. Никакого удивления. Ничего. Она смотрела на него, словно через невидимую пелену, что застилала ее глаза. С минуту они просто смотрели друг на друга. Ни слова, ни жеста. Она тяжело выдохнула, вернула голову в прежнее положение, устремляя взгляд куда-то глубоко в пол, спокойно произнесла: - Уходи. Он остался недвижим. Его пристальный взгляд из-под нахмуренных бровей был наполнен непередаваемой болью. - Лиззи… - лишь вырвалось у него. - Уходии… - процедила она, прикрыв глаза на последнем слоге, казалось, она из последних сил сдерживает себя. Но он не мог уйти. Не мог. Он сделал осторожный шаг вперед, снова призывая к ней: - Лиззи. Она дернулась с места. Развернулась к нему всем телом и с яростным взглядом бросила ему: - НЕТ. Испугавшийся ярости хозяйки, пес рванул по лестнице, забившись в свое излюбленное место, и вжался в пол. Мужчина так и застыл в попытке сделать шаг. Полный злости взгляд девушки, не моргая, был устремлен в глубинную бездну мольбы мужчины. Этот зрительный бой продолжался недолго. Элизабет не выдержала этого напряжения, боясь снова стать слабой, она рванула вглубь кухни. Он последовал за ней. Резкими движениями хватая со стола бутылку того самого гадкого вина, нервно стала наливать его в бокал. Она бы не остановилась на половине, но видя, что теряет самообладание, боясь выронить бутылку на пол, девушка с силой хлопнула ей по столу, чуть не разбив. Рэддингтон наблюдал всю это сцену с внешним спокойствием, но внутри него поднимался лавой растревоженный вулкан бешенства. Она уже поднесла трясущейся рукой красную отраву к губам, как заметила его протянутую руку и слова: - Лиззи, не на.. - НЕ СМЕЙ! УБИРАЙСЯ, РЭДДИНГТОН! – не дав ему закончить,гневно прокричала и залпом выпила содержимое. Рэддингтон тяжело закрыл глаза, выдыхая. Опустошив бокал, она также яростно стукнула им о стол. Снова медленно поднимая на нее глаза, мужчина сделал еще одну попытку приблизиться. Расставив руки в разные стороны и с силой сжав края стола, она втянула шею в свои плечи, не отреагировав на его действия. Воспользовавшись этим отливом, он нежно произнес: - Прости… Но этот отлив принес новую, еще большую неукротимую волну гнева. - Прости?!.. – она подняла на него взгляд, полный негодования и бешенства, - Ты просишь меня простить?! Простить!? Он не отвечал. Лишь пристально смотрел ей в глаза. А она продолжала: - Тебя не было пять лет! Пять, ГРЕБАННЫХ, лет!! – глаза наполнились слезами, но она продолжала, захлебываясь словами и эмоциями, что они вызывали в ней. - И когда я решила, что все позади, только перестала думать о тебе ежесекундно, только нашла любовь и привязанность к человеку, который вернул меня к жизни, после того, как ты безжалостно разрушил ее. Ты вернулся. Снова разрушая все, что я с таким трудом отстроила. И на этот раз ты превзошел самого себя, - она мотала головой в разные стороны, чувствуя потоки горячих слез по щекам. Она не могла смотреть на него, но если бы бросила хотя бы взгляд в его сторону, то непременно ужаснулась бы этой картиной. Мужчина был весь, как натянутая струна, руки до белизны сжаты в кулак, глаза вопили буйством подступающих слез, скулы то и дело гоняли круглые желваки из стороны в сторону. Но он молчал. - Уходи, прошу тебя, - обессилено выдохнула она, не поднимая глаз, - Иначе, клянусь, я убью тебя. – на последних словах Элизабет нашла в себе силы взглянуть на него. Её твердый взгляд заставил его пошатнуться. - У меня не было другого выбора, - пробасил он с хрипоцой. – Только так я мог защитить тебя. - И ПОЭТОМУ МОЙ МУЖ СЕЙЧАС В РЕАНИМАЦИИ?!! – взорвалась Элизабет, смотря на него безумными глазами. - Я твой муж. – спокойно ответил он, отчего заставил ее полуоткрытый рот сжаться и затрепетать, вызвав приток новых слез, - Он не в счет. Рэймонд снова приблизился, теперь их отделял лишь стол. « Он прав », - мелькнуло у нее в голове. - "Ведь они с Томом поженились неформально, без священника, хоть и с пышным празднеством, а с Рэймондом…". - Я больше не могу, - произнесла она дрожащим голосом, шагнула из-за стола в сторону гостиной, пытаясь скрыться от него. Но он резким движением перехватил её, схватив за локоть. Одно прикосновение, вызвавшее точечное покалывание по всему его телу, и пропустивший заряд тока по её. Она стояла в пол-оборота, со страхом всматриваясь в его возбужденное лицо. Его глаза бегали по её лицу, ища отвращение, но не найдя его, мужчина рывком притянул её к себе и впился губами в её гордый рот, который остался закрыт для него. Он не делал попыток раскрыть его, он просто застыл, наслаждаясь давно забытым и таким желанным вкусом её губ. Ошарашенная произошедшим, Элизабет не сразу пришла в себя, но когда проблески разума снова вернулись к ней, она попыталась отстраниться. Он не позволил ей, сжав ещё крепче, снова захватив её губы нежной волной своих. Она стала беспощадно колотить его по груди, с силой вкладывая в каждый удар всю ту боль, что он заставил её пережить. Зажмурив глаза от болезненных её действий, он снова и снова захватывал её губы, всё сужая и сужая капкан своих рук, сокращая амплитуду её ударов. В конце концов руки девушки упали на его грудь обессиленными плетьми, а непокорные губы, наконец, сдались. Ответив ему, она вознесла их на вершину удовольствия, заставила забыть обо всем, отбросив весь мир на второй план. Здесь были только они. И кроме них, больше ничего не существовало. Вцепившись в его затылок мертвой хваткой, вырвала из него короткий стон, после которого он будто озверел. Превратился в ненасытного зверя, который не давал даже вздохнуть. Страстно путешествуя по её телу, его требовательные руки не могли ею насытиться после такой долгой разлуки. В горячке он подхватил её на руки, не представляя, что делает, и, не видя, куда их ведет, нашел опору, облокотив Элизабет о кухонную тумбу, которая была ближайшим возможным пристанищем. Лиз также будто выпала за рамки разумного, не осознавая и даже не пытаясь анализировать. И кто знает, что повлияло больше на затуманивание её разума: выпитое вино или головокружительная страсть к мужчине, без которого она не мыслила своего существования в этот момент. Не понятно как быстро половина вещей оказалась на полу, но для них это было таак долго, что оставшиеся вещи не дождались своей участи. Застилавшая разум и глаза немыслимая страсть захватила их, не давая времени на передышку. Резкие, страстные толчки и стоны наполнили помещение. Она скреблась по атласной спинной ткани его жилета, цепляясь за его часто вздымающуюся спину. Он же не переставал оставлять глубокие, страстные поцелуи на её пульсирующей шее, лаская руками каждый сантиметр её обнаженной спины под просторной бирюзово-зелёной футболкой. Выпадая из реальности, она с силой откинула голову назад, выдавая последний стон наслаждения, а он в дрожи выдохнул остатки самообладания ей в шею. Они замерли, боясь пошевелиться. Она осторожно положила голову ему на плечо, тяжело дыша ему в ухо. Он же не переставал доставлять теплый, влажный уют на её шее. Когда, наконец, дыхание пришло в норму, Рэймонд стал оставлять невесомо-нежные поцелуи, повторяя и повторяя только одно: « Лиззи… Лиззи… Лиззи…». Не открывая глаз, Элизабет стала отвечать на поцелуи, поглаживая его шею и голову сверху вниз, сверху вниз, успокаивая. Вдруг он отстранился, стал внимательно всматриваться в её лицо. В его глазах Лиз увидела обеспокоенность и заботу. Слегка наклонив голову набок, еще раз медленно прошелся глазами по её лицу. Элизабет переводила взгляд то в одну сторону его лица, то в другую, сдвинувши брови, недоумевая, пока её глаза не заблестели. Тогда он не раздумывая, аккуратно, снова поднял её на руки. Она не сопротивлялась, наоборот, обхватила его шею руками и прижалась ближе. Мужчина мерными шагами проложил их путь в гостиную. Подойдя к дивану, мягко опустил девушку и нагнулся к ней, присев рядом. Стал убирать непокорные пряди, упавшие на её лицо. Медленно прошёлся по щеке, отчего она закрыла глаза, поддаваясь его ласкам. Он все еще пристально наблюдал за каждым изменением её лица, будто бы пытаясь разгадать загадку, которую было невозможно разгадать. Потом приблизился, оставляя короткие, нежные поцелуи по всему лицу. Спускаясь все ниже, не переставая дарить невесомые ласки. Она чувствовала их везде: лицо, шея, грудь, ключица и, конечно, заветная ямочка на стыке с шеей. Это то, что было ему доступно, но этого было мало. Он остановился, заставив её недовольно поморщиться. Но тут же вернул расположение, когда она почувствовала его холодные пальцы внизу живота, которые неторопливо сминали, поднимая вверх, просторную ткань. Его теплый рот оставлял влажные следы по всей поверхности её волнообразно вздымающейся утробы, отчего заставлял её прерывисто дышать, наслаждаясь каждым прикосновением его нежных губ. Поднимаясь все выше и выше к намеченной цели, которую он так жаждал и в то же время боялся достичь, он замер на секунду, сминая свободную ткань к её шее, открывая себе вид на парадиз его души. Он мягко стал наслаждаться сладчайшим плодом, который долгое время видел лишь во снах, которые были не в силах передать всю негу этого невообразимого, немыслимого блаженства. От этих сладостных ласк она стала хвататься за него, цепляясь, чтобы снова не упасть в бездну. Но на этот раз её прикосновения были такими мягкими, чувственными и такими значительными. Она стала медленно стягивать с него темно-синий жилет, притягивая его лицо ближе к своему, захватывая его губы в нежном поцелуе. За упавшим жилетом последовала белоснежная рубашка в мелкую полоску. Теперь её руки бродили по его телу, вспоминая каждый бугорок, каждую ямку его израненной поверхности. Трепетными губами она залечивала их так же, как когда-то в их далеком блаженном прошлом. Их обоюдные ласки были исцеляющими, исцеляющими всю боль, все муки, страдания, что им пришлось вынести друг без друга. Комнату снова наполнили звуки двух трепещущих тел. Но это уже были медленные, напряженные тела, натянутые как струна, на грани удовольствия и забытья. Напряжение и наслаждение. И снова напряжение. И так, пока их тела не остановились в легкой дрожи, которая заполнила всё их существо. Глаза мужчины оставались закрыты, он был на вершине блаженства, легкая улыбка счастья затопила его лицо. Но открыв глаза, чтобы увидеть такое же блаженное лицо своей любимой, он ощутил жуткий страх, сковавший его сердце. Он смотрел на неё в панике, бессильный, не зная, что сделал не так. С безрезультатными попытками понять, как оградить её от боли, которую он снова видел в её измученном лице. Видел зажмуренные с силой глаза, на ресницах которых просачивались крупные слёзы, рот, который поджав нижнюю губу, нервно сотрясался. - Лиззи… любимая… - он нагнулся, чтобы успокоить её, но она остановила его, вытянув в опоре руку на его груди. Он застыл в оцепенении и страхе. Глаза расширились, сердце бешено колотилось внутри. - Ты должен уйти. – изломанный внутренним плачем её голос полоснул всё его нутро, оставляя кровоточащую рану новой боли. - Лиззи, прошу… - он не успел договорить, она снова с силой оттолкнула рукой его попытки приблизиться. - Прошуу… - её голос сорвался, в нём было столько боли, что он ненавидел себя за это. – Уходии… - тихо надрываясь, произнесла она. Он все ещё как безумный таращился в её плотно закрытые глаза, не желая принимать реальность её слов, но спустя пару минут, всё же бережно отстранился. Аккуратно поцеловал её руку, отчего вырвал слабый стон из её груди, и тихо сказал: - Хорошо. Лиззи не открывала слипшиеся до боли глаза, пока не услышала тихий щелчок входной двери и секундный уличный шум, что он принес. Ещё щелчок. И тишина. В этот момент её будто разорвало на миллион маленьких кусочков невыносимой боли, она нервно свернулась калачиком, судорожно обхватив свои колени, и стала лихорадочно покачиваться из стороны в сторону. Пока, наконец, внутренняя боль не стала такой сильной, что она не смогла удержать её внутри. Её крик был похож на вой раненой собаки, отчего мирно спавший на втором этаже Хадсон, вытянув голову и подняв уши, немедля кинулся на помощь. Пёс бежал, лая, как бы говоря: « Я бегу! Потерпи!» Но даже его лай не мог заглушить этого протяжного стона. И весь дом был наполнен этим воем. Эхом отдавалось на кухни и проносилось по лестнице мученическое: «А-а-а-аа-а!». Этот звук раздирал слух бедного пса, который подбежав к боготворимой хозяйке, стал поскуливать и быстрыми движениями лизать её и без того мокрое лицо. Но это не помогало. Не помогало. *** Очутившись на крыльце, его обдало холодным ночным воздухом, вызывая острую боль на распахнутой груди. Ночь была морозной. Осенняя, жестко-ледяная она раскрывала его и без того распахнутую куртку, раздирая её в разные стороны. Он стоял неподвижно, убрав руки в карманы бирюзовой ветровки, смотря из-под черной шляпы в холодное никуда. Из-под его руки свисал коричнего-красный конец галстука, развиваясь на ветру, словно одинокий флаг на окровавленном поле трупов. Какое-то движение и стук впереди него заставили сфокусировать внимание перед собой. Он увидел обеспокоенную фигуру Дэмбе, закрывающего дверь черного автомобиля. И только тогда заставил свинцовые ноги двигаться навстречу к терпеливо ждущему его, верному африканцу.