Птичка в пепле

У Элизы закоптившийся слой сажи над верхней губой и дешёвенькая плетеная корзинка в натруженной руке. Элиза не жалуется; она пусть грязная и нищая, но по крайней мере свободная, — с пусть и перемазанными в пыли, — но всё же крыльями. . Элиза бранится совсем не по девчачьи, и жалостливым голоском просит джентльмена купить у неё белокурый букетик; кэптен, всего два пенса, чего вам, жаль что ли. Элиза пусть и приземлённая, но мечтать и парить в облаках любит как самая настоящая леди. Элиза грезит о своей собственной цветочной лавке, и ей чудится запах тысячи пионов разом. . И когда Дуллитл подворачивается шанс научится языку у профессора Хиггинса (словно Элиза до этого знала, кто это, чёрт побери, вообще такой), то она собирает в кучу свои вялые ошмётки некогда разбросанной вежливости, и величественно (будто бы это не у неё подол юбки перепачкан в уличной грязи) садится в такси. Что уж говорить, малышка Элиза свято верит в свою мечту. . Хиггинс соглашается исполнить её просьбу, и Элиза не сразу может поверить выпавшему на её долю счастью. Грязным замарашкам подобранным с улицы ведь никогда не везёт, а тут ей — ободранной, бедной и без единой манеры за плечами, выпадает всё на свете, — крыша над головой, вкусная еда, и бесплатные уроки «как стать настоящей леди за несколько месяцев». . Элиза учится различать десертные ложки от столовых, заплетать волосы в изящные причёски обрамляющие мягкий овал лица, и играть на фортепьяно. У девочки с улицы обнаруживается на удивление быстрая способность запоминать нужную информацию, глотая всё буквально на ходу, поглощая знания подобно губке. У Элизы перед глазами задорно пляшет свежевыкрашенная цветочная лавка и хорошо устроенное будущее. . Элиза ходит на балы и званные ужины на пару с Хиггинсом и Пиккерингом и почему-то упорно не замечает две вещи: странной, собачьей-преданной привязанности к своему наставнику, и собственные увядающие крылья за спиной. Хиггинс заменяет Элизе всех и сразу; отца, учителя, друга, семью. Хиггинс для Дуллитл — одна сплошная многогранная фреска, и Элиза чувствует себя глупой девочкой, теряясь в многочисленных гранях, не зная, каким мужчина покажется ей на следующее утро. . Элиза танцует с грацией тонкокостной лани, носит изящные колечки по два на тонкий пальчик, и с глубоким ужасом в глазах рассматривает в зеркале свою спину. Перемазанных в саже, чёрных лоснящихся крыльев больше нет, вместо них лишь два маленьких шрама на узких лопатках, и тугие нитки корсета затянутые до самого позвоночника. (а ты не знала, малышка Дуллитл, что свобода в высшем обществе совсем не жалуется? плати по счетам, дорогая) . Элиза срывается. Кричит до стёртого нёба и раскидывается начищенной обувью Хиггинса, усердно стараясь попасть ею в мужчину. «Посмотри, кем я стала, посмотри, во что ты меня превратил». Элиза знает, что Хиггинс попал намного глубже в неё. . Дуллитл наспех собирает свои вещи и убегает из мнимого дома. Но далеко убежать не получается; позолоченный и всем заметный, кроме самой Элизы, поводок натягивается, впиваясь в тонкую белую шейку, оттягивает назад, и Элизе приходится прятаться в доме матери Хиггинса, слишком тактичной и понимающей, чтобы говорить всё напрямик. . Элиза расправляет плечи (ровная осанка уже давно вошла в привычку) и старается говорить голосом, полным гордости и вызывающей храбрости, хоть на деле ничего из этого она не ощущает. Непривычная лёгкость за спиной давит болезненной пустотой на лопатки, но Элиза старается этого не замечать. . Хиггинс всегда был умнее малышки Дуллитл, он лишь вальяжно ухмыляется, говоря что-то про перчатки и галстук, но Элиза не слушает его (или делает вид). Она покидает комнату, надеясь, что всё ещё можно исправить, и обшарпанные, но такие родные улицы смогут принять её обратно, — натёртую до блеска, и совсем разучившуюся жить. Жаль только, что Элиза не знает, что птички со сломанными крыльями из своих золотых клеток никуда не улетают.