Авэ Марыя

Памяти белорусской независимости.

Они сидят напротив друг друга в тесной коробке без окон, тусклый свет лампы рисует под глазами круги. Скудная информация папки в кожаном переплете занимает неполные две страницы – это его самое короткое дело. Шимизу молчит, из безысходности рассматривая худую осунувшуюся фигуру, острыми плечами похожую на куклу бродячего театра теней: кажется, она вырезана из тончайшего пластика и за ней можно легко разобрать очертания двери, по другую сторону которой охранник, привалившись к косяку, листает на смарте новости. За спиной Шимизу такая же, разве что без конвоя, однако с каждым прожитым днем эта разница нивелируется, и адвокат все отчетливей понимает, как прав был старина Гамлет: весь мир тюрьма. - Я не отрекусь, – повторяет подзащитный, вновь ставя в разговоре жирную точку, но если раньше Мичия спорил, призывал упрямца одуматься, то теперь роняет лишь краткое: - Тогда мне придется ходатайствовать о признании вас невменяемым. Гара кривится: ухмылище под стать шизофренику. Тряхнув головой, избавляется от лезущих в глаза отросших каштановых волос, сжимает в замок ломкие пальцы так, что костяшки на них белеют. В расширенных зрачках поселяется пугающий блеск. - Хотите испортить мне жизнь? - А вы хотите закончить ее на виселице? Реакция предсказуема – нервное передергивание плечами, точь-в-точь как когда адвокат впервые озвучил клиенту не укладывающееся в голове: «Вам грозит высшая мера». Вот только сейчас Асада не уходит от ответа в молчание. - Допустим, – намеренно ровно говорит он. – Шимизу-сан, по мне плакать некому, – в голос невольно прорывается дрожь, загораживаемая пафосно-страшным: – Я хочу создать прецедент. - Вы сумасшедший. Это не последняя встреча, но все усилия тщетны: человек словно не понимает, насколько серьезно вляпался. Суемура, коллега Шимизу, столкнувшись с ним в сумрачном коридоре, опять спросит: - Ну как? – и, получив выразительный вздох, потреплет по плечу: – Сочувствую, Зеро. Зеро. Прозвище времен университета теперь насмешкой судьбы идеально соответствует делам, которые ему поручают: наиболее неприятным, обезличенным. Уж лучше бы он дьявола защищал, бубня после каждого слушанья «Аве Марию», дабы наскоро замолить грехи. Грехи... знать бы еще, в чем именно они заключаются. Шимизу не творит дурного, преданно служит правосудию, беспристрастно следует букве закона, гасит в себе лишние в его непростой работе эмоции. Государственный адвокат – незавидная должность, особенно когда твой подзащитный вообще не желает, чтоб его защищали. Эта дурацкая история дико напоминает фарс, нелепый даже для сегодняшней смутной эпохи, хотя начиналось все банально до неприличия: доморощенный поэт, малоизвестный рок-музыкант своими дерзкими стихами взбудоражил народ да благодаря глупым речам на протестных акциях угодил за решетку – таких пачками хватают, ничего нового. Ровно до тех пор, пока дело не приобрело совсем уж мрачную политическую окраску. Нонсенс: интеллигентному несудимому человеку вменяют статью за государственную измену... Бред! Однако следует отдать полиции должное: Гара ведь вправду куда опасней, нежели любой маргинал: поэт всесилен над толпой, кого угодно на баррикады поведет... Не властен лишь над собственными идеями, зовущими его подыхать из принципа. Дурак. Но для Зеро этот дурак почему-то оказался дороже тысячи кивающих умников. Потому на суде он сам себя не узнает, бросившись наперерез лживым незаслуженным обвинениям, пустит в ход самые неоспоримые доказательства, самые весомые факты, проявляя чудеса красноречия, в два счета доведет ситуацию до абсурда. Журналисты, разинув рты, станут снимать, снимать, пока адвокат, отчаянно срезая каждый аргумент против, не выдержав, перейдя на крик, будет до последнего защищать этого придурка. Он не верит, что все потеряно. Что привычный мир, яростный, но прекрасный, очевидно, сошел с ума, в одночасье рухнул в бездну тотальной лжи. Он просто не верит и будет бороться бок о бок с тем, кто не боится отдать жизнь за свободу... Но он проиграет. Как через вату услышит сухой приговор: виновен. Среди культурных людей в строгих костюмах страшный вердикт прозвучит так вежливо, так спокойно, что Мичия вздрогнет, точно от выстрела, ошарашено столкнется глазами с Асадой, но тут же мгновенно поймет: заикнуться о душевном расстройстве сейчас не бесполезно – преступно. От последнего слова Гара откажется, гордо отведя взгляд. Больше они не встретятся, и когда Шимизу спустится вниз, выяснится, что за окнами уже давно поздний вечер. Здание, где с некоторых пор правосудие творят быстро, Зеро покинет чуть живой, выжатый, вымотанный, не принимая, что кошмар происходит с ним наяву, и внутренне напрягшись в ожидании встречи с разъяренной толпой: та наверняка собралась под дверью, намереваясь разорвать убийц своего кумира. Но на крыльце обнаружит пустоту. Поежившись, невольно подумает, будто, несмотря на календарный июнь, вот-вот снег пойдет, а потом, всю дорогу озираясь, будет прижимать к груди под пиджаком томик стихов Асады. Там на форзаце его размашистый росчерк – память последнего разговора в тесной коробке. И простые слова, обращенные не столько к Мичии, сколько к потомкам, что однажды обязательно совершат желанный переворот: «Никогда не сдавайтесь». Нет, конечно, несчастный поэт не первый подзащитный Шимизу, кому вынесли смертный приговор: везучему на уродов Зеро приходилось отстаивать интересы и маньяка, и террориста из торгового центра, и убийцы семьи видного чиновника. Но Гара... Кажется, адвокат впервые искренне защищал кого-то, действительно стремился спасти. Теперь он едва ль сомневается: завтра в его квартире предстоит обыск, его самого ждет скорый арест, допросы, тяжелые недели, проведенные в одиночке. И не знает, что ничего подобного не случится. Да оставьте: кому нужен «мистер Никто», отыгравший на трибуне свою незначительную роль? Какая разница, чье мнение он разделяет, кого поддерживает. Наоборот, Шимизу как поборника демократии за тот процесс впоследствии даже премируют, правда, премию эту он до иены отдаст на благотворительность. Все однажды закончится. Книга пролежит в его доме не один год, потом пропадет куда-то, чтобы опять найтись при ремонте, когда ее никто уже не будет искать. Пройдет много месяцев, и громкое дело начисто сотрется из памяти горожан, превратившись в историю, о которой вспомнят лишь в годовщину на новостном портале, но горстка комментариев не вынесет статью в топ. Неактивный аккаунт сетевого бунтаря Зеро удалят, Мичия забудет пароли, погрязнет в буднях, и вежливая девушка в магазине, знающая о тех событиях только со слов родителей, на просьбу посоветовать «что-то из старого» с улыбкой предложит посетителю свободно продающийся диск бедной жертвы без могилы и памятника. Вот уже шестнадцатое холодное лето, как Гары нет. И нет революции.

The end

Написано и отредактировано: март-2016. Минск, Беларусь